Николай Жогин - По следам преступлений
А следствие продолжается. Теперь очередь за теми, кто пользовался услугами валютчика, приобретал у него золото и доллары.
ЕСТЬ У НЕГО И ДРУГИЕ ЗНАКОМЫЕ
Сергей Николаевич Соколов — это еще очень юный гражданин. Сергею Николаевичу один год и еще несколько дней. Тем не менее в его словарном запасе умещается целый мир: «мама» и «папа». Впрочем, если говорить серьезно, у Сергея даже два папы. Один — тот, который всегда улыбается ему и подбрасывает высоко к потолку. Так высоко, что у Сергея дух захватывает и он зажмуривается крепко-крепко. А другой — на фотографии, на стене. Этот только улыбается, а взять Сергея на руки почему-то не хочет.
Когда Сергей говорит «папа» и разводит руками, это значит, что того, настоящего папы, который подбрасывает, нет дома. А мама укладывает Сергея спать:
— Спи, сынок. Уже все спят. Зайки спят и мишки. А папа скоро придет.
Но мама и сама не знает, когда вернется папа домой. Такая у него служба.
Уснул Сергей, мило посапывает он в своей кроватке. За окном затихает шум большого города. Не спится Сережиной маме. Она знает, город никогда не засыпает весь. Она беспокоится о Николае: такая у него служба.
Часы пробили полночь, а его все нет. Медленно тянется время. К каждому стуку, к каждому шороху прислушивается Маша. Нет, не идет… Только под утро забывается она в короткой тревожной дреме.
Просыпается Сергей. Он трет кулаками глаза, оглядывается, говорит «папа», разводит руками и плачет.
И в ту же минуту раздается звонок. Маша быстро вскакивает с постели, мчится к двери. Нет, это не он. Это пришли его товарищи по службе.
— Мужайтесь, Маша. Николай в больнице. Нет, он жив, жив. Но состояние тяжелое…
Она стояла в оцепенении, кажется, целую вечность, и, словно почуяв неладное, громко заплакал Сережка. Маша очнулась, бросилась к сыну, крепко прижала его к себе:
— Милый мой, милый…
Больше десяти часов продолжалась операция. А в истории болезни Николая Соколова было записано: одиннадцать ран — тяжких, опасных для жизни…
Проста и на первый взгляд обычна тридцатидвухлетняя жизнь Николая Соколова. Во время войны семья, в которой было пятеро детей, осталась без отца. Николай к тому времени успел закончить семилетку. Сразу же пошел работать и всю войну простоял у станка. После войны был призван на военную службу, шесть лет прослужил на Тихоокеанском флоте. Два последних года — как сверхсрочник.
Старшина первой статьи, отличник боевой и политической подготовки, комсорг подразделения, спортсмен-разрядник Николай Соколов успевал еще и учиться в вечерней школе и закончил за время службы восьмой и девятый классы.
Вернулся с флота, стал, как и до службы, работать токарем. Одновременно учился. Получил аттестат зрелости.
Потом поступил в школу милиции. Окончил ее с отличием. Год работал в отделении милиции участковым уполномоченным. Потом перевели сюда, в уголовный розыск.
Уголовный розыск… Человеку неосведомленному трудно даже представить, что стоит за этими словами. Огромный, кропотливый труд, связанный со знанием очень многих сторон жизни, бессонные ночи, операции с риском для жизни. Бродят еще по нашей советской земле дальние отпрыски жиганов и новоявленные урки, крупные аферисты и мелкие жулики. Трудно истребляется это проклятое семя…
Разумеется, сейчас уже и в помине нет крупных, хорошо организованных банд, широко разветвленной сети мошенников или шулеров, как это было в дореволюционное время. Но сейчас работники милиции не оставляют без внимания самую мелкую кражу, не проходят мимо даже небольшого преступления. Мало того, работники уголовного розыска ведут большую профилактическую работу по предупреждению преступлений.
Лейтенант милиции Соколов работал в хорошем районе города. Здесь драматический театр, два кинотеатра, рабочие клубы, промышленные предприятия, детский парк. По вечерам нарядные люди заполняют театральные ложи и зрительные залы кино, молодежь веселится в заводском клубе, а в тенистых аллеях детского парка гуляют влюбленные, вышедшие из детского возраста.
Николай любит этот район и по утрам, когда переполненные трамваи подвозят к заводской проходной все новые и новые группы рабочих, когда парк поступает целиком в распоряжение своих настоящих хозяев — веселой и шумной детворы.
У работника уголовного розыска появилось здесь много друзей. Это отличные ребята и девушки из народной дружины, заводские комсомольцы Но есть у него и другие знакомые. Они пока еще не передовики производства, не комсомольцы.
