Юрий Молок - Пушкин в 1937 году
Из двух неопубликованных протоколов «Заседаний комиссии по изданию русских классиков и народному просвещению», состоявшихся 24 и 31 января 1918 г. (машинопись, архив семьи К. И. Чуковского, М.), мы узнаем о дискуссиях, которые велись при определении принципов подготовки «Народной библиотеки». Главное внимание было уделено текстологическим проблемам, обострившимся в связи с введением новых правил правописания, а также характеру предисловий к этим изданиям. Предметом обсуждения были и вопросы шрифта, оформления и иллюстрирования серии. Тут для нас особенно интересны высказывания А. Н. Бенуа относительно иллюстрированных изданий Пушкина. На заседании комиссии 31 января 1918 г. А. В. Луначарский говорил о различных путях иллюстрирования. Вопрос стоял о том, выпускать ли эклектические издания типа собрания сочинений А. С. Пушкина под ред. С. А. Венгерова (СПб.: Брокгауз и Ефрон, 1907–1915), содержащего большой, но разностильный иллюстрированный материал, рисунки разных художников, фотографии «пушкинских мест», театральных спектаклей и т. п., или поручать иллюстрирование «одному лицу, или коллективу художников, объединенных одним духом». «Для А. В. Луначарского, — подытоживал протокол, — предпочтительно последнее, как осуществление особенно желаемого теперь в жизни перехода от индивидуальной работы к сотрудничеству». Не вступая прямо в полемику вокруг индивидуального или коллективного иллюстрирования (нетрудно предположить, что его позиция была отлична от позиции Луначарского), А. Бенуа, как следует из протокола заседания, затронул эту тему с другой стороны:
«На поставленный А. В. Луначарским вопрос об элиминировании эклектического иллюстрирования А. Н. Бенуа высказывается категорически против такого иллюстрирования; он ненавидит брокгаузовские издания — неприятно, например, встречать Бориса Годунова… в разных видах; сказывается при таком осматривании только любопытство… Затрагивая затем тот вид иллюстрирования, когда оно делается при помощи работ современных писателю художников, А. Н. Бенуа в русском художественном прошлом не находит ничего, на чем можно было бы остановиться… например, у Иванова и Галактионова все бледно, жалко, сбивает, Пушкин здесь фарфоровый. Полезности же за таким видом документального иллюстрирования, когда даются портреты, виды рабочей комнаты и т. п., отрицать не приходится».
Нам следует остановиться еще на одном месте протокола. Возражая Луначарскому, настаивающему на наглядности и просветительном характере иллюстраций к «Народной библиотеке», художник Н. И. Альтман «высказывается за иную точку зрения на иллюстрацию, когда она служит не полностью читателю, а имеет собственную ценность, когда перед нами особое искусство книжной графики». Желая примирить эти разные точки зрения, Л. М. Рейснер обратила внимание комиссии на пример из классической пушкинианы: «Задача иллюстрирования разрешается вполне у гения… напр. у Врубеля в его „Моцарте и Сальери“. Нужно быть очень художником, чтобы ужились оба принципа — и художественный и истолковывающий поэта».
…Ленинград, являясь застрельщиком в пушкинской иллюстрации в прошлом, дал… значительные работы и… перед 1937 годом. Москвичи… большого вклада в этой области… не сделали. — Здесь П. Корнилов отдает дань традиции исторического диалога двух столиц, затронувшего не только проблему памятника Пушкину, но и, как видим, графическую пушкиниану. Вспомним, что в свое время даже С. Дягилев, рассматривая пушкинские юбилейные издания 1899 г., счел необходимым предупредить читателя: «Все, о чем мы будем говорить, издано в Москве… Издания Кончаловского, А. Мамонтова и каталоги пушкинских выставок исполнены в Москве» (Дягилев С. Указ. соч. С. 95). А за четыре года до пушкинского юбилея 1937 г. А. Эфрос, как будто предвидя подобные разговоры, писал по поводу выставки П. Кончаловского: «А что скажут потомкам, что могут сказать эти десятки и сотни холстов Кончаловского? Они говорят… Москва, как от века, была большой деревней, а Петербург, как всегда, красовался барочно-ампирными зданиями, решетками: здесь и там читали Пушкина и изображали его» (Эфрос А. Выставка П. Кончаловского // Известия. 1933. № 59). В юбилей 1937 г. традиционный антагонизм Москвы и Петербурга сохранялся, но были и общие замыслы, как, например, уже неоднократно упомянутое нами девятитомное Собрание сочинений Пушкина («Academia», 1935–1938) с портретами поэта, которое издавалось в Москве, но куда были привлечены и московские (В. А. Фаворский, Н. И. Пискарев и др.), и ленинградские мастера гравюры (Л. С. Хижинский, С. М. Мочалов). Что касается примера с москвичом Н. В. Кузьминым, то критика в адрес его рисунков к «Евгению Онегину» не носила исключительно топографический характер, против них выступали не только ленинградцы, как П. Корнилов, но и сами москвичи (М. З. Холодовская, позднее А. Д. Чегодаев). И все же необходимо отметить, что в связи с юбилеем 1937 г. ленинградцы развили необычайную активность, о чем, кстати, говорят и печатаемые нами материалы двух ленинградских дискуссий на пушкинские темы, подобных которым в Москве не было устроено.
