Алексей Полянский - СВР. Из жизни разведчиков
Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей.
А жаль.
Возможно, не было бы у нас сейчас проблем с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов.
А Наджиб был пуштун.
Кстати, о талибах.
В то время, когда я служил в Афганистане, мы ничего не слышали о «движении Талибан».
Оно появилось позднее. Это, по моему мнению, была хорошо спланированная акция, направленная против бывшего Советского Союза, задуманная в недрах спецслужб США, профинансированная Саудовской Аравией и претворенная в жизнь правительством и военными Пакистана.
А нашей прессе была подкинута извне романтичная и трагичная идея: дескать, талибы — это дети и наследники погибших душманов.
Эти дети якобы во время боевых действий вывозились в Пакистан и там воспитывались в строгих рамках ислама, правоверными борцами против «шурави» и прочих «неверных».
А затем, когда они выросли, им дали в руки оружие (не только автоматы, но и пушки, танки, самолеты), и они пошли освобождать свою страну.
После ввода советских войск в Афганистан часть населения, включая и пуштунов, бежала в Пакистан.
Там были созданы лагеря по подготовке отрядов для борьбы с советскими войсками, находившимися на афганской территории.
После вывода наших войск из Афганистана в 1989 году борьба за власть в этой стране разгорелась с еще большим ожесточением.
Пуштунские отряды теперь были нацелены на борьбу с новой властью в Кабуле.
В июле 1992 года президентом Афганистана стал таджик Бурхолутдин Раббани, ориентирующийся на Иран и Таджикистан.
А это никак не могло устроить Пакистан.
Кроме того, Раббани — противник прокладки нефтепровода из Туркмении в пакистанский порт Карачи через территорию Афганистана. Это, естественно, не нравится нефтекоролям Запада.
Пакистан начинает готовить пуштунов (так называемое «коренное население» Афганистана) для борьбы против «некоренного» населения — узбеков, таджиков, хазарийцев.
Молодежи внушали, что если пуштунов в Афганистане шестьдесят процентов, то и президент должен быть пуштун, а не узбек или таджик.
В середине 1996 года свыше пятидесяти тысяч человек были переброшены из Пакистана в Афганистан в районе города Джелалабада.
Надеясь разжечь «национально-освободительное» движение пуштунского населения, которое на первых порах действительно поддерживало «талибан», Пакистан перестарался: это движение превратилось в исламский фашизм.
26 сентября 1996 года Кабул пал внезапно и даже как-то буднично.
Талибы просто вошли в город ночью.
Никакого сопротивления им не оказали.
Бывший председатель комитета обороны Афганистана Гульбеддин Хекматияр сдал город без боя и бежал.
Наджибулла был повешен.
Два врага-соперника за влияние на севере Афганистана Масуд и Дустум молча взирали на происходящее. Они не любили пуштуна Хекматияра. (Масуд — член комитета обороны и член партии «Джамет-Ислами», которую возглавляет Раббани; Дустум — председатель комитета обороны, лидер «Национального исламского движения Афганистана»).
Сейчас Масуд и Дустум объединились в борьбе против талибов.
После падения Кабула Дустум ушел на Саланг.
Масуд укрылся за высокими горами в Пагдшере.
Так север Афганистана был поделен на две части.
Это «проузбекский» северо-запад и «исламский» северо-восток.
Президент Афганистана Раббани расположился в Тахоре, контролируемом Масудом.
Наплыв талибов сдерживает север Афганистана, контролируемый Масудом и Дустумом. Если север падет, то талибы могут войти в Узбекистан и Таджикистан.
Тех, кто стоит за движением «Талибан», интере-. суют в первую очередь экономические цели в этом регионе.
Им необходимы богатые сырьевые районы севера Афганистана и Средней Азии.
Нефть и газ Туркменистана, по планам ряда американских и аргентинских компаний, должны пойти по трубопроводам по самому короткому пути — через Афганистан в пакистанский морской порт Карачи.
Потому и продолжают греметь выстрелы в Афганистане, и льется кровь невинных мирных людей.
В свое время российский министр иностранных дел Козырев вслед за горбачевским министром Шеварднадзе идя на поводу у заокеанских партнеров, пренебрег национальными интересами России в ее «южном подбрюшье», а в итоге предал пророссийский режим Наджибуллы в Кабуле.
Тем самым был нанесен колоссальный ущерб стратегическим интересам страны.
В результате этих потрясений России достались «афганский синдром», тысячи инвалидов и их социальные проблемы, которые до сих пор не разрешены.
