Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора
Блестящая память Гитлера, которая вовсе не являлась свидетельством высокого интеллекта, вызывала своей необычностью восхищение в обществе, где особенно ценились мелкие добродетели.
В то время немецкие должностные лица не могли не поддаться очарованию эйдетизма: государственный секретарь Майснер, который до Гитлера служил у рейхспрезидентов Эберта и Гинденбурга, отмечал, что фюрер весьма неплохо выглядит на фоне своих предшественников. Ему импонировали простой «почти аскетический» образ жизни нового главы государства и его обширные познания в области вооружений.
Другие члены старой чиновничьей элиты также находились под большим впечатлением. Министр финансов Шверин фон Крозигк вспоминал уже после войны: «Во время заседаний кабинета мне импонировала независимость, с которой он отстаивал свое мнение, и поразительная память, из которой он черпал точные и безошибочные сведения из самых разных областей знаний, случайно всплывавших в процессе обсуждения». Первый шеф гестапо Рудольф Дильс, который во времена Веймара был юристом и весьма скептически относился к Гитлеру, не мог не признать, что фюрер в точности во всех подробностях помнил доклады своего штаба, не забывая ни одной мелочи.
Выступая перед международным трибуналом в Нюрнберге, фельдмаршал Кейтель заявил, что фюрер смог добиться у него полного признания: «Гитлер в невообразимых количествах изучал книги по работе Генерального штаба, литературу по военным, тактическим, оперативным и стратегическим вопросам. Его знания в военной области были поразительны. Он был прекрасно осведомлен об организации, вооружении, руководстве и оснащении всех армий и флотов мира. Невозможно себе представить, чтобы он допустил в этой области хоть одну ошибку».
Даже генерал Гудериан, который не единожды открыто спорил с Гитлером, признавал способности фюрера. Гитлер был «очень светлая голова». В качестве основания для подобной оценки Гудериан указывал на «необычайную память», «особенно на исторические сведения, технические данные и экономическую статистику».
Однако способности Гитлера наложились на весьма порочную немецкую традицию. Его ум встретил союзников в германском генералитете, о чем с сожалением в 1945 году писал Петер Расов.[253] Спустя два года Герхард Риттер, Ханс Херцфельд, Клеменс Бауэр, Герд Телленбах и Йозеф Форг признали, что как и в роковом начале первой мировой войны «военно-технические соображения подменили политические». Фридрих Майнеке считал, что уже Фридрих-Вильгельм I обладал «современным военно-техническим складом ума». Он критически проследил эту мысль далее в истории рейхсвера и Веймарской республики.
Далекий от военной традиции Альберт Шпеер, выросший в семье состоятельного архитектора в Майнхайме, был одним из немногих, кто не восхищался талантами фюрера, поскольку смог разглядеть, что они были только проявлением специфических способностей, которые не давали возможности глубоко и серьезно изучить предмет: «Наивная радость Гитлера, с которой он теперь блистал цифровыми данными из области вооружений, а раньше хвастался своим знанием технических данных в автомобилестроении или архитектуре, со всей очевидностью обличала в нем дилетанта. Он постоянно беспокоился о том, чтобы показать себя перед специалистами равным или даже превосходящим их. Но настоящий специалист благоразумно не перегружает свою голову деталями, которые он всегда может узнать из справочника или справиться у адъютанта».
Докомпьютерная эпохаВ докомпьютерную эпоху особенное уважение обществом феномена эйдетизма обусловило неожиданный взлет не только Адольфу Гитлеру. Аналогичный пример являет собой трудовой путь главного редактора «Берлинер Иллюстрирен» Курта Корффа. «Он начал свою карьеру мальчиком на побегушках и выбился благодаря своей удивительной памяти и журналистскому инстинкту. Однажды Брюдель Ульштайн поручил ему срочно добыть информацию о кораблекрушении, и Корфф с места выдал ему подробные данные, включая тоннаж судна. Ульштайн был настолько поражен, что с этого дня стал покровительствовать Корффу и обеспечил его быстрый служебный рост».[254]
Другой намного более известный и удачливый человек той же эпохи, начальник германского Генерального штаба во время первой мировой войны Эрих фон Людендорф, также был эйдетиком. О том, насколько сильное впечатление он производил на современников, можно судить хотя бы по тому, что его биография была подробно расписана в нацистских школьных учебниках. Людендорф держал в голове весь мобилизационный план германской армии, включая точное время отправления всех эшелонов, в которые грузились военные части.
