Мэри Роуч - Кадавр. Как тело после смерти служит науке
«Вы считаете, они умирают после гильотины?»
«Несомненно!»
«Вы, наверное, никогда не заглядывали в корзину, когда они там все вместе. Вы не видели, как они вращают глазами и скрежещут зубами еще добрых пять минут после казни. Нам приходится менять корзину каждые три месяца, поскольку они сильно портят дно».
Вскоре после заявлений, сделанных Су и Зоммерингом, помощника официального парижского палача Жоржа Мартина, бывшего свидетелем около 120 казней на гильотине, попросили ответить на вопросы о головах и об их поведении после казни. Субиран пишет, что тот предпочел (и неудивительно) придерживаться версии немедленной смерти. Он заявил, что видел все 120 голов через две секунды после казни и что всегда «глаза были остановившимися, губы абсолютно неподвижны и уже побелели…». Медицинское сообщество на тот момент успокоилось, и ажиотаж спал.
Но французская наука не перестала интересоваться головами. В 1812 г. физиолог Легаллуа высказал предположение, что, если индивидуальность человека действительно определяется его мозгом, можно попытаться оживить отделенную от туловища голову путем иньекции в церебральные артерии обогащенной кислородом крови. «Если физиолог попытается провести этот эксперимент на голове только что гильотинированного человека, — писал профессор Вульпиан, — он, вероятно, станет свидетелем ужасного зрелища». Теоретически пока существует доступ крови, голова должна сохранять способность мыслить, слышать, видеть, нюхать (скрежетать зубами, вращать глазами, грызть поверхность лабораторного стола), если все нервы выше шеи остаются нетронутыми и прикрепленными к соответствующим органам и мышцам головы. Голова не сможет говорить из-за уже упомянутого выше отсутствия гортани, но для экспериментатора это, возможно, даже к лучшему. Легаллуа не хватило либо средств, либо внутренней решимости, чтобы реализовать этот проект, но после него были и другие.
В 1857 г. французский врач Броун-Секар отрезал голову собаке («Je decapitai un chien…»), чтобы проверить, сможет ли он заставить ее функционировать, вводя в артерию обогащенную кислородом кровь. Ток крови был запущен через восемь минут после того, как голова рассталась с телом. Через две или три минуты Броун-Секар зафиксировал движения глаз и мышц, которые показались ему осмысленными. Совершенно очевидно, что в мозгу животного что-то происходило.
Поскольку гильотина работала и постоянно поставляла отрезанные головы, проведение подобного эксперимента на человеке оставалось исключительно вопросом времени. Эту работу способен был сделать только один человек. Этот человек мог многократно достичь известности, совершая над телами множество странных манипуляций с целью их оживления. Этим человеком был Жан-Батист-Вансан Лаборд, тот самый, который уже появлялся на страницах этой книги со своим методом длительного вытягивания языка для выведения пациентов из коматозного состояния с целью отличить их от трупов. В 1884 г. французские власти начали снабжать Лаборда головами казненных на гильотине преступников, чтобы он мог исследовать состояние их головного мозга и нервной системы. Отчеты об этой работе печатались в различных французских медицинских журналах, в том числе в «Научном обозрении» (Revue Scientifique). Все надеялись, что Лаборд дойдет до самой сути проблемы, которую он называл ужасной легендой, то есть до ответа на вопрос: возможно ли, чтобы голова гильотинированного человека осознавала, пусть хотя бы короткое время, свое состояние (лежу в корзине, отделена от тела)? Как только головы прибывали в лабораторию, он быстро просверливал в них дырки и втыкал в головной мозг иголки, надеясь вызывать реакцию нервной системы. Идя по стопам Броун-Секара, он также пытался оживить головы, пропуская по ним кровь.
Первым объектом Лаборда стала голова убийцы по прозвищу Кампи. Судя по описанию Лаборда, это был нетипичный бандит. У него изящные лодыжки и белые холеные руки. Его кожа безукоризненна, за исключением ссадины на левой щеке, которую Лаборд объяснял падением головы в корзину. Лаборд обычно не занимался подробным описанием личности изучаемых им объектов, предпочитая называть их просто restes frais, что в переводе с французского означает «свежие останки».