Остались полынная горечь даром пролитой крови, впустую затраченных усилий.
Пришедшие к власти в России Горбачев и подобные ему политики думали лишь о том, как побыстрее свести счеты с «коммунистическим прошлым», а исконные вековые геополитические интересы державы их не волновали. Они не ведали, что творили.
Я находился в больнице, когда по радио услышал новость о том, что талибы захватили Наджиба и казнили его в Кабуле.
Я не поверил своим ушам, а потом утешился шаткой мыслью, что это не Наджиб, а его двойник.
Не могли же наши когда-то КГБ и ГРУ, да и Министерство обороны взять и напрочь забыть о Наджибе.
Ведь мы не бросали даже агентов-иностранцев, попавших в беду по нашей вине. Мы всегда следили за судьбой наших боевых друзей и при первой возможности приходили к ним на выручку.
А тут казнили крупного государственного деятеля, преданного идейно и духовно Советскому Союзу, правда, бывшему. Не в этом ли огороде зарыта собака?
Ведь давно можно и нужно было без помпы вывезти Наджиба к нам ил и в другую дружественную страну, а затем дать ему возможность самому возвратиться в Кабул или хотя бы воссоединиться с семьей.
Нет, мы предали Наджиба и забыли о нем или сделали вид, что забыли, но зато красноречиво показали, что безразличны к его судьбе.
Все это случилось потом, десять лет спустя.
А пока нам, «Каскаду-3», предстояло прожить еще несколько месяцев в пылающем Афганистане.
А война с душманами все накалялась.
Теперь они действовали не только против афганских официальных властей и мирного местного населения, но атаковали и советские воинские части, действовали против советских гражданских специалистов, помогавших афганцам строить новую жизнь.
Наша 40-я Армия все шире втягивалась в боевые операции против банд.
В одной из провинций автоколонна, в составе которой были военные и две автомашины «Каскада», двигалась из центра провинции в расположение своих частей.
Вдруг на дороге прогремел взрыв, эпицентр его оказался как раз под машиной нашей команды, которая шла третьей в строю.
Водитель, солдат команды «Каскад», погиб на месте, машина сгорела. Это была очередная жертва афганской войны в нашем отряде.
Статистика — страшная и беспристрастная наука.
Казалось бы, гибель нескольких людей из состава отряда в более чем семьсот человек — это небольшие потери, особенно если учесть размах той страшной, кровавой бойни, развернувшейся в горах и на равнинах Афганистана.
Но какая статистика может утешить близких — родителей, детей, сестер, жен, боевых друзей.
Любая человеческая смерть — это невосполнимая утрата.
И те, кто потерял близких в этой страшной бессмысленной войне, в наше безучастное время остались один на один со своей бедой. Не разрешалось даже упоминать, а тем более писать на памятнике, что солдат или офицер геройски погиб в Афганистане.
Так было в те времена.
Наш отряд продолжал жить и действовать в этой бурной и непредсказуемой обстановке.
После трудов праведных и опасных мы находили минуты, чтобы хотя бы на несколько мгновений отключиться от постоянного страшного напряжения, забыться.
По вечерам мы иногда собирались в своих кубриках, тихо пели про березы, про могучую Волгу, а чаще про Афган, про «Каскад», про «Зенит», про погибших товарищей.
Ходили в гости к военным товарищам, в отряд МВД «Кобальт», к нашим гражданским специалистам. Даже умудрялись выбираться в бани с парилками, устроенными нашими российскими умельцами в неподходящих, казалось бы, афганских условиях.
Я бывал с товарищами в трех таких банях.
Одна из них располагалась на территории посольства и была конечно, образцовой, с бассейном и прочими удобствами. Здесь было уютно, просторно, и по всем стандартам прилагалась, конечно, и сауна.
Но попасть сюда было очень непросто, поскольку предпочтение отдавалось, конечно, высоким гостям и крупному, не только по весу и габаритам, начальству.
«Каскадеры» отдавали предпочтение двум другим баням.
Одна из них находилась на аэродроме.
По внешнему виду и внутреннему устройству она не особо отличалась от обычных наших русских бань.
А вот третья была уникальной и по интерьеру, и по внутреннему дизайну.
Располагалась она в скалистых выступах гор, поднимающихся за бывшим дворцом Амина. Вырубили, вырыли и построили ее умельцы из разведывательного батальона, охранявшие спокойствие штаба 40-й Армии.
