Диана Машкова - Караван счастливых историй
Когда мы приняли Сашку, первое, что я испытал, взяв ребенка на руки, – это то, что ребенок чужой. Когда я брал на руки кровного малыша, то чувствовал чудесный запах, ощущал его тепло, все его тело было приятным, родным. Просто очарование! Я испытывал любовь к кровному ребенку, которая была квинтэссенцией любви к жене, к плодам нашей любви, и все это было доведено до абсолюта. К своему ребенку сразу испытываешь глубокую привязанность, ничего для этого делать не надо. А тут я беру на руки маленькую девочку и не чувствую ничего. Но в тот момент я не испытал никакой паники – подумал, что привыкну и потом ее полюблю. Так и вышло. В результате Саша стала ребенком, к которому я испытывал невероятную любовь. В том числе и потому, что она была словно с другой планеты. Я понимал, что мы никогда сами не родили бы такую девочку. Я видел в ней то, чего нет в нашей генетике, и восхищался этим. Она была спокойная, смелая, в ней ощущалась невероятная щедрость. Саша для меня стала очень дорогим и родным человеком – настолько, что словами не передать. В приемном ребенке можно найти то, чего никогда не будет в твоем. Это очень круто!
Кстати, сильная привязанность чаще всего формируется постепенно. И еще срабатывает толчок. Например, начинаешь с ребенком жить, а потом он заболевает какой-нибудь простудой. Ребенку становится плохо, он температурит, ты начинаешь носить его на руках и мечтать о том, чтобы он поправился. А он видит в тебе спасение, нуждается в тебе. И в этот момент происходит такое взаимное проникновение. Кстати, приемные дети нередко заболевают, когда их забираешь домой, происходит своего рода крещение. Я не помню, как именно это было с Сашей, но прекрасно помню, какой я испытывал восторг, когда она подросла. А в последний год жизни и она меня просто обожала. Приходила ко мне почти каждую ночь – вылезала из своей кроватки, заходила к нам в спальню и стояла рядом со мной. Если я спал, она меня не будила. Когда я открывал глаза и видел перед собой Сашу, то откидывал одеяло, она залезала к нам и тут же засыпала. Спала до утра, спокойно, не просыпаясь. Под конец у нас была мощная связь и такая верность, какая не всегда бывает с кровными.
И вот, когда Саше исполнилось три годика, она простудилась, заболела. Наш участковый сначала прописала какие-то антибиотики, а потом вдруг решила, что у Саши воспаление легких, и отправила нас на рентген. Мы сделали снимок, и на нем врачи обнаружили новообразование. Чисто случайно. Мы могли бы ничего не знать, и тогда вообще не известно, как бы все повернулось. Опухоль вырезали, потом назначили курс химиотерапии. На химии она погибла… К вопросу о судьбах. Был момент, когда я считал, что на мне лежит Божья благодать. Впавший в гордыню, думал, что со мной такого случиться не может, был уверен, что я спасу ребенка. Но как оказалось, у Бога были другие планы на Сашу. Я хочу сказать, что момент гибели этого ребенка, на мой взгляд, имеет отношение к моей концепции резкой перемены судьбы. Я еще расскажу о ней чуть позже. Мне иногда кажется, хотя это, конечно, может показаться странным, что, если бы мы не забрали Сашу из Дома ребенка, она бы не умерла. Может, была бы судьба очень тяжелая, неизвестно какая. Но у меня есть ощущение, что в судьбе произошел резкий поворот, и она не удержалась на рельсах. Этот опыт очень тяжелый, но он бесценный. Потому что вместе с тем невыносимым горем, которое нам пришлось пережить, мы получили ресурс. Нам очень многое «объяснили» – нашей семье и детям тоже. Мы все очень любили Сашу.
Саше поставили диагноз в феврале, а умерла она в декабре 2009 года. Около года мы жили в больницах, последние два месяца – в реанимации, рядом с ней. Она лежала в коме. Вместе с Сашей у нас было трое детей, а после ее гибели снова осталось двое.
Лада продолжала целенаправленно заниматься семейным устройством детей-сирот. Она много ездила по детским домам. И вот в одном из них увидела девочку, которая, по словам врачей, уже «отправлялась в последний путь». В свои два годика Ира весила всего семь килограммов. У нее были диагнозы один страшнее другого. И если Саша, когда мы ее брали, была самым здоровым ребенком в группе, то Ира оказалась самым больным ребенком во всем детском доме. Нездоровых детей-сирот много, но что-то тронуло Ладу именно в этом ребенке. Может быть, нам хотелось все-таки кого-то спасти. Ну и конечно, она нам понравилась. Я тоже познакомился с Ирой, съездил для этого в Дом ребенка. Лада переживала, что девочка мне не понравится – внешне она полная противоположность Саши. Но на самом деле я очень просто устроен. Если знакомлюсь с ребенком, то уже понимаю, что беру на себя ответственность. В момент, когда знакомился с Ирой, я уже принял решение.
