Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4
В этот период времени при департаменте полиции собственной агентуры по партиям с.-д., с.-р. и анархистов и кадетской не было, а все было сосредоточено в руках местных органов, коим и было предложено мною принять меры к усилению агентуры. В моем непосредственном ведении состояло лишь несколько лиц непартийного направления, которые были мною обращены к собиранию разнообразных сведений как для департамента, так и для министра по тому или другому специально интересующему нас вопросу. Одним таким лицом был Волков из Нижнего Новгорода. Он был в составе совета съездов по мелкой промышленности одним из деятельных его членов. А. Н. Хвостов его знал давно и пользовался его услугами по Нижнему-Новгороду; по его указанию, Волков был причислен к главному управлению по делам местного хозяйства. Это давало ему легальное положение и авторитетность в провинции, куда он и был отправляем в командировки для собирания сведений о деятельности местных органов промышленных комитетов, так как А. Н. Хвостов предполагал выступать по этому вопросу в Государственной Думе. Его же он направил и в Нижний Новгород для собирания данных против Сироткина, с коим А. Н. Хвостов имел старые счеты. Все счеты представлялись Волковым лично А. Н. Хвостову; я давал ассигновки лишь на условленное жалование и оплату прогонов из секретного фонда. В общих чертах Волков докладывал и мне о результатах своих поездок. Отчеты эти, как материал для будущего, хранились в департаменте. Так как сведения точного характера Волков мог добыть только в местных отделах мелкой промышленности, а о работах промышленного комитета по фабрикам и заводам он мог быть ознакомлен на местах только путем бокового осведомления, то его материалы, конечно, нуждались в проверке. Поэтому, если только эти материалы, а также данные из отчетов, мне представленных начальниками управления, где содержался материал личного вывода, не проверенный точно, послужили ген. Климовичу основанием для его секретной записки, проникшей в прессу и в Думу, о деятельности комитетов, то это было ошибкой департамента. Затем был Мануйлов, который сотрудничал у меня и при моем директорстве. Он мне был рекомендован покойным кн. Мещерским. Многого из его прошлого, что обнаружилось впоследствии на его процессе, я не знал так, как знал ген. Климович, бывший в департаменте ранее заведующим особым отделом. Но во время моего директорства Мануйлов мне был нужен, как лицо, служащее в редакции «Нового Времени», имевшее возможность предупредить о статьях, поступавших в портфель редакции, направленных против министра, дабы потом, путем переговоров или с автором или с редактором, снять или видоизменить их, затем как лицо, знающее, что затрагивает в данный момент прессу, в особенности, в дипломатической среде, которую он освещал на столбцах «Нового» и «Вечернего Времени». В этот период Мануйлов, будучи хорошо и близко знаком с В. Л. Бурцевым, дал мне возможность использовать В. Л. Бурцева путем помещения в «Новом» и «Вечернем Времени» интервью на тему, направленную против пораженческого течения «все для войны, оставив партийную работу до момента окончания», так как в это время начались забастовки на заводах, и впервые за время войны были выпущены литографированные прокламации в небольшом количестве от партии анархистов с призывом против войны и об устранении царя, Горемыкина и Распутина. Затем через Мануйлова я получил точные сведения о книге Илиодора, когда вопрос об этой книге взволновал сферы в виду статьи Пругавина «Святой чорт». Но об этом я скажу в свое время. Кроме того Мануйлов как-то нашел возможность внушить к себе доверие Распутина, и, поэтому, пришлось считаться с его влиянием на него. Меня Мануйлов, как мне казалось, не обманывал, так как проверка его сведений, делаемая мною, подтверждала правдивость его заявления. При мне он получал 300, а затем 400 руб. из секретного фонда; после моего ухода А. Н. Хвостов назначил ему 1.000 руб., а Штюрмер 600 руб. по настоянию ген. Климовича.
