Ольга Кучкина - Мальчики + девочки =
Я готова выйти за тебя замуж, сказала она, глядя на него сияющими черными угольками глаз, спустя три месяца. И повторила раздельно, водя пальцем по его чисто выбритому подбородку: ты слышишь, мне надоело встречаться с тобой у Фени, и я хочу выйти за тебя замуж.
Он прикрыл глаза одной рукой, а второй – с силой прижал ее тонкие пальцы к своей гладкой щеке.
Она отвела его руки: в чем дело, милый?
Я женат, моя маленькая, сказал он.
ГОЛОС
Яйцеголовый, во фраке, с бабочкой, подошел, спросил: вы такая-то? И назвал имя и фамилию известной радиожурналистки с известной радиостанции.
Наклонив коротко стриженную немолодую голову, с улыбкой ответила: нет, не она.
В улыбке не было ни высокомерия, ни яда, ни тайной досады, хотя ему, кажется, почудилось и то, и другое, и третье. Попросил прощенья и растаял в нарядной толпе, у каждого бокал и тарелка в руках. Прием удался, поскольку было вкусно, раз, и среди многих неизвестных лиц мелькало много известных, два.
Стриженая не ходила на приемы. Во-первых, не звали. Во-вторых, время ее ушло. В-третьих, занята работой. Вдруг позвали, когда работа, одна и вторая, стала отваливаться подобно кускам старой кожи на отмороженном месте, стал отваливаться заработок, и народилось свежее розовое, а может, и голодное пространство, о котором надо еще хорошенько подумать, к чему и зачем оно явилось и как с ним быть. Потягивала винцо, посматривала по сторонам, не испытывая изматывающего беспокойства, как в молодости, когда от жизни чего-то надо, что может воплотиться в любом знакомце или незнакомце, отчего требуется быть настороже и в струне. Струны, в свое время издерганные, сыграли все, что положено и что не положено, и провисли жалко, и, вновь натянутые на колки, были гибко податливы, исполняемая мелодия – тиха, светла и спокойна в третьей, последней части сочинения.
Мне сказали, кто вы, извините, что принял вас за другую, спустя четверть часа опять подошел к ней яйцеголовый. Стриженая отпила вино из бокала. Яйцеголовый протянул визитную карточку, извинился в третий раз и изложил новую версию своего интереса: дескать, у нее есть двойник в Вашингтонском университете, преподаватель биологии, американка, поразительно, как вы похожи. Она засмеялась, ни на йоту не поверив ему, но в Вашингтонском университете учился ее сын, физик, и она протянула в ответ свою карточку. Обмены визитками на приемах никогда никого ни к чему не обязывали.
* * *Он позвонил через день. Поговорив о погоде, предложил познакомить ее сына с той своей американской приятельницей, возможно, будет ему полезна. Она поблагодарила. Он попрощался и повесил трубку.
Назавтра позвонил снова. Он уже говорил с приятельницей, она разрешила дать номер телефона и ждет звонка от мальчика. Если хотите, я сам могу позвонить ему и все объяснить при условии, что вы дадите его номер. Она дала.
На следующий день она ждала звонка, и звонок раздался. Яйцеголовый поздоровался, сообщил, что американская приятельница была очень любезна, позвонила ответно, сказав, что мальчик ей по телефону понравился, договорились о ланче на следующей неделе, так что если у мальчика есть или будут проблемы, он не останется без внимания.
В разговоре стриженая упомянула свою проблему, точнее, проблему человека, которым занималась, яйцеголовый попросил позволения вмешаться, поскольку ему сдается, он имеет ключ к решению. Она согласилась, подумав: чем черт не шутит, пока Бог спит.
В конце недели они встретились в суде. Подсудимого долго не привозили, у них оказалось время поговорить подробнее о деле, по которому она осуществляла защиту, а также еще раз взглянуть друг на друга.
Яйцеголовому можно было дать и много, и мало, она имела в виду не срок, а возраст. У него было вытянутое лицо с обширным голым черепом, длинный нос утенком, большие оттопыренные уши и неожиданно красиво очерченный рот. Когда он говорил и при этом улыбался, морща нос и лоб, его можно было принять за юношу. Он катастрофически старел в минуты молчания, неожиданно упираясь остановившимися глазами в ее глаза, тогда ей хотелось отвести их и не видеть мгновенного жестокого превращения. Миг проходил, он молодел, общеобразовательное или, напротив, узкопрофессиональное многословие его походило одновременно на речь профессора и студента-неофита, старающегося поразить аудиторию своим знанием и собой. Он был выше среднего роста и сложен даже слишком хорошо: его предплечье относилось к тому, что ниже спины, как три, а то и четыре к одному. Под легким полотняным пиджаком угадывалась сильно развитая грудь. Работу по воспитанию тела выдавала особая пластичность жестов. Большие кисти рук и ступни ног выдавали демократическое происхождение.