Каждый раз встреча с ребенком происходит по-разному, это правда. В отношении Иры была особая мотивация – помочь выжить. Мы все были под очень сильной анестезией горя, которое только-только с нами произошло, и, мне кажется, чувствовали и воспринимали все несколько ненормально. Да и ребенок был настолько замученным, больным, что к нему невозможно было не испытывать жалости, не чувствовать потребности обогреть.
В апреле 2010 года мы забрали Иру домой. И вот тогда началась наша одиссея с тяжелым ребенком, которая продолжается и по сей день. Слава тебе, Господи, Ира постепенно компенсируется, но компенсируется очень медленно. Это самый сложный наш ребенок, который требует много внимания, сил и терпения. У Иры серьезная фитопатия, она по-прежнему очень легонькая. Ей 8-й год, а она весит всего 20 килограммов. Но это уже ничего, терпимо, а так долгое время вес был критически малым, и только в последний год наметился хороший прогресс. И все равно развитие Иры пока оставляет желать лучшего.
Ирина мама сильно пила, девочка родилась в очень тяжелом состоянии и только еле-еле, по краешку выкарабкивалась. Кроме того, она чрезвычайно психологически травмированный ребенок. Почти два года своей жизни Ира провела в учреждении, причем, на мой взгляд, весьма паршивом. Более того, она была там изгоем. Ее там просто не любили, и она это очень чувствовала. Последствия были налицо – Ира бесконечно качалась, сосала палец, и с этим никто ничего не мог поделать. Когда мы ее забирали, нас отговаривали и пугали, что это вообще ужасный ребенок. У нее букет болезней, порок сердца и куча всего. Мы до сих пор пытаемся компенсировать эти травмы, но реабилитируется Ира очень и очень медленно. Это ребенок, который не вкладывается в структуру семьи, с ней очень тяжело, потому что она не умеет нормально взаимодействовать с людьми. Единственный способ привлечения внимания, доступный ей, – это негатив. У нее отработанная схема, по которой она постоянно пытается вывести из себя родителей, брата и сестру. Делает она это мастерки. Естественно, мы время от времени испытываем некую фрустрацию, но в целом я считаю, что динамика очень позитивная. И если сравнить с тем, что было в самом начале, то перемены просто гигантские! Надеюсь, что когда начнется половая перестройка, обмен веществ перезапустится, и это может нормализовать ситуацию. Хотя в целом в отношении детей у меня нет амбиций. Большая родительская ошибка в том, что люди начинают строить планы в отношении своих детей. Это, как мне кажется, лишено смысла. Сейчас как родитель я вижу перед собой одну-единственную цель – чтобы ребенок, живя с нами, чувствовал себя счастливым. Чтобы у него была опора, чтобы родители были любящими и понимающими людьми, на которых он всегда может положиться. Чтобы благодаря маме и папе он получал такой опыт, который помог бы ему реализоваться в будущей жизни. Вот и все мои задачи.
С таким ребенком, как Ира, этого добиться непросто. Она была устроена так, что все в жизни воспринимала негативно. Потому что всю жизнь понимала, что все, что происходит, – не к добру, и потому на все реагировала плачем. Ведешь ее гулять на улицу, она плачет, возвращаешь с улицы, она плачет, выходишь из лифта, тоже плачет. Первое время она постоянно хотела быть на руках у Лады, и все, больше ничего. Меня она боялась, брата Ваню тоже. Иногда она занимала себя каким-нибудь деструктивным делом. У нас в кухне есть такие ящички, где лежит всякая нужная мелочь, обычная домашняя утварь. И вот она эти ящички потрошила, вываливала все на пол. С продуктами также – открывала шкаф, макароны высыпала, крупу, что под руку попадет. Мы к этому ее занятию относились как к полезному делу – она чем-то занята, что-то осваивает. Поначалу после ее вмешательств пытались все заново упорядочить, но потом плюнули и скидывали все в ящики как попало, иначе бы пришлось уйму времени просто убить – она проделывала это бесконечное количество раз. Есть фотки очень смешные, где Ирка стоит посреди всего этого бардака, устроенного ею.