Нельзя не отметить труда, проделанного В. М. Конашевичем к «Евгению Онегину». Здесь можно спорить… — Позднее, вспоминая собственные трудности, с которыми он столкнулся во время иллюстрирования «Евгения Онегина», В. Конашевич размышлял об отсутствии «зрительного» образа у Пушкина, противопоставляя ему в этом смысле Л. Толстого. Мысли В. Конашевича по этому поводу так или иначе пересекаются с суждениями К. Петрова-Водкина и Б. Томашевского. Приводим отрывок из доклада Конашевича 1938 г.: «Много раз я слышал, например, сетования на то, что мы до сих пор не имеем хороших, в какой-нибудь мере ценных иллюстраций к „Евгению Онегину“. Перечитайте этот роман и посмотрите, много ли там данных для такого зрительного восприятия — в особенности его героев. Что о них говорит Пушкин? Мы узнаем только, что Ленский был брюнет и носил длинные волосы („и кудри черные до плеч“), узнаем, что Ольга была блондинка и хорошенькая. Начав чертить ее образ, Пушкин сейчас же отсылает читателя к любому роману, где вы „найдете, верно, ее портрет“. То есть сразу же лишает ее каких бы то ни было особенных, ей одной присущих внешних черт. О наружности Татьяны мы узнаем только, что „ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной не привлекла б она очей“. О других, о самом Евгении мы знаем еще меньше. Все, что о них говорится, — все чистая литература. Не видя сам внешним человеческим зрением своих героев, Пушкин дает большой простор своим читателям. Читать, не представляя зрительно, не все могут (этим и оправданы иллюстрации в книге). Но, не имея никакого толчка в романе к зрительному восприятию образов, всякий Онегина и Татьяну представляет себе по-своему, в меру своего вкуса и культуры. Художник делает то же самое, и его представление, его образы могут повиснуть в воздухе, ничем не поддержанные в романе. Конечно, это никак и никоим образом не снижает и даже не обедняет это великое произведение. Пушкин остается в кругу чисто литературных представлений. Создавая образы Онегина и Татьяны, он не совершает экскурсов в область живописных, пластических представлений, оставаясь всегда в пределах литературы, в пределах ее приемов и возможностей. Но как гениально он их использует! Его герои живут не внешней жизнью, как только зрительные представления, но живут какой-то глубокой внутренней жизнью. Потому, может быть, их гениальные образы так властно укладываются в самой глубине нашего сознания и остаются там навсегда. Сила Пушкина, может быть, как раз в том, что он всегда остается только поэтом, что ему всегда достаточно средств его искусства. Но какие великие трудности возникают вследствие этого перед художником, который возьмется иллюстрировать это в самом деле гениальное произведение». (Конашевич В. М. О рисунках Н. А. Тырсы к «Анне Карениной» Л. Толстого <1938> // Конашевич В. М. О себе и своем деле. Воспоминания. Статьи. Письма. М., 1968. С. 208, 209).
Из работ современных авторов о рисунках В. Конашевича к «Евгению Онегину» см.: Букатов В. Новое в иллюстрировании романа «Евгения Онегина»: годы 1930-е // Венок Пушкину. Альманах библиофила. Вып. XXIII. М., 1987.
К этому встречному плану относятся работы К. А. Клементьевой… иллюстрации к «Графу Нулину»… — На пушкинской выставке 1937 г. в Казани экспонировалась литография К. Клементьевой к «Графу Нулину» (см.: А. С. Пушкин. Путеводитель по выставке. Казань, 1937. № 25).
Приложение
Из «анкет о Пушкине»
Для пушкинского юбилея характерен массовый, по понятиям того времени, опрос представителей различных социальных групп населения.
Тема эта могла бы стать темой отдельного исследования, хотя на довольно однотипные вопросы были получены достаточно однотипные ответы. В сдержанности или, напротив, в пылком энтузиазме высказываний сказалась общая гнетущая атмосфера тех лет и в то же время искренняя любовь к поэту.
