Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А
– Вот-вот! Именно! – согласился Азаров. – Ты прав! Мы именно «накрутили»!
– А чем плохая мысль? – сказал Борька. – Если б осталось место, мы бы могли и об этом написать…
– Только потом добавить, – продолжал я, – что ввиду отсутствия эстакады и гремучего пороха этот полет отменяется и ожидается в 1969 году в Америке!
– Можно было бы подурачить ребятишек!.. – гремел Азаров.
– Ладно! Бросьте трепаться! – сказал я. – Вы бездельничаете и нам, рабочему люду, мешаете!
– Действительно, – подтвердила Сучкова.
Около шести часов Борька скатал в трубу газеты, и мы покинули школу.
Вечером мне позвонил Женька.
– Ну, как у тебя с билетом дела? – спросил он.
Я рассказал ему, что надежды есть!
– А мне, – сказал он, – мама накануне через эту знакомую достанет. Ты когда едешь, 30-го?
– Думаю, что да, – ответил я.
– Ну, и я тем же! Ведь 31-го мы не учимся! Только жаль, что мы теперь врозь действуем! Так бы поболтали б с тобою в поезде! Хотя я и забыл! Ведь ты «Аиду» будешь слушать!
– Да! Вот счастливый момент будет! – в энтузиазме сказал я.
– Или нет! Почему же это мы не смогли бы разговаривать-то? – вдруг произнес Евгений. – Ведь у тебя «Аида» будет что-то часа 3-и, а потом ведь мы можем болтать сколько угодно!
– Ты прав! Только «Аида» будет длиться не 3 часа, а около 4-х. Если бы мы выехали вечерним восьмичасовым поездом, то около 9-и или 10-и часов опера бы началась и окончилась бы примерно в 2-а ночи. Главное то, что для меня это не будет никакой трудностью! Играть или петь и то труднее! Для этого нужно двигать руками или напрягать голосовые связки, а тут у тебя может быть все в покое – ты сидишь неподвижно, и раз ты хорошо знаешь вещь, то независимо от тебя у тебя в голове она сама по себе течет, и ты только слушаешь ее, и больше ничего. Вдобавок, под ритмичный грохот поезда легче всего в сознании у себя изображать звуки певцов и оркестра! К тому же мне никто не будет мешать представлять себе оперу зрительно, воображать перед собой сцену и героев, так что я, откровенно говоря, лишний раз услышу «Аиду» во всей ее красе и вдобавок услышу ее в том виде, в каком я ее понимаю, ибо, собственно говоря, в этот раз она будет идти как бы под моим руководством. Уж тут-то я исправлю все дефекты, внесенные нашими театрами, поставившими «Аиду» у нас в филиале!
– Да! Я тебя понимаю! – сказал Женька. – Тебе это будет очень интересно!
– И главное то, что я еще никогда не проводил за один раз всю «Аиду» полностью, и я нарочно это не делаю, чтобы усилить эффект всех 4-ех ее действий, когда они протекут передо мною одно за другим! Вот что интересно!
– А я бы что делал, несчастный? – спросил Женик. – Сидел и смотрел бы на тебя?
– Зачем? – удивился я. – Ты бы мог время от времени толкать меня в бок и спрашивать, какая сцена, дескать, сейчас происходит? И я бы говорил тебе, что сейчас такое-то действие, такая-то сцена. А то я мог бы еще вынимать свою книжечку с планом, которая всегда при мне, и указать для наглядности твоей в нем это место. И наконец, я бы тебя обрадовал известием о том, что опера окончилась и что Радомес с Аидой отдали свои души Изиде, находясь в подземелье храма этой богини!
28-го декабря. Итак, я оказался прав! По геометрии за контрольную я получил «отлично», а на сегодняшней контрольной по тригонометрии решил все примеры, что привело меня в полный восторг. Ввиду того, что сегодня Борьки Кравцова не было в школе, то редакция сегодня не состоялась, и я пошел после уроков домой. Мы слыхали, что завтра все же будет воскресенье, так как 31-го будет учебный день. Понятно, что все мы были этим недовольны, ибо нам было желательно, чтобы день перед новым годом у нас был свободен.
Часа в 4-е позвонил Женька. Он мне излил искреннее желание, чтобы мы поехали вместе. Да и я очень жалею, что мы едем не вместе!
– А так было бы все хорошо! – сказал я. – Мы рядом сядем на скамейке. В купе горит лампа, за окном темно, стучат колеса… Вот жизнь! Прямо не верится, что после школьного ада попадаешь прямо в рай! После моей «Аиды» мы бы всю ночь болтали о чем-нибудь! Я думаю, что мы бы в эту ночь и не думали бы спать!
– Что ты, братец! Конечно! – согласился Женька.
Затем я объяснил ему, где живет Рая, и он нашел этот дом у себя на плане Ленинграда. Потом я ему сказал, что я обязательно пойду с вокзала пешком, и, если будет еще ранний час, то зайду еще на площадь Урицкого[61], полюбуюсь на Зимний, а потом лишь направлюсь к своей сестре, надеясь застать ее уже вставшей и начавшей свой трудовой день, так же, как и Моня, и Трубадур.
