Александр Кадетов - Аквариум - 3
— Пожалуйста, садитесь, товарищ Алексеев и расскажите по-немецки вашу биографию.
Василий Николаевич сначала несколько растерялся от неожиданного вопроса на немецком, но уловив своим натренированным ухом шероховатости в произношении полковника, взял себя в руки и начал довольно быстро и уверенно рассказывать о себе.
Полковник слушал, не перебивал, а Алексеев между тем потихоньку разглядывал незнакомца. По орденским планкам на его груди понял, что он воевал, его седая шевелюра и морщины на загорелом лице свидетельствовали о солидном возрасте. Красивое открытое лицо с прищуром несколько выцветших, чуть слезящихся глаз очень гармонировало с его стройной фигурой. Не дав Алексееву докончить, полковник прервал его, перейдя на русский:
— Хорошо, спасибо, достаточно. Не плохо вас, вижу, учат здесь, в институте. Я представляю Генштаб, занимаюсь отбором офицеров в специальные учебные заведения. Вы, наверное, уже знаете о решении правительства закрыть этот институт?
— Да, — ответил Алексеев, — официально нам еще не объявили, но все уже только об этом и говорят.
— Что вы намерены делать после ликвидации института? — продолжал задавать вопросы полковник. — Пойдете в гражданку или останетесь служить в армии?
— Даже не знаю, что буду делать, — отвечал Василий, — без армии как-то не мыслю себя, да и язык не хотелось бы бросать. Все-таки три года отучился, столько отдал этому сил, и иностранные языки идут хорошо.
— А какой у вас второй иностранный язык? — спросил полковник.
— Датский, — ответил Алексеев.
— А как бы вы отнеслись к предложению продолжить учебу, но с некоторым специфическим уклоном? — допытывался гость.
— Учеба будет связана с дальнейшим изучением иностранных языков? — полюбопытствовал Алексеев.
— Совершенно верно, иностранные языки будут профилирующими предметами, наряду со специальными, — подтвердил полковник.
— Об этом можно только мечтать, — не задумываясь выпалил Василий.
Алексеев не стал просить время на обдумывание и дал свое согласие.
После заполнения анкет и подписки о неразглашении разговора с представителем Генштаба Алексеев вскоре сдал экзамены за три курса института, отгулял отпуск и переехал в другой город на учебу в школу контрразведки. По ее окончании Василия направили в Центральную группу войск. Вот так круто повернулась жизнь молодого человека. Судьба сделала из несостоявшегося юриста профессионального контрразведчика.
Василий Николаевич собирался уже заканчивать. Оставалось проверить несколько анкет, когда его взгляд вдруг остановился на словах: «…никогда не привлекался». В анкете ставился вопрос: привлекались ли вы к судебной ответственности? Обычно все коротко отвечали: не привлекался или повторяли вопрос и писали: к судебной ответственности не привлекался. Так, собственно, рекомендовалось отвечать. И вдруг это словечко «никогда». Василий впервые встретился с таким нестандартным, как ему показалось, странным ответом. Анкета принадлежала полковнику Дронову, который планировался к выезду в краткосрочную командировку в Индию сроком на семь дней. «Странно, — подумал Алексеев, — надо в понедельник поднять все его анкеты и посмотреть, как он отвечал на этот вопрос раньше».
Когда вечером Алексеев возвращался домой, ему вновь на ум пришло это словечко «никогда». «Что бы это могло значить? — думал он, — случайность, автоматическая запись, чудачество? Десятки раз человек заполняет одни и те же анкеты, торопится, пишет одно и то же, не вдумываясь в смысл своих слов. Конечно, такое может случиться», — продолжал размышлять про себя Василий.
В понедельник Алексеев снова вернулся к этой анкете. Он затребовал спецдело на Дронова и внимательно просмотрел все заполненные им за многие годы службы в Советской армии анкеты. Во всех анкетах слово никогда отсутствовало. В кадровом личном деле Василий ничего подозрительного не обнаружил. В характеристиках и аттестациях Дронов отмечался с положительной стороны, только в аттестации по окончании военного училища отмечались мелкие недостатки: обидчивость, замкнутость и некоторое высокомерие к товарищам.