Эпохальная важность эйдетизма до определенной степени объясняет успех Томаса Манна. Он был самым значительным писателем своего времени. Во время второй мировой войны он как противник Гитлера эмигрировал в США и боролся с нацистами, участвуя в работе радиостанций, которые вещали на Германию, выступая с политическими докладами.
Дневники писателя свидетельствуют, что он воспринимал Гитлера как «брата» и экзистенциального соперника. Почести, оказываемые фюреру, он воспринимал как личное оскорбление. В августе 1934 года он писал в своем дневнике: «Мне неприятно возведение на трон таких омерзительных людей, как рейхспрезидент, после чего он, очевидно, умрет». «Опасно возводить на монументальный пьедестал главы государства тварь». «Мне претит новый нимб, который окружает это ничтожество».
Голо Манн считал, что весьма опасно сравнивать нормального человека с таким преступником, как Гитлер. Однако, если оба деятеля современной истории в моральном и чисто человеческом плане стоят бесконечно далеко друг от друга, возможно провести интересные исторические параллели.[255]
В данном случае противники были настолько различны, прежде всего по своим интеллектуальным и моральным качествам, что можно сравнивать их эйдетические способности. Это наглядно показывает, насколько различное применение нашли себе эйдетические способности в одной и той же эпохе.
Причина того, что Томас Манн очень рано разглядел невероятную физиогномическую память Гитлера, скорее всего в том, что именно этому качеству писатель был обязан своим успехом на литературном поприще. «У него было одно отличительное качество — он мог моментально определить, с каким человеком имеет дело. Ему не требовалось наблюдать за людьми, чтобы узнать их поближе. Стоило ему один раз увидеть кого-либо или принять его у себя, когда этот человек приходил снова, он общался с ним как со старым знакомым, потому что все знал о нем», — вспоминала жена писателя Катя Манн, которая наблюдала подобное ежедневно в течение почти 50 лет.[256] Артур Холичер, послуживший прототипом Дельвета Шпипеля в «Тристане», считал, что Томас Манн не мог правильно использовать свой талант. Он распространял слух, что писатель смог так точно изобразить его только потому, что наблюдал за ним в ложе при помощи театрального бинокля. Томас Манн, который благодаря своим эйдетическим способностям не нуждался в подобном подглядывании, был взбешен этой клеветой.
Однако было бы ошибкой сравнивать первый большой роман Томаса Манна «Будденброки» с «Майн кампф» Гитлера. Единственное, что является общим у этих двух совершенно разных книг, это то, что обе они — плод труда эйдетиков. Томас Манн настолько фотографически точно описывает собственную семью и взаимоотношения между жителями Любека, что горожане сочли эту книгу чрезмерной и назвали писателя «птицей, которая гадит в своем собственном гнезде».[257]
В самом начале книги автор описывает удивительную память Антони Будденброк. Восьмилетняя Тони в кругу семьи начинает декламировать Катехизис: «Верую, что Господь Бог создал меня вместе с прочими тварями…» — и продолжает далее точно по тексту. Затем Томас Манн, идентифицируя себя с Тони, показывает, что у эйдетика память работает сама собой, не требуя его вмешательства: «Когда разойдешься, — думала она, — появляется такое чувство, будто несешься с братьями на санках вниз с Иерусалимской горы; все мысли сразу исчезают, и, даже если захочешь, не можешь остановиться».
Томас Манн наглядно продемонстрировал быстроту и объем эйдетического восприятия, ответив на вопрос жены, кто послужил прототипом семьи старых Крулл: «Ах, я видел, как одна пара в течение получаса прогуливалась по палубе парохода на Рейне».[258]
Наиболее точное фотографическое описание передает очень подробную, но иногда иронично бесчувственную картину. Так, созданным автором образ беременности переполнен гинекологическими подробностями, порой весьма не аппетитными, что показывает полное отсутствие сопереживания автора героине, которое могло бы разрушить ледяной панцирь эйдетизма.
Отсутствие границы между реальностью и вымыслом, которое погубило политика Гитлера, у писателя Томаса Манна превратилось в интересное стилистическое средство выражения. Голо Манн: «В доме отца каким-то странным образом преломлялась реальность, и действительность смешивалась с художественным вымыслом». «Будучи молодым человеком, однажды в Любеке я посетил могилу моего деда, сенатора в "Будденброках". И когда я стоял перед надгробием с гербом и надписью "сенатор Генрих Манн", мне казалось, что это могила Томаса Будденброка».
