Пол Эврич - Восстание в Кронштадте. 1921 год
Эти двое призывали к незамедлительной замене продразверстки фиксированным налогом, требовали дать крестьянам право свободно распоряжаться оставшимися излишками сельхозпродуктов. Любая система, основанная на принуждении, объяснял Дан, будет только способствовать уменьшению посевных площадей и, следовательно, сокращать количество столь необходимого стране зерна. Продолжая использовать силовые методы, мы увеличиваем противостояние между городом и деревней, пытался доказать Ф. Дан, и сами толкаем крестьянство на путь контрреволюции. В таком же духе выступил Вольский, убеждая правительство поощрять кооперативы, созданные на добровольной основе, и отказаться от государственных хозяйств, которые принимаются крестьянами в штыки. Что касается «посевных комитетов» Осинского, то Даллин обратил внимание собравшихся, что любой новый инструмент принуждения только усугубит существующий кризис.
Сами крестьяне высказали свои возражения против аграрной политики правительства на закрытом заседании крестьянских делегатов. На заседании присутствовал Ленин, и направленные им записки в адрес Центрального комитета и Совета народных депутатов представляют огромный интерес. Согласно запискам Ленина, проект Осинского был встречен делегатами с единодушным возмущением. С нескрываемым презрением крестьянин из Сибири – района, охваченного крестьянским восстанием, – осудил идею создания новых комитетов и усиления вмешательства государства в дела деревни. «Осинский не знает Сибири. Я тружусь на сибирской земле уже тридцать восемь лет, а Осинский ничего в этом не понимает», – закончил он свое выступление.
Делегаты резко критиковали усилия правительства по коллективизации сельского хозяйства, но наибольшим нападкам подверглось предложение продолжить конфискацию зерна вооруженными продотрядами, которые, выполняя свою задачу, не делали никакого различия между бездельниками и трудолюбивыми крестьянами. Один из делегатов заявил, что продотряды забирают такое количество зерна, что не остается ни крестьянам, ни скоту. Крестьянин из Тулы рассказал, что вследствие непомерной конфискации десять губерний черноземной зоны (включая его губернию) остались без посевного материала. Если необходимо увеличить выпуск сельскохозяйственной продукции, сказал делегат из Перми, то их должны освободить от принудительной ее сдачи.
Выступавшие один за другим возмущенно говорили о том, что за свою продукцию получают либо незначительную компенсацию, либо не получают вообще ничего. «Если вы хотите, чтобы мы засевали большие площади, – заявил крестьянин из Минской губернии, – то дайте нам соль и металл». «Нам нужны лошади, бороны», – кричали делегаты. «Нам нужен металл для ремонта оборудования, дерево для сараев, – подхватывали другие. – Или дайте деньги, чтобы заплатить за работу кузнецу или плотнику».
Крестьянин из Костромской губернии высказал мнение целой группы делегатов, когда заявил: «Крестьянину нужен стимул, иначе он не будет работать. Под ударом плети я могу отойти в сторону, но не могу выращивать хлеб». – «И какой же это стимул?» – спросил делегат из Новгорода. «Простой. Установить фиксированный налог на зерно и скот»[14].
Ленин был обеспокоен тяжелым положением крестьян. Например, когда он узнал, что у крестьян одной из губерний конфисковали все зерно, не оставив даже семенного фонда, он высказался в их защиту.
Еще в ноябре 1920 года Ленин начал изыскивать возможность «преобразования реквизиции продовольствия в натуральный налог»[15], то есть занялся тем, чего требовали сами крестьяне.
Но на VIII съезде Советов Ленин отклонил этот шаг, как преждевременный. Опасность возобновления Гражданской войны, сказал он, полностью не исчезла. Еще предстоит официально заключить мирный договор с Польшей. Армия Врангеля, снабжаемая Францией, стоит в соседней Турции и находится в состоянии готовности нанести удар при первой возможности. Исходя из этого, не стоит излишне поспешно переходить к новой экономической программе мирного времени.
