Абдиманап Тлеулиев - Мы из ЧК
Поспешил скрыться и шейх. На лошади, которую ему привел курбаши из конюшни, принадлежавшей видному лидеру «Кокандской автономии» Мамедову, он, после двухчасовой скачки, забрызганный грязью, влетел на двор караван-сарая, что во втором Беговате. Старик-хозяин, увидев продрогшего шейха, предложил ему горячего чая. Асадулла жадно, большими глотками отпивал из пиалы ароматный напиток и мысленно проклинал февральскую погоду, тяжелые события в Коканде, которые он перенес. Хозяин понимал, что перед ним сидит важная персона и догадывался, что этого человека к нему привело какое-то неотложное дело. Почувствовав на себе вопросительный взгляд, шейх первый нарушил молчание.
— Я, — сказал он, — член правительства Коканда, временно распущенного. Мы еще вернемся с большим войском под знаменами ислама. А сейчас, отец, замени мою уставшую лошадь на хорошего скакуна. Вот тебе деньги. Прикажи немедленно седлать.
— Слушаюсь!
Не прошло и часа, как шейху была подана отличная беговая лошадь. Асадулла вскочил в седло, поскакал по грязной, размытой первыми февральскими дождями, дороге в сторону Гульчи. Вскоре погруженный в темноту древний Коканд остался далеко позади.
Шейх скакал в Кашгар по знакомым ему дорогам, по тайным тропам, проложенным контрабандистами. Асадулла был удручен. Он не мог понять, почему так мгновенно рассыпалась «Кокандская автономия», на которую возлагал большие надежды.
Прибыв к Оразу, шейх рассказал о постигшей неудаче в Коканде и попросил вечером переправить его через границу. Ораз, ссылаясь на трудности, ответил, что не сможет сразу выполнить просьбу.
— Конные отряды, — сказал он, — разъезжают вдоль границы, ловят беглецов.
Через сутки хитрый Ораз, хорошо знающий приграничную зону, провел шейха в сторону Южного Синьцзяна. Только здесь, вдали от Коканда, занятого большевиками, Асадулла несколько успокоился.
Через два дня пути перед шейхом открылись окрестности Кашгара. Скоро он будет в родном кишлаке Буруктай. Асадулла взглянул на весенний караван облаков, медленно плывущих по небу, стал поторапливать лошадь. А вот и кишлак. Легкий ветерок доносил из чайханы шашлычный запах. Около домика, греясь на солнце, расположились старики. Они сидели на корточках, вели неторопливую беседу.
Асадулла, боясь расспросов, стороной объехал чайхану и направился к своему дому. Старый Касым при появлении сына не на шутку растерялся, но, поборов минутное замешательство, спросил:
— Почему так скоро вернулся? Что случилось в Коканде? Садись, рассказывай.
Шейх не замедлил выполнить просьбу отца. Он рассказал ему о полном крахе «Кокандской автономии», о том, как проходил съезд контрреволюционных сил Туркестана. Асадулла отметил, что трудящиеся массы города, особенно бедняки, отнеслись к «Кокандской автономии» враждебно, были на стороне Советской власти.
Шейх волновался. Заметив это, отец сказал:
— Сын мой! Все, что ты рассказал, поистине страшно. Но об этом не надо всем знать. Мы должны воздать благодарение аллаху за то, что он спас тебя от смерти и ты стоишь сейчас передо мной. А сил у нас хватит!
— О, если бы слова твои, отец, дошли до аллаха! — воскликнул шейх, вскакивая с места. — Я готов к борьбе за наше дело.
Старый Касым, обняв сына, сказал:
— Значит, я не ошибся в тебе. А теперь иди, отдыхай. Впереди много работы.
Несколько дней подряд Асадулла не выходил из дома. Через близких людей собирал сведения о настроениях мусульман в связи с просочившимися слухами о разгроме «Кокандской автономии». После этого сперва в окрестных кишлаках, а затем и в Кашгаре стал выступать с речами, выдавая себя за «кокандского мученика». Шейх открыто заявлял, что, опасаясь репрессий со стороны большевиков, был вынужден оставить Коканд и выехать в Кашгар.
Через некоторое время Асадулла поступил учителем, в Кашгарскую религиозную школу, стал слушателем в медресе дамуллы Абдукадыра, окончившего высшее духовное медресе в Египте. В 1920 году шейх по рекомендации Абдукадыра вступил в организацию панисламистского и пантюркского толка.
Хитрый и дальновидный Касым, связанный множеством нитей со всеми прослойками мусульман в Синьцзяне и далеко за его пределами, узнал, что китайское правительство считает деятельность пантюркистских и панисламистских организаций противозаконной и намеревается репрессировать всех, кто сеет смуту среди дунган, уйгуров, казахов, киргизов и узбеков.