Затем ген. Невражин сообщал мне сведения по общественному течению, но более газетного свойства; А. А. Кон, чиновник особых поручений V класса при министре финансов, состоявший впоследствии при А. Д. Протопопове — членом совета по делам печати. Это лицо я знал еще с Вильны, где он служил одновременно со мною в канцелярии генерал-губернатора секретарем, потом переехал в Петроград и, благодаря гр. С. Ю. Витте, к нему хорошо относившемуся, был принят В. Н. Коковцовым на службу, осведомляя его о новостях думских и газетных, как сотрудник «Колокола» и «Гражданина», сидевший от этих газет в ложе журналистов. Кон был человеком, увлекавшимся всегда желанием примирить общественные стремления с правительством; по натуре он был общителен, мягок, имел громадный круг знакомства среди видных и правительственных, и общественных деятелей, всем интересовался, умел хорошо писать, был великолепно образован, вечно за кого-нибудь хлопотал; умер в январе этого года скоропостижно, оставив семью, и довольно большую, без копейки, и был похоронен по подписке среди знакомых. Так как Кон по министерству финансов не получал штатного жалованья, то я его взял к себе, желая в будущем дать ему соответствующее место по министерству внутренних дел, и он мне помогал разобраться в вопросах обрисовки настроения общественных групп Москвы, Петрограда и других городов, куда я его командировал; кроме того Кон, будучи по натуре мистиком, был поклонником, искренно расположенным к Распутину, и тот его любил. Но об его роли при Распутине я скажу своевременно. Затем А. А. Кона я часто посылал на лекции, рефераты, съезды и его отчеты, из коих некоторые верно остались в департаменте, не были официальными и сухими документами, а сразу останавливали внимание на том, что являлось, главным образом, темою доклада. Наконец, я использовал его для проверки в Харькове и в Сарове одного переданного мне А. А. Вырубовой доноса на приближенное к архиепископу Антонию лицо в обвинении его в кощунственном отношении к иконе почаевской божией матери, что было выполнено им так тонко, что никто не догадался о цели его приезда, тогда как официальное расследование могло бы обидеть этого иерарха.
Затем, А. Н. Хвостов усиленно хотел дать мне Ржевского для руководительства им, но этот человек с первого раза на меня произвел неприятное впечатление, и поэтому я, несмотря на все старания последнего, от него отшатнулся, поставил около него агентуру (его знакомого по Нижнему — Волкова) и, когда получил сведения о злоупотреблениях им внеочередными свидетельствами Красного Креста по его должности помощника уполномоченного северного района, то доложил А. Н. Хвостову и произвел дознание через полковника Савицкого (из штаба корпуса). Но о Ржевском я скажу впоследствии; его А. Н. Хвостов лично знал по Нижнему и им пользовался там, хотя, как мне говорил А. Н. Хвостов, он ему дорого стоил. Его А. Н. Хвостов хотел использовать для освещения оппозиционной прессы и дал ему интервью, которое и было помещено в одной из газет (не помню в какой). Но сам Ржевский своим поведением и упоминанием о знакомстве с А. Н. Хвостовым сразу же себя провалил в газетной среде хроникеров, о чем я поставил в известность А. Н. Хвостова. Тогда Ржевский представил А. Н. Хвостову, с цифровыми выкладками о расходах, свой проект об образовании клуба для журналистов, который мог бы дать ему возможность собирать все новости в той обстановке, где языки скорее развязываются; как я ни убеждал А. Н. Хвостова, но он согласился ему дать на это деньги, но не 18 тыс., как просил Ржевский, а, по моему настоянию, 5 тыс. Я затем, придя к себе, все-таки по телефону переговорил с делопроизводителем III делопроизводства, предложив ему отложить выдачу до следующего дня, но оказалось, что деньги уже были выданы. Я упрекаю себя в том, что не проявил настойчивости в полном отказе Ржевскому в его ходатайстве об учреждении клуба, а, исполняя поручение Хвостова, подтвердил помощнику градоначальника Лысогорскому о том, что это — желание министра, и умолчал о той цели, с какой клуб открывался. На первых же порах, по моему наблюдению, пришлось убедиться, что, открывая клуб, Ржевский имел в виду совершенно другое — извлекать доходы и делиться ими с своими друзьями, кои были учредителями клуба. Когда же Ржевский явился к Кафафову за получением агентурного заграничного паспорта, и тот по телефону мне об этом доложил, то я приказал ему не выдавать паспорта Ржевскому и при этом рассказал Кафафову о 5 тыс. На мой же вопрос Ржевскому, почему ему нужен паспорт, он мне заявил, что для покупки в Швеции новой мебели для клуба; впоследствии же выяснилось, что эта поездка преследовала совершенно другие цели.
Рабочее движение. По поступившим[*] в этот период времени в департамент полиции агентурным сведениям как из заграницы, так и из местных учреждений оказывалось, что пораженческое движение все шире и шире захватывало рабочие круги, чем и объяснялись в большинстве случаев участившиеся забастовки на заводах и фабриках. Но это не всегда было так, в чем я имел возможность убедиться на первых же порах моего вступления в должность. А. Н. Хвостов, как это видно из газет того времени, через несколько дней по вступлении в должность, желая показать, что его слова не расходятся с делом, отправился в Москву для разгрузки железнодорожного узла. Уже на вокзале, при проводах начальник охранного отделения сообщил мне в нескольких словах о том, что в Петрограде несколько заводов стало и что он предполагал бы в эту ночь совершить ликвидацию, на что докладом на имя министра он и испрашивал разрешение в виду значительности числа арестов. Но я просил его воздержаться до той поры, пока я ему не дам своих указаний.