Выступая на собрании представителей крестьян Московской губернии в октябре 1920 года, Ленин признал (под одобрительные крики из зала), что крестьянство стонет под тяжким бременем налогообложения – бременем, которое внесло серьезный разлад между городом и деревней, между рабочим и крестьянином. «Но если баран и козел ссорятся, – имея в виду пролетариат и крестьянство, спросил Ленин, – следует ли позволить гидре контрреволюции сожрать их обоих?»[16]
Итак, несмотря на растущую опасность, Ленин крепко держался за политику военного коммунизма. В декабре 1920 года на VIII съезде Советов он поставил свою подпись под проектом Осинского, одобрив создание государственных зернохранилищ и план будущей посевной кампании. Съезд вынес резолюцию, согласно которой следовало разработать «государственный план обязательного сева» под руководством Комиссариата сельского хозяйства. В каждой губернии, районе и деревне должны были быть сформированы посевные комитеты, отвечающие за сосредоточение и подготовку людских ресурсов и сельскохозяйственной техники, необходимых для увеличения посевных площадей.
Пока Ленин рассматривал любые дальнейшие проекты по коллективизации сельского хозяйства неосуществимыми. Он уже не думал, что социализм возможен в ближайшем будущем. Россия осталась крестьянской страной, сказал он, выступая на VIII съезде, а крестьяне не социалисты. Относиться к ним как к социалистам все равно что строить будущее России на песке. Хотя Сухаревский рынок, как его называли в народе – Сухаревка (знаменитый блошиный рынок в Москве), был закрыт, все мелкие собственники были по-прежнему проникнуты этим духом. «Пока мы живем в стране мелких собственников земли, – сказал Ленин, – капитализм в России будет иметь более крепкую экономическую основу, чем коммунизм. Но если переход к социализму будет долгим и трудным, тем больше причин не отступать перед капиталистическими силами в деревне». Таким образом, в сельском хозяйстве большевики предпочли придерживаться политики принуждения, а не уступок.
Положение в городах, до настоящего времени главном оплоте большевизма, было во много раз хуже, чем в деревнях. Шестилетние беспорядки разрушили промышленность. Картина, согласно опубликованным статистическим данным, несмотря на множество расхождений в зависимости от источников, представляется близкой к краху.
К концу 1920 года общий уровень объема промышленной продукции снизился почти в пять раз по сравнению с уровнем 1913 года. Самое критическое положение сложилось с поставками топлива и сырья. Хотя Бакинские нефтяные промыслы и Донецкий угольный бассейн удалось отвоевать весной и осенью 1920 года, колоссальные разрушения можно было восстановить только ценой титанических усилий. Многие шахты были затоплены, предприятия разрушены. В России в конце 1920 года добыча угля составляла четверть, а нефти – треть довоенного уровня производства. Еще хуже дело обстояло с добычей железной руды и производством чугуна: в 1920 году лишь 3 процента от выпуска 1913 года. Практически прекратилась добыча и выплавка меди. Испытывая недостаток основных видов сырья, главные промышленные центры страны были вынуждены сильно сократить производство. В результате резко уменьшилась численность рабочих на многих крупных предприятиях, которые трудились теперь неполный рабочий день. Полностью прекратили работу некоторые важные секторы тяжелой промышленности. Производство потребительских товаров составляло четверть довоенного уровня. Кожевенное производство сократилось в десять раз, работала только одна из двадцати текстильных фабрик.
Кроме прочего, на развал экономики повлияли еще два дополнительных фактора: удушающее воздействие недавно союзнической блокады и дезорганизация транспортной системы. Блокада, начавшаяся после заключения в 1918 году Брестского мира, была снята в 1920 году, но внешнеторговые связи восстановились только на следующий год, и то в очень незначительных масштабах. В результате Советская Россия была лишена самого необходимого оборудования, машин, механизмов, сырья, отсутствие которых препятствовало быстрому восстановлению промышленности. Серьезно пострадала транспортная система страны. Отступающие армии взрывали железнодорожные пути, дороги и мосты. Троцкий, выступая на VIII Всероссийском съезде Советов и объясняя положение, сложившееся на транспорте, особо отметил, что больше половины локомотивов находятся в неисправном состоянии; производство новых составляет 15 процентов от производства 1913 года.
В общей сложности было разрушено 3762 железнодорожных моста, 1200 миль железнодорожных путей; повреждено 60 тысяч миль телеграфных проводов.
Топливо поставлялось с перебоями, и железнодорожники были вынуждены использовать дрова, что, естественно, резко увеличило число поломок локомотивов. В некоторых районах движение было полностью парализовано.
