Людмила Шапошникова - Мы-курги
В его честь они танцевали на священной поляне. На пиру герой сидел на самом почетном месте под священной лампой, зажженной в честь предков. И титул героя оставался за ним всю жизнь. Каждый мужчина из трех семей, отправившихся на охоту, мечтал убить тигра и стать героем.
Им повезло. Они выследили тигра и шли три дня по его пятам. Тигр, почуяв неладное, петлял по густым лесам, забирался на крутые склоны, стараясь оторваться от преследователей. Охотники были измотаны, но каждый из них ревниво наблюдал за другими.
Ибo каждому хотелось, чтобы его копье, а не другого, чтобы его меч, а не другого, принес смерть сильному и хищному зверю. Каждый хотел быть героем. Никто не желал делить славу с другими. На четвертый день следы тигра привели их к горной реке. У реки следы обрывались. Охотники поняли, что хищник пересек поток.
― Надо продолжать преследование, — сказали мужчины окки Мукаттира.
Окка Маченгада с ними согласилась. Но охотники из окки Аджикуттиры молчали. За рекой начинались их владения. И густой лес, который стоял у реки, принадлежал им.
— Почему вы молчите? — спросили их.
― Мы упустили тигра, — неохотно ответили они. — Наши леса такие густые и так много в них скал, что преследование продолжать бесполезно.
— Мы не согласны с вами! — закричали мужчины из окки Мукаттиры. — Вы всегда были трусами, а не охотниками! С вами ни одна порядочная окка не дружит!
Мужчины Аджикуттиры схватились за копья. Их было больше, чем тех, кто их оскорбил. Потому что их окка была самая многочисленная в наде и имела шестьсот человек. Перевес был явно на стороне Аджикуттиры, и остальные не стали с нею связываться. Мужчины Аджикуттиры перешли реку и остановились на том берегу.
— Это наши владения! — кричали они оттуда. — Каждого, кто перейдет реку, мы убьем!
― Но тигра выследили мы все вместе! — отвечали им. ― Тигр вам не принадлежит! Он общий!
Однако охотники Аджикуттиры не обращали внимания на эти доводы. Они выставили у реки дозорных, а сами углубились в свои владения. Через неделю весь над облетела новость: Аджикуттира выследила тигра и один из них его убил. Героя будут чествовать на священной поляне послезавтра.
И тогда окка Мукаттира и окка Маченгада собрали совет. Совет был бурный и продолжительный. На совете было высказано много мнений и внесено немало предложений. Иногда эти мнения и предложения отрицали друг друга. Но это было уже неважно. Все сходились в одном: церемонии чествования допустить нельзя. Аджикуттира завладела тигром бесчестно. Он равным образом принадлежал всем трем семьям. Но помешать церемонии — значит нарушить традицию, установленную предками. Этого никогда не простят. Можно, конечно, убить виновника торжества. Но ведь все мужчины окки Аджикуттира ответственны за случившееся. Одна жизнь — слишком незначительная плата за содеянное. И тогда поднялся старейшина Мукаттиры.
— Я думаю, что за этот поступок должна понести наказание вся семья, включая женщин и детей. Женщины — за то, что они живут с такими мужьями. Дети — за то, что из них потом вырастут такие же бесчестные обманщики. Мы пойдем войной на Аджикуттиру. И если нас поддержит Маченгада, то мы перебьем этих трусов и лжецов.
Но старейшина кое-что преувеличил и в этом преувеличении был не прав. Гнев стал его советчиком, поэтому старейшина легко отступил от истины. Все знали, что мужчины Аджикуттиры — не трусы. Они были храбрыми воинами и искусными охотниками. Иначе бы они не убили тигра.
Поднялся старейшина Маченгады. Его окка не враждовала с Аджикуттирой. Его окка была просто обижена на Аджикуттару из-за тигра.
— Мы не можем идти войной на Аджикуттиру, — сказал он. — У нас для этого нет сил. Каждый из вас видел их дом предков. Это настоящая крепость, которая выдержит долгую осаду. Мужчины этой окки — хорошие воины. Они перебьют нас. Но я согласен, что мы должны предпринять что-то против них. Ночь и внезапность — на нашей стороне. Напасть можно тайно. Я против открытой войны с Аджикуттирой. Собравшиеся внимательно выслушали обоих старейшин. Они сочли совет второго из них более мудрым. Совет решил: мужчины Маченгады и Мукаттиры в ночь накануне церемонии нападут тайно на дом предков Аджикуттиры и сожгут его. Так «провинившаяся» окка была приговорена к смерти через сожжение. За привилегию убить тигра и за титул героя окка должна была заплатить высокую цену жизнями шестисот ее членов. По тем временам цена была нормальной, и в том, что жизни людей определяли ее полновесность, не было ничего необычного.
