Станислав Токарев - Хроника трагического перелета
В. опубликованном списке участников перелета — пока предварительном — 12 пилотов: Васильев, Янковский, фон Лерхе, Уточкин, Костин, Срединский, Агафонов, Слюсаренко, граф Сципио дель Кампо, князь Эристов, Масленников, Ефимов 2-й.
Из них: 20-летний Александр Агафонов сдал экзамен на звание пилота 15 июня, за две недели до старта. Его сверстник и однокурсник по Технологическому институту Владимир Слюсаренко — 22 июня, со второй попытки, 21-летний Макс фон Лерхе — 29 июня, 22-летний Георгий Янковский — 1 июля…
Васильев располагал аппаратом безнадежно изношенным, на котором летал в Сибири. В Петербурге еще в апреле отправился на Корпусную улицу в новорожденную фирму «Первое российское товарищество воздухоплавания» (она же — «Гамаюн»). Сергей Степанович Щетинин, сам юрист, встретил коллегу с распростертыми объятиями. Может ли «Гамаюн» изготовить гоночный «Блерио»? Однокашнику, однокорытнику? Для милого дружка и сережка из ушка! Лицензия от Блерио имеется, мотор в наличии — не извольте беспокоиться!
Седьмого июля вечером прямо с вокзала поехал в мастерские. Промышленники на глаза ему не показались: отлучились якобы по делам. Аппарат стоял на сборке. К установке мотора еще и не приступали. Мастер поклялся, что с сей секунды пятнадцать человек будут сняты со всех остальных работ и брошены на эту.
Оставалось два дня.
По залу аэроклуба слонялись мрачные люди, один из них, увидев Васильева, просиял:
— Вы пятый!
— Всего-то?
— Еще один, и можно лететь! Вон пытаемся уломать Михаила Никифоровича, если уж сам окончательно не хочет, не отговаривать Тимофея Никифоровича.
Ефимов — с угрюмой категоричностью:
— Тимофея я в эту авантюру не пущу. Он мне брат — единственный и младший, нас двое на белом свете, я за него отвечаю.
Зазвонил телефон: отказался князь Эристов.
— Александр Алексеевич, извольте получить карту.
На что ж похожа она была, отпечатанная слепо и рябо!
Подошел Масленников:
— Очень много неточностей. Составляли ведь как — с автомобиля, на ходу.
— Не с аэростата?
— Голубчик, откуда он у них?
Вглядевшись внимательней во врученный ему рулон, Васильев скорым шагом направился к восседавшему во главе стола Каульбарсу, сонно перебиравшему кончик аксельбанта.
— Позвольте поинтересоваться, как это понимать.
— Чтэ? — с гвардейским прононсом.
— Да то, что названия на этой вашей карте все вверх ногами.
Барон протянул руку, усыпанную старческой гречей. Помыслил. Поднял блеклые глаза.
— Видите ли, …э, милейший… мы рассчитываем на то, что вы, отважные люди, тотчас полетите из Москвы назад в Петербург. Так мы рассчитываем. Потому так и напечатано. Это затрудняет. Но, затрудняя, закаляет. И поощряет. Одолевать препоны. Что полезно. Даже и в видах военных. Честь имею.
Отвернулся, давая понять, что беседа, коею вразумил неразумного, исчерпана.
Хоть ты кол теши на голове его, дивно маленькой, пустой, седо-свинцовой.
Вскоре появились Лерхе, Спицио и Янковский. Решено вскладчину нанять яхту, осмотреть морской берег, над которым следовало лететь, прежде чем повернуть на шоссе.
— Вот, господа, в этом месте, кажется, — взгляните на карту.
— Черта с два, пардон, совсем не похоже, плывемте дальше.
— Хороши же мы будем послезавтра в воздухе, если не видим и отсюда. А утром, в туман? Ведь старт в три часа — туман непременно!
Вечером собрался комитет. Настроение — подавленное. Васильев, коль уж выпало ему, как выражается Уточкин, стать во главе их маленькой партии, зачитал наскоро набросанный меморандум.
Первое. Мы только что убедились, как опасно стартовать на море. Если уж вовсе невозможно изменить место, просим принять энергичные меры сигнализации, чтобы найти дорогу на Московское шоссе. Второе. Требуем, чтобы вылет происходил лишь при скорости ветра не более чем трехметровой. Если такова она столь ранним утром, то позже усилится, над морем тем более. Третье. Просим продлить хронометраж до десяти вечера. Нынче июль, вечера светлые, да и тихие тоже. Четвертое — самое важное. У некоторых из нас аппараты только еще прибыли на станцию и не выгружены, кое у кого вовсе не готовы. Надо отложить старт хотя бы на день. Мы ведь обязаны опробовать машины.