Может быть, действительно за этим «никогда» скрывался своеобразный вызов: просто осточертело человеку писать многократно одно и то же, вот и написал по-другому? «А если это не случайно, — стучало настырно в голове у Алексеева, — тогда что? Боязнь, что обнаружат, когда-то действительно привлекался и скрыл этот факт? Нет, такое быть не может, это ерунда, чушь. Дронов весь как на ладони, с семнадцати лет в армии. Нет, нет, это противоречит здравому смыслу, физически он не мог быть привлечен, разве только мальчишкой?» Как ни пытался Василий оправдать Дронова, в голове контрразведчика вертелась мысль, которую он тщетно пытался отогнать прочь, но она настойчиво возвращалась и не давала покоя. Ему вспомнился случай, когда он работал в ГДР. Тоже вроде вначале казалось — пустячок, а ведь привел к серьезному делу. В разговоре агент, характеризуя одного своего знакомого собутыльника, заметил, шутя, что парень хороший, только пьет, дескать, как-то не по-нашему, не по-немецки. Василий полюбопытствовал, что это значит? «Слишком, — пояснил агент, — много, а выпив, начинает каяться в чем-то, плакать». Алексеев не прошел мимо этого, казалось бы, пустякового замечания, стал копать глубже. Попросил агента обратить внимание следующий раз на это, не скупиться на угощение, попытаться разговорить своего знакомого. В конце концов знакомый выболтал, что он не немец, а украинец, бывший полицай, проживал по фальшивым документам, скрывался от советских властей. Таким образом удалось разоблачить и обезвредить военного преступника и передать его в руки правосудия.
И сейчас Алексееву не давала покоя мысль, что Дронов не просто так написал в анкете по-другому.
Разведчик и контрразведчик… У них так много общего в многотрудной работе. Но есть и существенные различия в подходах к объектам своего изучения. Первый надеется найти в человеке своего потенциального помощника, и, если эта надежда оправдывается, агент превращается для него в родного брата. Второй в этом отношении совершенный антипод первому, он консерватор, ни во что не верит, все подвергает сомнению и тщательной проверке.
«А что, если Дронов, — размышлял Василий, — проявляет сверхосторожность и это «никогда» вырвалось как мера защиты совершенно автоматически, как защитная реакция, как безусловный рефлекс, как дополнительная страховка? По этой логике Дронов должен был на кого-то работать, то есть, другими словами, быть чьим-то агентом, «кротом». Ну уж ты хватил лишнего, — остудил мысленно себя Василий. — Ничего из этого пока не следует, просто тебе хотелось бы, чтобы так было. Нельзя без надежных фактов выдавать желаемое за действительное». Алексеев пытался думать за Дронова, ставил себя на его место. Но все время возвращался к тому, что разведчик из ГРУ этим «никогда» хотел кого-то убедить в своей лояльности, невиновности, как будто чувствовал, что некто может сомневаться в нем, в его честности и порядочности.
В конце концов Алексеев решил, что, может быть, не стоит тратить время на эти пустяки, потому что проверить все появившиеся у него версии было просто невозможно.
Как-то докладывая начальнику отдела полковнику Котову Борису Ивановичу о своих делах, Алексеев рассказал ему о странном ответе полковника Дронова на вопрос анкеты и в связи с этим свои версии. Котов уже много лет руководил отделом военной контрразведки, прошел хорошую школу от простого опера до начальника отдела. Он ненадолго задумался, а потом, хлопнув себя по лбу ладонью, спросил:
— Как, ты говоришь, фамилия этого чудака?
— Дронов, — ответил Алексеев.
— Постой, постой, — снова начал Котов, — кажется, эта фамилия уже встречалась мне лет пять тому назад, по какому поводу — не могу припомнить.
Полковник порывисто встал, подошел к сейфу, извлек из него объемистое дело.
— Дронов, говоришь, ну-ка, ну-ка, посмотрим по регистрационному листу, — сказал начальник отдела и начал быстро вести пальцем сверху вниз. Где-то в середине листа палец остановился. — Есть такой, страница 425. Посмотрим, что там, — проговорил оживленно полковник, раскрывая дело. Он пробежал глазами документ, захлопнул дело и сказал:
— Знаешь, это дело лежит у меня без движения четыре года. Твой предшественник Лунев пытался им заняться, но ничего у него не вышло. Я уже хотел дело закрыть и сдать в архив. На, забирай, посмотри, в нем проходит твой Дронов, может быть, ты по-новому посмотришь на все это, другими глазами, и найдешь какое-нибудь продолжение. Когда разберешься, приходи, потолкуем, обсудим все обстоятельно. Не хочу высказывать свою позицию. Это может только увести в сторону от решения проблемы. Давай, потрудись, желаю успеха, — напутствовал Василия начальник.