Опасаясь ареста, шейх поспешил заручиться рекомендательными письмами знатных людей и в июне 1920 года выехал в Кульджу, где устроился учителем в духовно-мусульманскую школу. Он быстро нашел знакомых среди духовенства, русских белоэмигрантов, в официальных кругах китайской администрации познакомился с офицерами-анненковцами, дутовцами. Это было как раз то общество, которое искал Асадулла и которое устраивало его во всех отношениях.
Однажды шейх был приглашен на весьма важное и секретное совещание у кульджинского генерал-губернатора Дао Иня, где присутствовали высшие гоминдановские чиновники, китайские купцы, русское белогвардейское командование и английские представители. Обсуждались вопросы об организации на территории Западного Китая больших белогвардейских отрядов, их вооружение и снабжение, разрабатывался план нападения на советское Семиречье.
Асадулла Хафизов был осторожен. Мусульмане в Кульдже еще не знали, что под личиной смиренного служителя ислама скрывается авантюрист, готовый во имя восстановления в Туркестане прежних порядков поддерживать любые антисоветские акции. Именно на этом совещании у шейха возникла мысль: взять на себя обязанность организатора всей работы, направленной против Советской власти в Туркестане и Семиречье. Губернатор знал о той роли, которую играл шейх, будучи в составе правительства «Кокандской автономии», и в своих высказываниях по обсуждаемым вопросам не раз ссылался на Хафизова, как человека, хорошо знавшего сложившуюся в Семиречье и Туркестане обстановку.
В конце совещания было принято решение: шейх поедет в советский Туркестан и будет там жить до особого распоряжения. По легенде, Асадулла должен появиться на земле большевиков как поборник революционных идей.
— Сложная задача, — говорил шейх. — Ведь я повсюду известен как панисламист.
— Для пользы нашего дела нужно перестроиться, — ответил Ю-чен, — Для начала станете членом подпольной революционной организации, которая действует в Кульдже среди уйгуров.
В июне 1921 года шейх Хафизов нелегально перешел советско-китайскую государственную границу и остановился в Алма-Ате. Здесь он объявил себя поборником революционных идей среди уйгурского населения, распустил слух, что вместе с Абдуллой Розыбакиевым, другими делегатами выезжает на III конгресс Коминтерна. Сам же уехал в Узген, а через некоторое время появился в Андижане. Здесь шейх нашел своего друга Али Хаджу и с его помощью проник в революционно настроенные круги уйгуров. Асадулла посещал собрания и митинги, встречался с нужными людьми. Вскоре он завоевал среди уйгуров авторитет, прослыл и революционером.
Используя оказанное доверие, шейх пробрался на пост председателя правления союза «Кошчи», организованного в Андижане.
Во время государственного размежевания и образования среднеазиатских советских республик Хафизов вместе с буржуазными националистами Касымом Алиевым, Карим Ахун Хабибуллой Ходжаевым, Али Ходжой, Нурасом Ходжаевым и другими вел антисоветскую националистическую агитацию за выделение уйгуров в автономную область. Боясь ответственности за эти действия, срочно выехал из Андижана и в декабре 1924 года вновь прибыл в Алма-Ату.
…Наблюдая за поведением Хафизова, Михаил Петрович Хлебников установил, что среди знакомых шейха есть и члены партии. Доложив об этом руководству, Хлебников решил переговорить с Бахтиевым Абдурахманом, кустарем-шапочником, и, выбрав время, направился к нему в дом, рассчитывая поначалу заказать новую шапку, а затем, если позволят обстоятельства, расспросить у него и о шейхе.
Бахтиев радушно встретил Михаила Петровича, провел его в комнату, в которой жил и работал. Закрыв за собой дверь, хозяин любезно спросил, что хочет заказать гость.
— Вы верующий? — спросил Хлебников, когда разговор о новой шапке подошел к концу.
— Нет, — ответил Бахтиев. — А что?
— Недавно я был на мучном базаре и около мечети, что напротив мясных рядов, видел вас в обществе шейха, имама уйгурской мечети.
— Да, я знаком с шейхом, — ответил кустарь-шапочник. — Кто из местных уйгуров не знает его. Он, как смола, липнет ко всем. Приехал сюда, кажется, в 1921 году, и первое время говорил, что там, в Кашгаре и Кульдже, якобы участвовал в революционных организациях. На этой почве, собственно, и началось наше общение с ним. Я говорю наше, потому что с ним поддерживают товарищеские отношения многие местные жители. Я знал, что он уезжал в Андижан, но потом вновь вернулся в Алма-Ату и вот уже года два проживает здесь. Большинство моих знакомых считают шейха панисламистом, говорят, он не может принести пользы для революционно настроенных уйгуров. Он связался с проживающими в городе торговцами-кашгарцами и с их помощью занял пост имама уйгурской мечети. Как-то в беседе шейх пытался склонить меня к выходу из рядов партии.