Кампи прибыл в виде двух частей, и прибыл поздно. В идеальных условиях путь от эшафота до лаборатории Лаборда на улице Воклан можно было проделать за семь минут. Доставка Кампи заняла один час двадцать минут, и все из-за «этого глупого закона», как называл его Лаборд, запрещающего ученым начинать работать с останками казненных преступников до того, как тело пересечет границу городского кладбища. Иными словами, водитель Лаборда вынужден был следовать за телегой с головами, пока они совершали «сентиментальное путешествие вдоль полей с репой» (если я правильно перевела с французского), а затем хватать их и тащить обратно через весь город в лабораторию. Нечего и говорить, мозг Кампи уже давно перестал функционировать как мозг.
Возмущенный потерей критических посмертных минут, Лаборд решил встретить свою следующую голову на кладбище и начать работать с ней прямо там. Он и его помощник соорудили временную лабораторию в фургоне, который тащила лошадь. В фургоне имелись лабораторный стол, пять стульев, свечи и все необходимое оборудование. Второго преступника звали Гамау. И это известно точно, так как его имя было вытатуировано у него на груди. Невероятно, но как бы предчувствуя свою горькую судьбу, он также вытатуировал у себя на груди собственную голову без шеи.
За считаные минуты после прибытия в лабораторию голова Гамау была установлена в контейнер, и мужчины принялись просверливать в черепе дырки и просовывать иголки в разные участки мозга в надежде зафиксировать какую-либо активность отмирающей нервной системы преступника. Возможностью выполнять хирургические операции на головном мозге прямо на булыжной мостовой мы обязаны неутомимым рукам Лаборда и (или) мастерству изготовителей конных экипажей XIX века. Если бы производители экипажей об этом знали, они могли бы заказать рекламный плакат вроде того, на котором огранщик алмазов был изображен за работой в плавно катящемся «Олдсмобиле».
Лаборд с помощником пропускали через иглы электрический ток, и голова Гамау совершала предсказуемые движения губами и челюстями. В какой-то момент под изумленные крики всех присутствующих преступник медленно открыл один глаз, как будто с большим и понятным удивлением пытался осознать, куда его занесло. Однако, учитывая длительное время, прошедшее после казни, это движение не могло быть не чем иным, кроме как простым рефлексом.
В третий раз Лаборд решил прибегнуть к примитивному взяточничеству. С помощью местного начальства третья голова, принадлежавшая ранее человеку по имени Ганьи, прибыла в лабораторию всего через семь минут после падения ножа гильотины. В артерии с правой стороны шеи подали насыщенную кислородом коровью кровь, а артерии с другой стороны соединили с артериями живого животного («сильной собаки»). Лаборд имел страсть к деталям, для которых журналы того времени всегда находили место. Он посвящал целые параграфы искусному описанию отрубленной головы, установленной на лабораторном столе в вертикальном положении и медленно раскачивающейся вправо и влево под давлением пульсирующей крови собаки. В другой статье он взял на себя труд детально описать посмертное содержимое экскреторных органов Гамау, хотя эта информация не имела никакого отношения к экспериментам с головами. Зато мы знаем, что желудок и кишечник преступника были совершенно пусты, если не считать небольшой фекальной пробки в дальнем конце.
С помощью головы Ганьи Лаборду удалось в наибольшей степени приблизиться к восстановлению нормальных мозговых функций. Он смог заставить сокращаться мышцы век, лба и челюстей. В какой-то момент челюсти Ганьи щелкнули с такой силой, что послышался скрежет зубов. Однако, учитывая, что с момента падения ножа до момента подачи крови прошло около двадцати минут, а необратимые изменения мозга начинаются через шесть-десять минут, было понятно, что сознание Ганьи находилось уже где-то очень далеко, и он остался в полном неведении относительно своего ужасного положения. Напротив, собака, чьи последние силы истекали вместе с кровью в чужую голову, без сомнения, совершенно осознанно клацала зубами.
Лаборд вскоре потерял интерес к головам, но его дело подхватили другие французские экспериментаторы — Хайем и Барье. Они наладили что-то вроде кустарного производства, осуществив трансфузию крови живых собак и лошадей поочередно через двадцать две собачьи головы. Они построили настольную гильотину, специально по размеру собачьей шеи, и публиковали статьи о трех фазах нервной активности после обезглавливания. Месье Гильотен был бы глубоко опечален, если бы прочел заключения Хайема и Барье о первой, или «конвульсивной», фазе. Мимика лица, как они писали, выражает удивление или «чрезвычайное беспокойство» и, по всей видимости, осознает происходящее вокруг нее на протяжении трех или четырех секунд.