Пилоты согласно загомонили. И лишь один голос прозвучал против. Всем знакомый, с характерным заиканием. Сергей Исаевич Уточкин заявил, что-де стыдно, господа. Странный этот ультиматум явно содержит намерение сорвать перелет. Стыдно, непатриотично и, пусть на него не обижаются, он привык говорить правду и только правду, во всем этом видна странная робость, чтобы не сказать более.
Встал господин Неклюдов и низким, зычным, поставленным голосом испытанного думского оратора объявил, что комитет по вышеприведенным пунктам имеет ответить следующее:
Первое. Место и время старта решены окончательно и бесповоротно. Второе. Если хоть один из авиаторов вознамерится лететь, считаем задачу выполненной. Ну и, разумеется, положенные призы будут вручены ему.
Надменный Лерхе иронически поклонился в сторону Уточкина, который даже взглядом не удостоил мальчишку.
Неклюдов продолжал.
Третье. Вылет при скорости ветра четыре метра в секунду. Комитет достаточно компетентен, чтобы принять это решение. Четвертое. Вы что, господа, требуете воздушных шаров у поворота? Нет у нас шаров. Есть же, — он заглянул в листок бумаги, лежавший перед ним на зеленом сукне, — есть эдакая, знаете ли, лампа Миклашевского. Эдакое изобретение, которое отбрасывает снизу свет на облака.
— А если небо безоблачно?
Ответом господин Неклюдов пренебрег, не повернул борцовской шеи.
Пятое. Хронометраж закрывается в восемь часов вечера. Полагаю, все меня расслышали. В восемь. Ваше высокопревосходительство, можно ли считать заседание закрытым?
Генерал-адъютант Каульбарс кивнул, по-прежнему поигрывая кончиком аксельбанта.
Меж тем, как авиаторы, вконец убитые полным афронтом, направляются кто на Николаевский вокзал разыскивать свои аппараты и ломовых извозчиков, кто в Коломяги, прямо на аэродром, Васильев же — в мастерские «Гамаюн», чтобы хоть немного помочь в сборке. в Москве, в редакции «Русского слова», метранпаж нервно требует материал — наборщики ждут.
Газетчики действуют наиболее споро и сметливо: во все пункты трассы приехали уже корреспонденты. Курьер скачет от почтамта к редакции, везя телеграмму за телеграммой.
Тосно. Ввиду отвратительного состояния дороги здесь опасаются за автомобили, предназначенные для помощи летунам.
Чудово. Дождь сильно испортил дороги, зато местный пристав Виноградов мобилизовал целую армию стражников, пеших и конных, для охраны старта от любопытствующих обывателей.
Новгород. Кипит лихорадочная работа. Комиссар этапа Белопольский весьма обеспокоен тем, что еще не готова серебряная братина, которую решено преподнести первому, кто здесь приземлится. Земские врачи неожиданно отказались обслуживать старт, потребовав от имени своего и фельдшеров месячный оклад жалованья за пять дней дежурства. А как же «клятва Гиппократа»? В третий раз площадку для спуска размыло дождем, суетятся солдаты Выборгского полка числом до 200. Потерпел аварию служебный клубский автомобиль, жертв нет.
Крестцы. Прибыли хронометристы, построена будка для канцелярии, запас бумаги для протоколов более чем достаточен, Ангара нет.
Валдай. Весьма инициативен комиссар этапа Людвиг Клавдиевич Арно. Также три его помощника-студента. Проводится телеграф. Седлают коней стражники. В городе оживления не наблюдается.
Вышний Волочок. Перелет совпал с местной ярмаркой, гостиницы переполнены, нет места и в частных домах, корреспондент нашел приют лишь в нескольких верстах отсюда, в Казанском монастыре. Место для спуска холмистое, кругом болота и ямы. Говорят, лучшего нет. Решено экстренно приступить к заравниванию, но обыватели празднуют Казанскую, и рабочих нет. Замечена грубая ошибка в авиационной карте: согласно ей авиаторы должны перелететь железную дорогу, а это верный способ заблудиться.
Торжок. Все в порядке. На ровном гладком плато с двумя белыми известковыми полосами авиатор должен издалека заметить два шеста с белыми флагами и пролететь над их створом. На вопрос корреспондента, почему флаги белые, не окажутся ли они малозаметны сверху, не лучше ли заменить их красными, комиссар этапа ответил, что подобная крамола решительно воспрещена начальством. Позади телеграфной будки места для почетных гостей и буфет. Ввиду того, что завтра базарный день и можно ждать движения крестьянских повозок, на протяжении шести верст расставлены стражники и чины сельской полиции, дабы предупреждать крестьян, что по шоссе будут с большой скоростью следовать автомобили, сопровождающие летчиков.
