Казимир Малевич - Черный квадрат
Весь этот процесс мы пытаемся осознать, отсюда и получаем два разделения осознавания субъективного и объективного, можем совершенно и не осознавать, приняв одно только положение приятия и отказа воздействий, не вдаваясь ни в какие рассуждения. Ибо на самом деле то, что называю сознанием и осознанием, есть простые условия, договор — примем за единицу то-то, и для всех стала единица объективною, и я ее принимаю, как кредитный рубль бумажный вместо золотого, хотя могу совершенно иначе думать и осознавать, именно что единицы, как и точки, линии, объема, плоскости, не существует. Каждую единицу я разорву на тысячи частей, поэтому единицу никогда никто мне не может дать, давая мне единицу, просит ее признать или ставить ее в такие обстоятельства, где бы она смогла сохранить свою целостность. Но моя точка зрения или мое осознавание такового факта может показаться субъективным, ибо для масс существует единица объективная, в сущности, не существующая. Становление вопроса об объективном и субъективном ставит вопрос о понимании и восприятии понимания явлений, от этого восприятия и зависит и первое и второе.
Но возможно, что без этих становлений можно обойтись (как несуществующих, ниоткуда не возникающих, если принять <во внимание> практический опыт). Я пришел к реке, мне нужно перейти, но я никакого не имею представления, как и из чего сделать такое средство, чтобы оно меня перебросило на другую сторону; сидя у берега реки, я заметил бы невольно, что кусок дерева или листа плывет по реке и не тонет. Уже потому, что у меня возникла потребность перейти на другой берег, я невольно обращу внимание на тот случай, который хотя и не имеет таковой потребности, но служит мне причиною достижения моей осознанной потребности; я тогда начинаю искать такой же кусок дерева или неизвестного мне вещества и избираю такой кусок, на который мой собственный груз не повлиял <бы>, я направляю его в ту сторону, которая мне нужна. Больше того, любая пчела, возможно, никогда не подозревает, что она является средством техническим для оплодотворения цветов, <потому> что она никогда не рассуждает, а просто действует, проталкивается потребностями обстоятельств, для пчелы не надо ни философа, ни идеолога направлять даже сознание, ибо сама голая осязательная потребность просто заставит сгибаться в ту или другую сторону. Возможно, сознанием и называется то действие, которое вытекает не оттого, что я осознал, а от воздействий обстоятельств берега реки, другой стороны или лежащей пищи. Мне не нужно даже осознавать и разбираться, хлеб ли это или другое, ибо что такое хлеб? Да можно все объяснить, но ведь где дело идет об объяснении, там возможна субъективная точка зрения, объективная и условно договорная. Первая — субъективная, когда слушатель не договаривается, вторая, когда он начинает понимать и субъективное мирозрение начинает принимать, т. е. делает его и своим, и уже субъективная точка зрения существует у двоих-троих, и третья — договор, в котором отбрасывается всякий анализ и остается относительная точка зрения на факт.
Дальше, чтобы ответить, существует ли субъективная точка зрения в Искусстве или должна быть только объективная, или научная, то мне видно из предыдущего рас-суждения, что такое же положение остается и в Искусстве, здесь тоже все обстоит без изменений. Искусство не больше и не меньше занято чем-либо другим, как только одним и тем же, как и все, но возможно возражение, что нет, и вот в этот момент наступает спорная область, начинают вскрываться все те же точки, которые были в обсуждении общего вопроса о субъективном и объективном. Художник, например, может сказать, что он крайний индивидуалист, что он переживает то, что высказать нельзя, и что живопись есть у него то средство, которым он пытается передать свое возбуждение, т. е. момент, когда что-либо в природе его взволновало и он этот факт передал, записал то место, которое его волнует, и возможно, что такие места он ищет и пишет только такие, ибо то, что не воздействует, он не пишет. Таковые явления не могут быть им рассказаны словом, ибо оно не его средство, он не может так построить слова, как построила цвета живопись, он не может объяснить, да и объяснять не нужно и невозможно, ибо если факт, воздействовавший на живописца, не воздействовал в его отражении живописном на массу, то это значит, что факт, как и отражение находятся еще в субъективном состоянии. Здесь возможно и много других причин физического состояния субъектов, но какие они бы ни были, не исключается возможность приобщения им этого воздействия, любое из направлений Искусства живописи находится в таком же плане.
