Джон Армстронг - Украинский национализм. Факты и исследования
У командования УПА тоже была потребность в немецкой помощи. Уже в апреле 1944 года Охрим (Дмытро Клячкевский, в то время командующий УПА в Галиции) направил письмо с предложением обеспечивать немцев информацией о расположении советских войск. Безусловно, предложение связывалось с получением боеприпасов (которые немцы были готовы направить по воздуху) и освобождением Бандеры (об этом думали в Берлине)[498]. Осторожные немцы стремились, однако, получить независимое подтверждение силы и намерений националистических партизан. Для этого было задействовано несколько разведывательных групп. По-видимому, наиболее значительной была группа под командованием капитана Кирна, которая пробыла в советском тылу целый месяц. Сообщения о сотрудничестве с УПА и ее силе были благоприятны, несмотря на постоянные немецкие предупреждения о «завышенных украинских требованиях». Центральный штаб армейской разведки, Fremde Heere Ost, подсчитал, что 95 процентов всех подразделений УПА находились к сентябрю 1944 года в тылу советских войск, отвлекая на себя две или три советские кавалерийские дивизии и пятнадцать – двадцать полков НКВД. Некоторые сбегавшие из распадавшихся немецких вспомогательных частей образовывали партизанские отряды, примыкавшие к власовцам; но Кирн обнаружил, что УПА была гораздо лучшее организована в Восточной Галиции, а многие ее дела ошибочно приписывались власовцам.[499]
Первоначальные действия советских реоккупационных сил, вероятно, были выгодны УПА. Советские усилия выловить всех подозреваемых в сотрудничестве с УПА подорвали способность националистического подполья к сопротивлению, но на какое-то время эта советская тактика заставила подозреваемых, сочувствовали ли они первоначально УПА или нет, присоединяться к ней в лесных схронах. Спорадическое воссоздание колхозов и военный призыв, который угрожал всем здоровым украинцам, привели дополнительных рекрутов в лагерь националистических партизан. Постепенно советские власти ввели более эффективные, но крайне жестокие меры. Деревни, которые давали приют националистам, сжигались. В одном случае десять женщин-крестьянок и их дети были закрыты в горящем доме, чтобы заставить мужчин этих семей выйти из леса (так в тексте, хотя так можно отомстить или наказать, но никак не успеть принудить к сдаче. – Примеч. пер). В другом случае советские агенты обманули крестьян трех деревень, под видом немцев получив у них информацию, после чего советские власти сослали все население[500][501]. По мере того как 1944 год шел к завершению, все шире распространялась политика выселения жителей деревень с целью создать «мертвую» зону, в которой не будет приюта, источников снабжения и информации для соседних лесных баз националистов.
Как и везде, жестокая политика искоренения крестьянства – вода, в которой партизаны плавают, как рыбы, говоря языком маоистской метафоры, – оказалась эффективной. Сначала УПА боролась с советскими частями, проводившими выселение, не позволяя при этом крестьянам поставлять свою продукцию властям. Постепенно УПА все чаще и чаще стала избегать вооруженных столкновений, используя вместо этого маленькие отряды, чтобы убивать советских офицеров и гражданских должностных лиц. Один свидетель информировал немецкую разведку, что в националистической засаде осенью 1944 года во Львове был убит советский генерал[502]. По мере того как способность националистов противостоять советским войскам шла на убыль, их действия сосредоточивались какое-то время в предместьях больших городов вроде Львова и вдоль транспортных путей, а также на восточном краю Карпатских гор. В немецком сообщении, очевидно последнем, касавшемся УПА, от 1 апреля 1945 года отмечалось значительное ослабление силы УПА из-за эвакуации деревень[503]. И все же националистические партизаны, благодаря их диверсионной и разведывательной деятельности, о которой было сказано, оставались потенциально полезными для немцев вплоть до окончательного поражения Германии. Немцы продолжали возлагать серьезные надежды на длительное сотрудничество с УПА, уступавшие по силе лишь желанию развернуть основные регулярные военные формирования из набранных украинцев – знак уважения немцев к националистическим чаяниям на заключительном этапе Второй мировой войны.
