Евгений Горбунов - Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке
Ответ из Харбина пришел быстро. Так завязалась переписка, шло время, и в письмах из Харбина начали затрагиваться не только личные темы. Чувствовалось тонкое, едва заметное прощупывание настроений брата. Надо сказать, что наш Кобылкин вызывал полное доверие у чекистов. Но нужно было исключить даже малейшую возможность провала операции. И поэтому все письма из Харбина, прежде чем попасть в руки бывшего полковника, тщательно просматривались в иностранном отделении Полпредства. Но ничего подозрительного в письмах не было.
После того как несколько писем были переправлены в Маньчжурию, в Иркутске решили форсировать события и слегка нажать на харбинского корреспондента. Теперь ответные письма Кобылкин писал уже вместе с Гудзем. В одно из таких писем положили несколько вырезок из газет. Причем вырезки подбирались с таким расчетом, чтобы заинтересовать противника – критика наших недостатков в сельском хозяйстве. В письме также было сказано, что человек, который бросит это письмо в почтовый ящик на станции Маньчжурия, хороший и вполне надежен. Так что в обмен на нашу газетную информацию желательно, чтобы наш корреспондент прислал тоже что-нибудь интересное.
С этого письма начался следующий, более ответственный этап операции. Все зависело от ответа из Харбина. Если в письме будет контрреволюционная литература, а именно это подразумевалось под фразой «что-нибудь интересное», то можно было с уверенностью сказать, что противник клюнул и дальнейшим развитием событий будут руководить уже чекисты. Предположения подтвердились. В письмах из Харбина все в более возрастающих количествах начали поступать контрреволюционные листовки и белоэмигрантские газеты. Пришлось даже сдерживать ретивого корреспондента, мотивируя это тем, что большой объем пакетов может подвести проводника.
Установилась откровенная переписка. Наш Кобылкин стал писать о беспросветности жизни в Совдепии, но намекал, что, как ни опасно при этом режиме общаться старым интеллигентам, все же под разными уважительными предлогами эти встречи происходят и чувство локтя между своими единомышленниками сохраняется. Намекал, что есть и среди молодежи прекрасные люди, но их мало. В одном из писем попросил дать какой-нибудь условный шифр или код, чтобы можно было некоторые мысли на всякий случай зашифровывать. Такой шифр был получен из Харбина очень быстро. В письме была и высокая оценка конспиративных способностей читинского корреспондента.
Уже на этом этапе операции чекисты ощущали полезность легендированого канала связи с белогвардейским центром в Харбине. Они уже знали, что интересует «центр», какую литературу они посылают в Советский Союз, имели образцы различных изданий, типы шифров и кодов, которые они применяют, рецепты тайнописи. В одном из писем наш Кобылкин, используя полученный шифр, сообщил, что в их тесном кругу наиболее авторитетным человеком является бывший генерал Лопшаков, работающий по коневодству и вошедший в доверие к Советам как хороший спец. Во время встреч они читают литературу и письма от старых друзей и намечают пути и средства распространения листовок и газет, но с крайней осторожностью. Писал он и о том, что в их кружке много советских служащих, которые часто ездят в командировки в различные районы Сибири и даже в Москву и привозят интересную информацию, которой делятся с друзьями. У харбинского корреспондента должно было сложиться впечатление, что в Иркутске имеется активно действующая группа бывших офицеров и интеллигенции с возможностями для антисоветской деятельности.
Весь этот этап операции подводил харбинского корреспондента, а через него и его хозяев из японской военной миссии к тому, что в данной конкретной обстановке почтовый канал связи уже не может устраивать ни Иркутск, ни Харбин. Нужно было переходить к курьерской связи, подбирать для этого людей, готовить «окно» на границе для перехода связника в Маньчжурию. Но это уже был новый этап операции «Мечтатели».
* * *К 1933 году в пограничных районах Маньчжурии, примыкавших к территории Восточно-Сибирского края, и в пограничной полосе располагалась японская пограничная стража, посты жандармерии и контрразведки. Граница с Восточной Сибирью была закрыта прочно. Опыт, навыки, профессиональная выучка у японских пограничников и жандармов были значительно выше, чем у китайских пограничников, охранявших границу до 1932 года.