И не только оно, но даже все научные открытия в другой части физического восприятия мира не воспринимаются массой и не могут стать объективно действующими, а это нам невыгодно, ибо чисто остросубъективное выражение может остаться и захиреть, развитие субъективного восприятия необходимая вещь, если субъективная личность желает, чтобы она не жила или жила и умерла в нем, такой ее индивидуальный взгляд, тогда эта личность должна запереться в себе в одном созерцании, не выронив ни одного крика от всех идущих на нее воздействий. Но если эта личность позволила себе чем-либо выразить свое волнение, тогда отклики окажут свое воздействие, и в этот момент уже индивидуальное ее состояние не будет индивидуальным, так как оно стало общим. Крик слышат, крик затрагивает ту нервную полосу, которая звучит в субъекте, издающем крик, это тот же радиотелеграф, крик которого ищет своей пластинки, другие его не воспримут, но в этом восприятии есть еще и другая вещь, иногда крик или отражение непонятны и у массы возникает другое состояние: желание познать, сделать для себя явление объективно существующим, этим заведует уже другая нервная система, система познания. В этом случае появляется наука, которая в свою очередь разделяется на два начала, одна наука стремится познать смысл (абсолютное познание причин), другая только указывает на ближайшую причину спора, показывает, как и отчего происходит то или иное явление, т. е. такая наука связывает себя с обстоятельством данного явления и не стремится уяснить причину причин или смысл смыслов, она занята одним опытом соединения и разъединения. Результаты соединений и разъединений воздействуют на человека вначале беспредметно или в одном случае беспредметно, в другом предметно, т. е. когда плывущая щепка по воде связывается с материальной потребностью человека и как опыт дает ему возможность осуществить свою материальную потребность.
Искусство, как мне кажется, не выходило из этой области, оно также разделялось на такие же начала, как и наука; может быть, совершенно была неизвестной для живописца его деятельность. Так, для меня не было известно то, что считаю теперь известным, я вначале совсем ничего не думал и не производил никакого анализа над своей работой, я отвечал воздействующим явлениям, иногда пытался удовлетворить их, принять их целиком, и все силы собирал, чтобы сделать это и выразить точный дубликат. В этом случае не могло быть разговора о субъективном или объективном отношении, нельзя было даже сказать, что существует для меня объект, так как для этого уже нужен анализ. В другом периоде началось сопротивление явлению, — воздействию наступал отпор моего отказа обратного воздействия, это начинало спор или момент вырабатывания взаимоотношений. Тогда начиналось обрисовываться во мне то, что называется личностью и объектом, отсюда выяснилось и третье — индивидуальность, которая и возникает или выражается в особом плане построенного отказа или выработавшегося плана взаимоотношений между личностью и явлением, поэтому всякое изображение в Искусстве, <в> живописи есть тот или иной план выработанных взаимоотношений. Эти взаимоотношения назывались в одном случае материальные, практические, в другом — художественные, эстетические. Материальные распадались на практические, технические потребности, живописные или другие — на художественные, эстетические. Таким образом создавалась жизнь материальных и художественно-эстетических планов. Я говорю о планах, а следовательно, и о системах, на что можно мне возразить, что в Искусстве не может быть никаких <ни> планов, ни систем и законов, — да, если поставить вопрос об абсолютном законе, т. е. таком моменте, где нет никаких взаимоотношений, тогда так, но если существует передо мною явление — река, гора, лес — и оно воздействует на меня так сильно, что я даже выработал, целую систему технических средств, как-то этюдник, кисти, краски, холст, что я заранее иду и ищу воздействий в полном вооружении, тогда очевидно, что от закона я не вывернусь, а всякий результат на холсте переданного и будет планом моего художественного взаимоотношения.
Как в первом материальном, практическом взаимоотношении, жизнь разбивается на два плана, один действия, другой анализа, и делит людей ученых <на> производящих опыты и анализ явлений; так и в области Искусства начинают обрисовываться ученые, и потому в данный момент исторического развития Искусства, возможно, возникло такое положение, что художнику совершенно неизвестно, из чего, и как, и почему происходит то или иное явление, аналогия; я сам не знаю, почему происходит та или иная болезнь во мне и отчего у меня бывают те или иные проявления, <чем> вызвано то или иное мое поведение.