Решение держалось в строгой тайне. За разглашение ее тоже была назначена цена — жизнь разгласившего. Именно поэтому, наверное, никто так и не узнал о смертном приговоре целой окке. Естественно, не узнали об этом и сами приговоренные.
После захода солнца вся многочисленная семья отправилась на покой, не подозревая о том, что завтра восхода она не увидит и что долгожданная церемония так никогда и не состоится. И только маленький Ачунанпа, который капризничал с самого вечера и заставлял няньку выходить с ним во двор, избежит этой страшной участи.
К монументальному, как крепость, дому Аджикуттиры вело три прорубленных в горном склоне траншеи. Поэтому враги и подкрались к дому тремя отрядами. Это произошло после полуночи, когда на темном небе стоял холодный и сверкающий, как взмах меча, народившийся месяц. Враги, легкие и бесплотные, как тени, окружили обреченный дом. Но дом молчал, и в его окнах не светилось ни единого огонька. Где-то залаяла собака. Ей отозвалась другая.
— Уймите псов, — приказал кто-то.
Через мгновение короткий, но истошный собачий визг возвестил о выполнении приказа. Неожиданно в доме открылась дверь, и на пороге показалась женщина. Она держала в одной руке глиняный масляный светильник, другая легла успокоительным жестом на голову хнычущего малыша. Не заподозрив ничего, женщина с малышом направилась куда-то в глубь двора.
— Пора начинать, — сказал тот же голос. — А то как бы вся семейка не отправилась на ночную прогулку. От них всего можно ожидать.
— Она оставила открытой дверь, — заметил другой.
— Она хорошо предупредила нас, отозвался третий. — Дверь надо запереть снаружи. Чем-нибудь припереть, чтобы никто не выскочил.
Со двора доносились хныканье малыша и голос уговаривающей его женщины.
Несколько человек бесшумно внесли на веранду дома массивное бревно. Они осторожно уперли один его конец в толстые двери, другой — в крепкую ограду веранды.
В доме было по-прежнему тихо. Многочисленная семья спала и не подозревала, что принесенное врагами бревно в этот момент уже перестало быть обычным стволом дерева, а превратилось в неизбежность, странным образом соединившую их жизни с неотвратимостью приближающейся смерти. И сам этот ствол и был их смертью и их приговором.
— Факелы, — раздался тихий, но повелительный голос.
Во всех трех траншеях почти одновременно вспыхнули смолисто-дымящие огни. Их пламя кровавого оттенка вырвало из темноты безмолвный дом, похожий на крепость, и застывшую в немом испуге фигуру женщины, прижимавшей к себе малыша. Малыш уже не хныкал, а расширенными глазами смотрел на это странно движущееся в ночи кровавое пламя. Женщина, казалось, потеряла способность к движению. Ее фигура напоминала в этот момент каменное изваяние. Но это был только момент. Очень короткий. Потом невидимый и стремительный вихрь подхватил обоих, и они безмолвно растворились в темноте за зернохранилищем. Факелы в стреляющем полете устремились к соломенной крыше крепости. Кровавые ручейки их пламени поползли по соломе. Быстро разрастаясь и сливаясь, они превратились в бушующее море огня. Огонь поднялся к темному небу и стал на дыбы над домом предков Аджикуттиры, как рассвирепевший желтый тигр. По гигантскому телу огненного тигра плыли черные полосы жирного дыма. В одном из окон дома затрепетал маленький и беспомощный огонек, потом послышались шум и глухие удары в запертую дверь.
— Всем уходить! — раздался повелительный голос.
Черные фигуры врагов, как тени, бесшумно скользнули в темноту, слились с ней и стали невидимыми. Они оставили за собой треск и неистовство пламени и душераздирающие крики людей.
Женщину с малышом они настигли на лесной дороге совсем недалеко от горящего дома. Она несла дрожащего и плачущего мальчика на руках и поэтому не могла идти быстро. Страх и усталость сковывали ее шаг. Их она заметила поздно, сделала отчаянную попытку уйти в сторону, в заросли высоких кустов, но ее схватили.
― Отвечай, кто ты? — повелительно спросили ее.
― Я нянька, — ответила женщина и заплакала.
― Значит, этот щенок — один из Аджикуттиры? — И сильные руки протянулись к мальчику.
― Нет! Нет! — закричала женщина, загораживая собой мальчика. — Это мой сын! Мой собственный сын! Это твоя мать? — твердый палец больно ткнул мальчика под ребро.
