Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?
Нарочская операция подтвердила догадки генерала Алексеева о том, что немецкое командование досконально знало о сроках и месте проведения этой операции, потому что каждая атака русских дивизий встречалась пристрельным артиллерийским огнем и засадами, которые можно было подготовить только заранее, зная время и направление наступления русских. Тиран отнесся к громадным потерям русских войск безразлично, но Алексеев не мог простить себе бесцельно погибшие человеческие жизни, и он ужесточил работу по сохранению скрытности подготовки военных операций, утаивая от императора основные этапы подготовки и их проведения, и перемещение резервов.
Царь не мог не заметить этой перемены в работе своего начальника штаба, и он пишет жене: «Я рассказал Алексееву, как ты интересуешься военными делами, о которых ты меня спрашиваешь в своем последнем письме № 511. Он улыбнулся и молча меня слушал»[355]. Но все же, Алексеев добивается своего, и царь все меньше получает информации о действиях своих войск. 22 июня царь отвечает жене на ее запрос: «О гвардии я не могу ничего сказать, потому что до сих пор еще не совсем выяснено, куда их отправят. Склонен думать, что куда-нибудь на Юго-запад, но это только мое предположение. Я извещу тебя в свое время»[356].
С 7 по 17 мая императрица Александра вместе с детьми находилась в Ставке и выезжала в Одессу, где она с умыслом и с улыбкой спросила Брусилова: «Когда же вы начнете наступление, назовите мне его дату, мне это так интересно!», но командующий фронтом отделался шуткой, и сумел затеряться среди сопровождавших венценосную семью именитых гостей.
31 мая, в письме царю, Александра Федоровна спрашивает: «Когда начнется наступление гвардии?»[357] Все вопросы на военную тематику очень любопытны, и они вставлены в контекст писем неожиданно, без всякой связи с предыдущей и последующими мыслями царицы о детях, о быте, о сплетнях, и о назначениях.
Все эти меры предосторожности, проводимые генералом Брусиловым в войсках, вполне оправдали себя. Австро-Венгры не подозревали, что против них готовится крупная операция русских войск.
Скрытность подготавливаемой операции Юго– Западного фронта была достигнута и с рассветом 4 июня началась мощная артиллерийская подготовка по всему фронту, длившаяся на разных участках прорыва от 6 до 48 часов. Военный министр Поливанов сумел обеспечить войска вооружением и большим количеством боеприпасов к ним, что было впервые на этой войне. Наибольший успех был достигнут фланговыми армиями-8-й и 9-й, которые к 7 июня прорвали позиции противника на фронте протяженностью 70–80 км и продвинулись вглубь на 25–35 км., а через семь дней эта глубина достигла 70–75 км. К исходу этого дня 8-я армия Каледина овладела Луцком[358] и успешно развивала наступление в направлении Владимир-Волынский. Противостоящая войскам Каледина 4-я армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда в излучине р. Стырь была разгромлена и вся австро – венгерская армия по всему фронту наступления русской армии представляла собой в этот момент толпу безоружных людей, бросавших на своем пути оружие и снаряжение. Целые подразделения сдавались в плен без боя.
Это был успех – необычный для первой мировой войны. Оба крайних фланга австро-германского фронта оказались разгромленными. 4-я и 7-я армии противника были почти полностью разбиты и в беспорядке отступали. Для австро-германских войск, действовавших на русском фронте, создалась критическая обстановка. Это вынудило германское командование приостановить наступление под Верденом, стянуть все, что было возможно на юго-западное направление, чтобы спасти австро-германские армии от полной катастрофы. В свою очередь, австро-венгерское верховное командование вынуждено было остановить наступление против Италии и также спешно перебрасывать свои войска на русский фронт.
Но пока шли эти переброски дивизий и корпусов, для Ставки создавалась благоприятная обстановка нанести удар другими фронтами в юго-западном направлении, по тылам 1-й и 2-й австрийских армий, остававшихся еще на прежних позициях по реке Иква. Здесь оперативный успех мог вполне перерасти в стратегический, который способен был подорвать мощь всей Австро-Венгерской армии на Восточном фронте. Для этого нужно было одно условие – войска Западного и Северного фронтов должны были немедленно перейти в наступление в отведенных им полосах, как это было обусловлено на заседании военного совета 14 апреля. Но главнокомандующий Западным фронтом генерал Эверт, войска которого должны были нанести удар 11 июня, несколько раз откладывал время перехода в наступление, а затем, с согласия царя, перенес направление главного удара на север, на Барановичи, что не помогало, а, наоборот, вредило войскам Юго-Западного фронта. Эверт, как и Ренненкампф в Восточно-Прусской операции, преступно медлил с открытием активных боевых действий против немецкой армии, давая им возможность снимать с его участков войска и перебрасывать их для противодействия наступлению Брусилова. Войска Юго-Западного фронта сражались с невиданной храбростью, но, погибая и истекая кровью, солдаты и офицеры не могли понять молчания соседних фронтов и 18 июня Брусилов доносит начальнику штаба Ставки, что в его войсках крепнет убеждение, что «немец, генерал-адъютант Эверт, изменник»[359]. Выделенный Брусилову из состава Западного фронта 4-й кавалерийский корпус должен был действовать по тылам поспешно отступающего противника, но командир корпуса генерал фон Гилленшмидт преступно бездействовал, и его боевые задачи были переложены на командарма 8-й армии генерала Каледина[360]. Подозрение в измене падало на всю династию Романовых, на царскую власть, на генералитет армии.