Вот один из них — Юрий Михайлов. Не так давно освободился из заключения. И снова пришлось с парнем повозиться.
Отсидел за хулиганство два года. Срок вроде бы не малый. Было у человека время подумать о том, что с ним произошло, о том, как ему жить дальше. И самому Юрию казалось там, в заключении, что к прошлому возврата нет.
Приехал Михайлов в родной город, вышел из вокзала на проспект Ленина, окинул взглядом знакомые дома, и к горлу подкатил комок. Не слабак Юрка Михайлов, это все знают, а вот, скажи на милость, чуть слеза не прошибла в такую минуту. И были другие, подобные этой, минуты.
Заплакала старая мать, когда Юрка, худой, обветренный, чужой, в телогрейке и с вещмешком, встал на пороге. Смотрит мать на сына, а в глазах, полных слез, один немой вопрос: «Поумнел ли?»
И сын сказал ей:
— Все. С этим кончено. Забудем.
Поверила мать. Да и как не поверить? Мать всегда хочет как лучше. Верил и сам Юрка, когда говорил. Верил искренне. Туда его больше никакими пряниками не заманишь. Этот курорт не для него. Будет работать. Поступит учиться.
— Ну и слава богу, — вот мать и спокойна. — Вся семья вместе — и сердце на месте. — Хоть и вся-то семья — мать да сын.
На другой день вышел Юрка на улицу. Приятно сознавать себя свободным человеком: куда хочу, туда и пойду, что хочу, то и делаю. Хочу — в магазин зайду, хочу — на одной ножке попрыгаю с детьми. А что? Он съездил на пляж, искупался, позагорал. Лежал Юрка на спине, глядел в синее небо, щурился от яркого солнышка. Хорошо!
Вечером надел белую рубашку, черный костюм, решил «прошвырнуться» (даже от слова этого отвык за два года). И первая же встреча со старыми заклятыми друзьями — Мотунов (он же Серый), Зубарь, Печеркин. Будьте вы неладны, продажные шкуры! Втянули его, Юрку, совсем зеленого, в грязную историю, а в самую роковую минуту шмыгнули в кусты. За всех один Юрка и отдувался на суде. Они выступали как свидетели. А Серый вообще исчез из города. А теперь вот объявился.
— О, горячий привет узникам! — Зубарь даже руки раскинул для объятий. — Виноват, бывшим узникам, а ныне свободным гражданам свободного поселка Юриш!
— Это событие надо отметить! — осклабился Серый.
— Синьор, — продолжал паясничать щуплый, плюгавенький Зубарь, — позвольте пожать вашу мужественную руку. На процессе вы держались как истинный Джентльмен.
«Съездить бы по твоей мерзкой харе, — подумал Юрка. — Я-то держался, а вы… Тоже мне друзья».
А Серому он сказал:
— Не пью. Хватит.
— Ты нас кровно обидишь, — суетился Зубарь, — нельзя обижать старых друзей.
— Ладно, заткнись, — остановил его Серый и взял Юрку под руку. — Пойдем, потолковать надо. Мы, конечно, были тогда не правы. Но ты не думай, что мы какие-нибудь неблагодарные скоты. Мы добро помним.
— О чем толковать, — сказал Юрка, — что было, то прошло.
— Да ты не бойся, — Серый твердо держал его под руку.
— А я и не боюсь…
…Поздно вечером из заводского поселка Юриш раздался тревожный звонок в милицию:
— Срочно пришлите наряд. У нас драка.
И вот в одной из комнат отдела милиции опять сидит перед лейтенантом Соколовым Юрка Михайлов. Под глазами синяки, на лбу ссадина.
— С возвращением, Михайлов, — мрачно сказал Соколов. — Как вас ваши друзья разукрасили!
— По этим друзьям уголовный кодекс давно плачет.
— Да? — удивился Соколов. — А мне казалось, что два года назад на суде вы высказывали противоположное мнение… Ну, хватит. — И тут же Соколов переменил разговор. — Ладно. Что делать думаешь?
Долгой была тогда эта первая беседа. Были потом и другая и третья. Соколов видел, что парень переменился, по крайней мере хочет перемениться. Говорили ему, что с той компанией Юрка больше не встречается, хотя дружки старые и пытаются его затащить к себе. И Соколов сам пошел на завод, к директору.
— Иван Павлович, возьмите Михайлова.
— Кого? Юрку? Этого пьяницу и хулигана? Знаешь, Соколов, у меня завод, а не колония для перевоспитания преступников. Уж если его тюрьма ничему не научила…
— У вас коллектив. Нельзя его сейчас отталкивать. Парень все-таки что-то понял.
— Что-то понял, приехал из тюрьмы и на другой же день учинил в поселке драку с битьем стекол.
