Гюнтер Продьоль - Криминальные сенсации (Часть 2)
— Эти оба журналиста все время давили на меня… мол, я должна пойти в полицию и сказать, что мать призналась мне в преступлении.
Доктор Зайберт снова взял себя в руки и снисходительно произнес:
— Ну что ж, прекрасно, фройляйн Косси! Итак, репортеры на вас наседали им нужна была сенсация для своих журналов. Но ведь не могли они вам столько всего понарассказать… всех этих деталей, мелочей, которые потом с ваших слов были занесены в протокол. Такое просто невозможно!
Сильвия Косси энергично кивнула:
— Именно так все и было! Господин фон дер Хейде все время приходил с новой информацией, которую он получал в полиции. Сначала я ему сказала: "Моя мать не могла такого сделать", но господин фон дер Хейде был так настойчив, что в конце концов я и сама поверила, будто мать преступница. Вот тогда он мне и посоветовал: "Сильвия, вы должны пойти в полицию, иначе вас обвинят в укрывательстве и тоже посадят!" Мне больше не с кем было посоветоваться, вот я и пошла туда.
Несмотря на то что при этих словах в зале и в ложе прессы воцарилась гнетущая тишина, председатель, подчеркивая свои слова театральным жестом, проговорил:
— Фройляйн Косси, неужели вы думаете, что в этом зале вам кто-нибудь поверит? Поверит в то, что вы выдали полиции родную мать только потому, что вас уговорили репортеры? Не знаю, кто как, а я не поверю. Вымыслом, скорее, является эта только что рассказанная вами история, а не прошлые ваши показания.
— Нет, все было так, как я вам сейчас говорила. К тому же господин фон дер Хейде сказал мне, что мои показания изобличат только Фербаха, а не мою мать. Ведь это он убил двух человек. Матери, мол, от этого ничего не будет.
Зайберт немного наклонился вперед:
— И вы в это поверили?
— Тогда — да, я ведь была в полной растерянности, — беспомощно проговорила Сильвия.
В этот момент к допросу свидетельницы впервые подключился прокурор Рует и с подчеркнутым миролюбием спросил:
— Значит, только потому, что вы были в растерянности, вы согласились с журналистами и показали в полиции, что ваша мать призналась вам в убийстве? Я вас правильно понял?
Сильвия Косси, не замечая расставленной западни, простодушно ответила:
— Да, я совершенно не владела собой…
Довольно улыбаясь, прокурор сел на место. Он был рад, что свидетельница не проболталась насчет других мотивов ее признания. Тот факт, что она изобличила свою мать только из-за нервного срыва, вряд ли мог повлиять на решение присяжных заседателей.
Казалось, и защитники обоих обвиняемых тоже были удовлетворены такой мотивацией. Хотя, конечно, им не мешало бы поинтересоваться, какую материальную помощь оказывали журналисты свидетельнице и какие обещания по поводу карьеры кинозвезды ей делали… Но адвокаты опасались, что выяснение этих обстоятельств может представить Сильвию Косси в невыгодном свете, и тогда в ее отказ от прежних показаний мало кто поверит.
И тут неожиданно поднял руку обвиняемый Фербах. Он попросил разрешения задать свидетельнице вопрос. От своего защитника Фербах знал, почему Сильвия пошла в полицию и обвинила мать в преступлении. Ему были чужды какие-то тактические соображения, — он боролся за свою свободу. Поэтому он в возбуждении воскликнул:
— Вы ведь получили деньги от репортеров, не так ли, фройляйн Косси?!
Сильвия в смущении опустила глаза:
— Нет, денег я не получала.
— Но они вам их посулили?
— Господин фон дер Хейде сказал мне только, что я получу гонорар за представленную информацию, когда статьи будут опубликованы.
Прокурор Рует мгновенно вмешался в происходящее — нельзя было допустить, чтобы сложилось впечатление, будто репортеры дали Сильвии Косси взятку за ее показания:
— Уважаемые господа судьи, денежные предложения делались свидетельнице совсем с другой стороны. Это было связано вовсе не с ее показаниями, а только с сенсационным характером данного уголовного дела. Многие люди хотели бы нажить на этом капитал и готовы были хорошо заплатить свидетельнице за сведения о ее матери. — После этой общей справки для присяжных заседателей Рует повернулся к Сильвии. — Разве вам не предлагали сняться в фильме о жизни обвиняемой в роли ее дочери, то есть сыграть саму себя?
— Да, такое было, — сказала Сильвия и тут же добавила извиняющимся тоном, — но денег за это я не получала.