Он назвал свою должность и место работы: директор частного института подсознания.
Впоследствии она шутила, что ушла в глухую несознанку.
Предметом их разговора в суде была несознанка подсудимого, которая сменялась внезапными приступами раскаяния в несодеянном содеянном, в чем стриженая различала признаки душевного заболевания, не зафиксированного медициной. Директор института подсознания был тут более чем кстати.
Судебное заседание длилось долго и закончилось ничем. Судья, по виду непорочная девушка не первой молодости, поджимала вялые губки, склоняла к столу отливающее календулой лицо, на скулах цвели желтые маргаритки, склонясь к бумагам, прятала глубоко посаженные неудовлетворенные глазки и каждые пятнадцать минут объявляла перерыв на совещание. Двое пожилых мужчин с застарелым выражением тяжелого недоумения покорно поднимались вслед за нею и уходили в комнату для совещаний выслушивать ее мнение, за уточнением которого она, в свою очередь, отлучалась куда-то на полчаса, а то и на час. Складывалось впечатление, что во время отлучек она еще и плотно обедает, так зримо оплывала она потолстевшим телом по возвращении в зал заседаний. Вероятно, она нервничала, но чем грубее и тверже были указания тех, кто вел ее, тем более отпускала она себя на волю, на их волю, привычно подчиняясь.
С тех пор как судья была назначена, стриженая несколько раз по необходимости встречалась с нею и сделала вывод: ничего хорошего ждать не стоит. Вновь обнаружившиеся обстоятельства, свидетельствовавшие в пользу подсудимого, не давали судье завершить процесс скоро и неправо. Подергавшись, она отложила дело на месяц, не изменив подсудимому меры пресечения, как того требовала адвокат. Подсудимый, несчастный парень, с нездоровой мучнистой кожей и судорожными движениями рук, поднялся со скамьи, кривая улыбка исказила нелепую, странно одухотворенную физиономию, он пошел вон из зала в сопровождении охраны и только у дверей вдруг обернулся, поглядев на стриженую затравленными собачьими глазами. У него уже была одна попытка суицида, будет и вторая, обреченно поняла стриженая. Ас объективного знания, она не научилась объективности в чувствах и либо принимала человека, либо нет. Подсудимого – приняла, судью – нет. Адвокатская профессия, годы и опыт научили держать себя в руках. Яйцеголовый позднее оценил это как умение держать удар. Оценка касалась их личных отношений, если их можно было назвать таковыми. Стриженая, услышав, усмехнулась: это нелепо, я не борюсь с вами, я просто разговариваю, понятие удара или ответа на удар в данном случае абсолютно излишне.
* * *Их телефонные разговоры приобрели личный оттенок почти сразу.
Разделив предположения стриженой об ее подопечном и взявшись организовать для него психиатрическую экспертизу, яйцеголовый ежедневно докладывал, что он успел, успевая правда много. Оба по роду деятельности привыкли к четкости и так и делили части разговора: первое, второе, третье, – будто и впрямь заранее готовясь, как к докладу. Первое, скажем, относилось к факсу в институт Сербского. Второе: в случае, если из Сербского придет отказ, яйцеголовый выражал готовность оплатить работу независимого психиатра. Третье: сожалел по поводу того, что не удалось послушать ее защиты. У меня есть магнитофонная запись нескольких, сказала она. Он тотчас подхватил: дайте, дайте мне, пожалуйста. – Зачем, спросила она. Затем, что меня интересует все, что касается вас, сказал он. Она засмеялась. Он сказал: я пока не знаю, как насчет формальной защиты, но ваша истинная защита – ваш смех. Она не поняла. Или сделала вид, что не поняла. Они оставили эту тему и перешли к другой. Они могли углубиться в любую, легко меняя их, все протекало естественно, ничто не вызывало сопротивления, концы телефонного провода проводили напряжение тока, который оба ощущали. На самом деле я охотно дам вам пару кассет, мне самой интересно, что вы о них скажете, призналась она. А почему вам интересно, спросил он. Потому что мы с вами занимаемся примерно одним и тем же, только я практик, а вы теоретик, и мне хотелось бы, да, хотелось бы подставить ученое зеркало, чтобы получить отражение отражения. – Именно ученое, вы настаиваете на ученом, спросил он. Она опять засмеялась и ничего не ответила.