Доктор Фриц Арльт, офицер ваффен СС, игравший видную роль в поддержании связей с украинцами на территории генерал-губернаторства в 1939—1941 годах, был центральной фигурой при формировании Украинского национального комитета. Очевидно, и Мельник и Бандера, находясь в тюрьме, отказались обсуждать такие предложения[504]. После того как Бандеру выпустили 27 сентября 1944 года, он вскоре предложил Арльту, чтобы тот обратился к доктору Горбовому, члену ОУН-Б, игравшему ведущую роль в организации Украинского национального комитета в Кракове в июне 1941 года. Арльт, однако, не сумел достичь с ним взаимопонимания и связался Мельником, который был освобожден 17 октября. Мельник, по-видимому, сумел добиться согласия между всеми важными руководителями националистов, включая Бандеру, Левицкого и Скоропадского, на основе немецких предложений, но Арльт и его сотрудники не могли принять требования, которые выдвигали националисты.[505]
Не сумев убедить главных украинских националистических лидеров, чтобы те взяли на себя инициативу формирования Национального комитета на условиях, приемлемых для нацистских правителей, Арльт обратился к элементам, которые менее активно занимались политикой в течение войны. Первые два украинских лидера, которым предложили пост председателя Национального комитета – генерал Петрив и профессор Мазепа, – отказались принять предложение ввиду опасностей, которые навлекал на них такой пост в связи с почти верным поражением Германии. Наконец, однако, генерал Павло Шандрук, офицер УНР и близкий соратник Андрея Левицкого, принял предложение с благословения последнего, а также Бандеры и Мельника[506]. По мнению Шандрука и его помощников, признание Украинского национального комитета немцами было необходимо не только для того, чтобы избежать подчинения всех украинцев на территории Германии Власову, что помешало бы им вступить в независимые переговоры с союзниками, но и потому, что наличие множества остарбайтер и заключенных требовало, чтобы их соотечественники смогли им помочь. Для Шандрука и его партнеров потеря престижа в результате сотрудничества с бесславной умирающей властью была недостаточным аргументом, способным перевесить эти соображения.[507]
В то же время Власов и его окружение активно стремились обеспечить участие в его движении украинских представителей, которые приняли бы его претензии на лидерство и согласились отложить любое решение относительно независимости Украины до того времени, пока советские правители не будут свергнуты. Большинство украинцев, к которым обращались власовцы, отказались идти на сотрудничество, убежденные, что если какой-либо группировке типа Власова, в которой преобладали русские, когда-либо удастся заменить коммунистов в Кремле, то возникнут условия, при которых будет невозможным свободное волеизъявление украинцев по вопросу о союзе с Россией. Однако Власову удалось добиться от определенного числа видных украинцев поддержки Комитета освобождения народов России (КОНР). Комитет собрался в Праге 14 ноября 1944 года. Примечательно, что практически все присутствующие были из одного и того же места – из Киева[508]. Похоже, отчасти это объяснялось тем, что некоторые весьма уважаемые киевские лидеры вроде профессора Федора Богатырчука были убеждены в необходимости продолжения единения с Россией и благодаря своему влиянию убедили друзей поддержать новое формирование[509]. Несомненно, что реакция в Киеве на ошибки националистов и в некотором роде необычное социальное и культурное прошлое столицы сыграли свою роль.
Украинские националистические группы сразу яростно отреагировал на обращение КОНР, в котором утверждалось, что комитет выражает чаяния всех народов Советского Союза. Через четыре дня после того, как было выпущено обращение, десять национальных групп (русской среди них не было) обратились к Розенбергу, требуя поддержать их. Возможно, потому, что пока еще не существовало официально признанного Украинского национального комитета, Мельник подписал петицию «от украинских национальных политических групп»[510]. После изложения истории борьбы их наций за независимость от Москвы и утверждения, что только русские не проявили никакого рвения в борьбе с большевизмом, националистические лидеры особенно подчеркнули, что рассчитывают на признательность со стороны немцев: «Поэтому неудивительно, что эти (нерусские) народы с величайшей радостью приветствовали начало германско-русской войны. Они встали на сторону германской армии с первого дня войны, помогали как могли и с сердечной дружбой приветствовали войска. Сражаясь плечом к плечу вместе с германскими солдатами, они доказали свою преданность национальной идее».[511]