Начальник штаба Ставки генерал Алексеев, убедившись в невозможности заставить генералов Куропаткина и Эверта вести активные наступательные действия на своих операционных направлениях, так как их в бездействии все время поддерживал император, решил перенести центр тяжести наступления с Северного и Западного фронтов на Юго-Западный. Сюда направляются резервы главного командования – гвардия и ряд армейских корпусов с фронтов, которыми командовали Эверт и Куропаткин, из которых в составе Юго-Западного фронта создается особая гвардейская армия под командованием генерала Владимира Безобразова. Ее командующий генерал – адъютант Безобразов в свое время отличился при подавлении крестьянского восстания в Курляндии осенью 1905 года, за что был зачислен в свиту Его Величества. Военного дела он не знал и не хотел его изучать из-за своего упрямого и ограниченного ума. В своем невежестве он был очень похож на царя, и эта черта сближала их на разных этапах царствования Николая II. Командиром 1-го корпуса в этой особой армии был великий князь Павел Александрович, который не имел никакого отношения к военной службе и свои обязанности он не выполнял. Начальником артиллерии у него был герцог Мекленбург-Шверинский, не знавший ее и не управлявший ею. Вторым корпусом командовал генерал Раух, у которого «нервы не выносили выстрелов»[361]. Находясь в опасности, он терял присутствие духа и лишался возможности руководить подчиненными. Офицеры гвардии, видя никчемность и неспособность своих начальников руководить войсками роптали, но сделать ничего не могли и многие стали относиться к службе с прохладцей, не видя в ней смысла для служения отечеству. Армия приняла участие в боях на Стоходе, но успеха не добилась из-за неумелого руководства командования армии.
28 июля войска Юго-Западного фронта, в составе шести армий, снова атакуют противника на широком фронте, и везде им сопутствует успех. Были заняты города Броды, Галич, Станиславов, а вскоре они овладели и всей Буковиной. Но противник, используя бездеятельность русских армий на других фронтах, успел сосредоточить крупные силы на юго-западном стратегическом направлении. И в начале сентября фронт стабилизировался на линии реки Стоход, Киселин, Злочев, Брзежаны, западнее Галича и Станиславова, Делатын, Ворохта, Селетин и далее, до р. Прут. На этом наступление войск Юго-Западного фронта приостановилось. Была еще одна важная причина, заставившая генерала Брусилова приостановить дальнейшее наступление своих войск – прямое вмешательство царя и его приказ закрепиться на достигнутых рубежах. Это было сделано по просьбе царицы и Распутина, за которым стояли серьезные политические силы, не заинтересованные в поражении Австро-Венгерской армии. Немецкая партия при дворе не была разгромлена и она действовала.
Все время, пока шло Брусиловское наступление, царь вел свой обычный и размеренный образ жизни, в котором у него была ежедневная потребность заходить утром к начальнику штаба ставки Алексееву, который делал ему короткий обзор важных военных событий на фронтах за истекшие сутки. Выслушав сообщение, Николай II, как правило, ничего не требовал и ничего не советовал, а молча уходил в свои апартаменты, где он и проводил остатки рабочего дня, если никуда не выезжал. Все текущие дела решал Алексеев, работавший много и напряженно, но не веривший в победу России над Германией и Австро-Венгрией. В присутствии генералов и офицеров штаба он нередко с горечью в голосе говорил: «Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь иным другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…»[362] Помолчав и подумав немного, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, он продолжал с грустью: «Армия наша-наша фотография. Да это так… и должно быть. С такой армией, в ее целом можно только погибать и вся задача командования свести эту гибель к возможно меньшему позору»[363]. Такие тяжелые мысли появились у Алексеева сразу после поражения русских войск в Нарочской операции, в которой предательство и измена генералов Эверта, Рагозы и Сирелиуса стоило русской армии около 100 тыс. убитых и раненых, а оставшиеся в живых офицеры и солдаты окончательно утратили веру в победу. Успешное развитие Брусиловского наступления вдохнуло силы и в начальника штаба Ставки, поверившего в возможность победы над врагом, и Алексеев, несмотря на трудности и прямые помехи со стороны царя, сумел вырвать у Эверта и Куропаткина резервы и отправить их Брусилову. После нескольких недель успешного наступления Юго-Западного фронта, в поведении императора обнаружился интерес к наступлению войск Брусилова, в котором, вместо радости, сквозила озабоченность достигнутыми успехами. Николай II все чаще утренние доклады Алексеева завершал словами: «Не пора ли нам остановиться?» Алексеев не знал, что императрица 6 июня в письме, поздравляя мужа «со всеми нашими успехами и «со взятием Черновиц» многозначительно добавила: «Только не следует слишком поспешно двигаться вперед, – проводим ли мы небольшие железнодорожные ветки для подвоза продовольствия и снарядов к фронту». [364]Это поразительный взгляд, наполеоновского размаха, и последние строки свидетельствуют о том, что это письмо, как и сотни других, написано не императрицей, а людьми, стоящими за ней, и теми, кого очень волновало наступление русской армии; прокладка железнодорожных веток для наступающих армий улучшала организацию их снабжения и по одному этому факту можно было судить о ходе дальнейшего развития событий на Юго-западном фронте. В царском дворе нашлись способные графологи, писавшие письма от имени императрицы, так что их почерк нельзя было различить, а самой Александре Федоровне оставалось только передать им подробности из жизни семьи и дворцовых интриг, и сплетен, которые надо было отразить в этих письмах. Императрица постоянно в своих письмах царю жаловалась на свой плохой и странный почерк, на больные пальцы и плохую ручку, мешавшие ей писать хорошо, давая понять мужу и потомкам, что большинство ее писем Николаю II написаны не ее рукою, а прусскими агентами.