Прорваться через этот «железный занавес», созданный японскими спецслужбами, было очень трудно. Конечно, связник, посланный из Иркутска в Харбин, мог перейти на ту сторону при помощи созданного «окна». Но самый тяжелый и ответственный этап начинался на той стороне. Японские пограничники и жандармы отличались исключительным недоверием и подозрительностью. В каждом человеке, пришедшем в Маньчжурию из Советской России, они видели агента ГПУ, каждого без исключений подвергали жесткой психологической и физической обработке, требуя признания в том, что он послан чекистами. Подвалы для допросов и пыточные камеры были обязательной принадлежностью жандармских пунктов, расположенных вдоль советской границы.
Учитывая сложность этой обстановки, контрразведчики находились некоторое время в тупике. Но вскоре появилась возможность преодолеть возникшие трудности. При очередной встрече с Серебряковым выяснилось, что в его поселке живет семья священника, высланная в свое время из центральной части страны за антисоветскую пропаганду. Один из его сыновей, бывший ученик школы, где преподавал Серебряков, настроен антисоветски и может пойти на какие-нибудь крайности. Серебряков несколько утихомирил пыл этого молодого антисоветчика, держал его под наблюдением, но не был уверен, что тот не сорвется. Уж очень он озлоблен за отца и вообще против всей советской политики. Злобы и ненависти у этого парня было хоть отбавляй. Своих враждебных настроений не скрывал, разговоры вел соответствующие и даже выражал желание совершить террористический акт против какого-либо представителя советской власти.
Во время беседы у Гудзя возникла мысль: «Вот кого надо послать курьером в Харбин, предварительно убедив его, чтобы он бросил свои дурацкие задумки о терроре – жизнь отдать всегда успеешь, а занялся бы делом более безопасным и более эффективным и серьезным. И если уж рисковать, так действительно за большое антисоветское дело. Будучи посланным за рубеж от мифической контрреволюционной группы, но абсолютно уверенный в действительности существования такой организации, он пробьется через „железный занавес“ и если попадет в японскую мясорубку, то сумеет из нее выйти сухим».
Продумав со всех сторон этот исключительный вариант, получили санкцию руководства. Был разработан план создания «окна» на границе и посылки через него курьера с письмом от иркутской группы в Харбин. Курьеру дали кличку «Темный».
Для первого перехода границы нужно было организовать «окно» с нашей стороны. Найти командира из погранотряда, «завербовать» его, тщательно продумать и обосновать причину вербовки, сообщить об этом в письме харбинскому корреспонденту, с которым на ту сторону должен был идти «Темный». И сделать это так, чтобы у японцев не возникло ни малейшего подозрения и чтобы версия вербовки выдержала возможную проверку. В Иркутске хорошо понимали, что «Темному» и в жандармерии, и в контрразведке зададут десятки вопросов о переходе, об обстановке на границе, о поведении советских пограничников. Все его ответы будут тщательно проверяться и перепроверяться, сопоставляться с имеющимися у японцев данными о режиме в нашей погранполосе. Малейшие неточности и неувязки в его ответах вызовут подозрение у японских контрразведчиков. А это означало бы полный провал и конец так и не развернувшейся еще операции «Мечтатели». Поэтому к первому переходу «Темного» готовились очень тщательно.
Подготовкой курьера к первому переходу границы под руководством чекистов занимался Серебряков. «Темного» изолировали, поселив его в целях конспирации на несколько месяцев в глухом поселке недалеко от границы.
Серебряков говорил ему во время инструктажа, что главное – незамеченным перейти границу с нашей стороны. Обстоятельства перехода курьер должен был знать, как и то, что «окно» организовал Серебряков, завербовав на свою сторону начальника заставы погранотряда. Он внушал «Темному», чтобы за ту сторону он не беспокоился, так как там «свои» люди, сочувствующие нашему делу.
– Ты объясни, – говорил он, – что пробираешься в Харбин к своим людям. В крайнем случае, назови японскому начальнику фамилию Кобылкина. Они пропустят, должны пропустить. Объясни, что у нас в СССР есть солидные люди, которые недовольны советским режимом. Организация установила связь через кордон в первый раз, и она не знает, как отнесутся японцы к нашему курьеру. Японским жандармам не надо рассказывать все про нашу контрреволюционную организацию. Во что бы то ни стало надо прорваться к своим русским братьям, оторванным от родины, но свободным от красного кошмара. Твоя задача добраться до Харбина, отдать письмо, получить ответ, а затем найти путь через «окно» обратно. Японцы должны помочь перейти границу в том месте, где будут ждать свои надежные люди.