Мы еще кой о чем помечтали, и я отправился к М. Н. Придя к нему, я первым делом сказал, что билет заказан.
– Счастливый ты, честное слово! Я тебе завидую! – сказала Марья Ивановна.
– Ты, гляди, мерзавец, пиши нам! – шутя сказал М. Н.
Я даже подпрыгнул от радости!
– Ты смотри, как он обрадовался, что я его мерзавцем обозвал! – удивился мой учитель.
– А что же? Я заслуживаю этого! – ответил я.
– Ты бы нам прислал открытку с каким-нибудь видом, – попросила М. Ив.
– Это уж обязательно! – согласился я.
– Я тебя знаю! – сказал недоверчиво М. Н. – Гляди у меня! Не напишешь, наверное!
– Что вы! Упаси меня Юпитер от этого! – ужаснулся я.
Когда я отыграл урок, то перед уходом решил посмотреть на висевший на стене Исаакий!
– Наверное, на днях увижу его! Это уж не то будет, что здесь на бумаге, – произнес я.
– А у нас он многим нравится! – сказала М. Ив. – Кто у нас только не бывает, все смотрят на него! А мы отвечаем, что это нам нарисовал наш ученик и друг!
– Но теперь я его не таким увижу. – проговорил я.
– А почему? – спросил М. Н.
– Да теперь он будет лиловым от морозного воздуха, будет под пеленой снега… Теперь зима! А на этом рисунке изображено лето!..
29-го декабря. Сегодня я встал рано, ибо решил составить конспекты по географии по тем странам, по которым в первые дни III-ьей четверти будет контрольная. Я решил взять тетрадь с собою, чтобы за каникулы как следует вытвердить курс и получить не ниже «отлично».
Не успел я окончить конспект по Швеции, как ко мне ввалился Женька. Домашние и кошка только что встали, так что комната выглядела далеко не по-рабочему, но я, не смущаясь, повел своего гостя в нашу хижину и усадил у окна.
– Ну, как, голубчик, у тебя с билетом? – спросил я.
– Да вот сейчас уж деньги отнес. Налаживается, кажется.
– А я, может быть, завтра укачу, – сказал я, весьма уныло. – Жаль, что мы едем не вместе! И зачем это ты не хочешь пропустить один день учебы – 31 – го?
– Да уж теперь поздно!.. Ничего не поделаешь! – ответил Евгений.
– Я до того свыкся со всей этой вокзальной волынкой, – проговорил, – что теперь я просто не верю, что я поеду. Ведь сколько раз я собирался туда и сколько раз не доставал билета! Понятно, что теперь у меня в сознании не укладывается мысль об этой поездке. Как это только я смогу попасть в поезд, быть в другом городе! Это какое-то сновидение, а не реальность! Ну, я просто не верю!
– Да, тяжелая вещь! – сказал Женик. – А я теперь, когда хожу по улицам, все время воображаю себя в Ленинграде. Это до того впало мне в голову, что я стал даже грезить этим.
– Вообще, – проговорил я, – у меня такой существует закон: ни в коем случае никогда не говори заранее. Вот и сейчас! Меня даже, если и спрашивают, еду ли я в Ленинград, я никогда не говорю: «еду», а отвечаю; «вероятно» или «может быть». Кто знает? Ведь может и билета и не быть! Я буду уверен в поездке лишь тогда, когда билет будет у меня в руке! Если билета не окажется, то тебе будет тяжелее пережить эту неприятность, если ты уже уверен был в поездке и мечтал о ней, чем тогда, когда ты еще не был в ней уверен полностью.
Когда Евгений уходил, он мне сказал:
– Ну! Я надеюсь, что следующая наша встреча произойдет уже не в Москве…
– … А за 640 км от нее! – добавил я.
Днем я пошел с Монькой к Бубе, чтобы отнести ей кое-какие продукты. Уходя вечером домой, я спросил ее, не известно ли, как дело обстоит с билетом.
– Да уж известно все! – ответила она.
– Ну, что? – спросил я.
– Тот, кто пошел на вокзал, уже звонил мне и предлагал билет на сегодня 12-и часовой поезд, но я отказалась. А ты-то как, поехал бы сегодня? Я был несколько ошеломлен таким быстрым результатом, но тут же отрицательно покачал головой.
– Так вот! Он говорит, чтобы готовились к завтрашнему дню! Все сто процентов за то, что он достанет!
… И все-таки меня еще отделяет от Ленинграда бездонная пропасть! Будь у меня билет, я бы сказал, что меня отделяют от города Ленина лишь одни часы, но сейчас я этого еще не скажу.
Вечером мне звякнул Женя. Он дал мне свой адрес в Ленинграде, а потом произнес:
– Да будет тебе это не в обиду сказано, но я желаю, чтобы тебе достали билет на 31-ое, а не на 30-ое.
– Друг мой! – ответил я. – Я и сам бы желал этого, лишь бы нам покатить вместе! Но уже поздно!