Здесь наконец в эту игру в вопросы и ответы решил вмешаться защитник обвиняемой Брюне доктор Мозер:
— Я попрошу высокий суд обратить внимание на одно обстоятельство: судебные репортажи могут быть опубликованы, а фильм — показан лишь тогда, когда обвиняемую признают виновной в убийстве. Только в этом случае с юридической точки зрения разрешается раскрывать подлинных участников событий без их согласия на это. Если же вы оправдаете мою подзащитную, издателей журналов ждет целая серия разорительных судебных процессов по обвинению в оскорблении чести и достоинства, а планы кинокомпании вообще не осуществятся, потому что мы этому помешаем. Мне меньше всего хотелось бы сейчас говорить о требованиях возмещения ущерба, которые, конечно же, предъявит фрау Брюне. Неужели вы не понимаете, что репортеры и киношники интересуются не любыми сведениями о жизни моей подзащитной? Они хотят иметь твердую гарантию, что фрау Брюне будет осуждена за убийство. Поэтому свидетельницу вынудили пойти в полицию и рассказать небылицу о признании матери, и именно за это ей делают всякие выгодные предложения!
Председатель суда с иронией возразил:
— Господин защитник, видно, эти репортеры и менеджеры слишком наивные люди! Нет бы им сразу предложить свидетельнице такую сумму, чтобы она здесь, на суде, не отказывалась от прежних показаний? Раз уж молодая дама пошла на такой гешефт…
Доктор Мозер не обратил внимания на заносчивый тон председателя:
— Эти люди не наивны, а коварны, господин председатель. Чтобы избежать осечки на процессе, они планировали сорвать выступление свидетельницы в суде. — Он повернулся к дочери обвиняемой. — Фройляйн Косси, вам предлагали на время судебного процесса покинуть Мюнхен?
— Да, «Штерн» предложил мне на период судебного разбирательства поехать в Южную Америку.
— Что же вы должны были делать в Южной Америке?
— Написать репортаж.
— Вы когда-нибудь писали газетные статьи?
— Нет, не приходилось…
— Вы считаете, что у вас есть журналистские способности?
— Нет, но ведь со мной должен был поехать господин фон дер Хейде.
Адвокат вынул из папки какой-то документ и протянул его председателю суда:
— Вот контракт на поездку в Южную Америку, подписанный главным редактором журнала «Штерн».
Доктор Зайберт лишь мельком глянул на бумагу:
— Почему же тогда свидетельница находится здесь?
— Потому что я призвал к ее совести и объяснил, что ее показания судебному следователю являются доказательством вины матери и из-за них мать посадят в тюрьму. Вот поэтому-то она и отказалась от поездки.
Доктор Зайберт бросил вопросительный взгляд на прокурора, как будто ожидая, что тот опровергнет утверждения адвоката.
Рует молчал, и председатель бесцветным голосом произнес:
— Если больше вопросов нет, мы можем закончить допрос свидетельницы.
В зал возвратили обвиняемую Брюне. В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, ее должны были ознакомить с содержанием показаний, сделанных в ее отсутствие. Доктор Зайберт, видимо уверенный, что Сильвия Косси повторит свои обвинения против матери, отдал распоряжение записать ее допрос на магнитофон. Однако по непонятным причинам записи не получилось. Из громкоговорителя вырывался только оглушающий визг и свист.
Гораздо удачнее для обвинения вышло все на следующий день со вторым главным свидетелем, многократно судимым аферистом Зигфридом Шраммом.
Прежде чем он вошел в зал, председатель суда призвал обвиняемого Фербаха держать себя в руках во время дачи показаний свидетелем Шраммом. Он даже пригрозил удалить его из зала, если тот будет мешать допросу.
Слесарь-монтажник на это только безразлично пожал плечами:
— Пожалуйста, если обвинение держится только на этом субъекте… Мне его бояться нечего…
Полицейский подручный, необычайно взволнованный, в солнцезащитных очках на пол-лица, неуверенно подошел к свидетельскому месту и сообщил краткие сведения о себе, умолчав, правда, о предыдущих судимостях. Когда защитник Фербаха адвокат Пэлька спросил его об этом, председатель суда указал, что вопросы следует задавать после того, как свидетель даст показания. Очевидно, он хотел помешать тому, чтобы выступление сомнительного свидетеля с самого начала было встречено с недоверием.
Первые же слова Шрамма вызвали новые затруднения в ходе разбирательства. Вопреки всем уговорам он заявил, что никаких показаний давать не будет: "Увы, у меня есть все основания опасаться, что защита будет задавать мне столько компрометирующих вопросов, что после этого процесса я стыда не оберусь".
