Милтон Шульман - Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте
Наши солдаты шли в сражение, подавленные превосходством противника. Они все время спрашивали: «Где люфтваффе?» Это ощущение беспомощности перед беспрепятственно летающими вражескими самолетами оказывало парализующий эффект. Особенно больно было смотреть на новичков, а ведь четырехмоторные бомбардировщики еще не принимали участия в налетах на позиции дивизии. К началу контрнаступления необходимо было вывести войска из состояния стресса. Лучших результатов достигали командиры взводов и отделений, которые бросались вперед с добрым старомодным «Ура!», увлекая за собой неопытных солдат. Возрождение этого призыва к атаке стало ответом на изменение обстоятельств и было узаконено приказом по дивизии. Солдаты никогда не забудут такое начало атаки и с криком «Ура!» будут бросаться в бой снова...»
Но вопреки оптимистическим надеждам фон Лютвица не все младшие командиры на западе соответствовали нравившемуся ему типу. Только дисциплина (а не вера) удерживала их на позициях. Часто немецкие офицеры сдавались в плен, убедив себя, что их честь не пострадает. Тот факт, что они поклялись сражаться до последнего, многие офицеры интерпретировали как борьбу до момента, когда находилась причина капитуляции, не противоречившая их присяге.
В одном случае пехотный командир отказался сдаваться в плен до тех пор, пока союзники не бросят несколько фосфорных гранат на его позиции. Средств защиты от этого оружия у него не было. После того как такие гранаты были найдены и брошены, немецкий офицер увидел результаты взрывов и решил, что его честь спасена; он сдался в плен вместе со своей частью. Еще один пример похожего поведения: начальник шербурского арсенала отказывался капитулировать, пока не подгонят танк. Союзники подогнали к стенам арсенала танк «шерман», и генерал успокоил свою совесть тем, что подвергся танковой атаке. Не имея противотанкового оружия, он чувствовал, что может сдаться в плен, не нарушив клятвы сражаться до конца.
Понимая, что постоянная угроза поражения может серьезно повлиять на веру немецкого солдата в окончательную победу Германии, Геббельс начал грандиозную пропагандистскую кампанию для профилактики пораженческих настроений. Немецкому народу было обещано новое разрушительное секретное оружие, которое неизбежно приведет к победе. За яркими рассказами о разрушениях, которые наносят Англии беспилотные самолеты-снаряды, следовали пылкие уверения в скором создании еще более эффективного оружия. Немецкие солдаты в Нормандии изредка видели пролетающие над их головами жуткие, похожие на привидения снаряды с огненными хвостами («Фау-1») и верили всему, что слышали о новом оружии. («Фау» или «V» – начальная буква немецкого слова «Vergeltung» (возмездие). – Примеч. пер.)
Вера немецких солдат в фантастическую ложь Геббельса и его прихвостней доказывает, что они совершенно потеряли способность рассуждать здраво. Один из пленных уверял дознавателя, что в недалеком будущем появятся еще три вида «оружия возмездия». «Фау-2» используют до 18 июля против союзного флота в Ла-Манше и тем самым заставят армию вторжения уйти из Франции. «Фау-3» обладает еще большей разрушительной силой, но о подробностях пленный не знал. Зато у «Фау-4» единственная, но грандиозная цель: утопить Британские острова.
Другой немец, взятый в плен в начале июля, сообщил, что его ротный командир рассказывал об ужасающих результатах применения беспилотных самолетов в Англии. Вся южная Англия охвачена пожарами, торжественно объявил военнопленный; уже погибло не менее двенадцати миллионов человек.
Хотя сейчас это может показаться удивительным, абсолютное большинство рядового состава принимало эти сказки за неопровержимую истину. Солдаты писали своим семьям письма, похожие на послание сержанта пехотной дивизии, которое мы приводим ниже:
«ВВС Великобритании господствуют в небе. Я еще не видел ни одного самолета со свастикой, но, несмотря на превосходство врага, мы, немцы, держимся твердо. Линия фронта в Кане нерушима. Каждый солдат на этом фронте надеется на чудо и ждет секретного оружия, которое широко обсуждается».
Вряд ли стоит сомневаться в том, что эта упрямая вера в секретное оружие в совокупности с глубоко укоренившейся привычкой к беспрекословному повиновению удерживала немецких солдат в окопах в первые дни вторжения союзников в Нормандию.
С падением Шербура, провалом танкового контрнаступления и усилением союзников на плацдарме отношения между главнокомандующим войсками на западе и верховным главнокомандующим в Берлине (прохладные в прежние, безмятежные дни) стали ледяными. Фон Рундштедт был сыт по горло постоянным вмешательством Гитлера и его штаба, а Берлин все больше подозревал староватого для своего поста фон Рундштедта в отсутствии должного энтузиазма. Еще большую враждебность, чем к Гитлеру, фельдмаршал проявлял к Кейтелю и Йодлю. Старик называл их парой подхалимов и презирал за пособничество Гитлеру в его безумных военных авантюрах. В результате фон Рундштедт поставил себе за правило не разговаривать с лизоблюдами по телефону, разве что в случае крайней необходимости. Общение с ними он переложил на плечи своего начальника штаба Блюментрита.
Все большие потери и разрушения ухудшали настроение старших офицеров. Нервы у всех были натянуты до предела, споры возникали все чаще и становились все более ожесточенными. Однажды, когда Кейтель выражал недовольство развитием событий, намекая на вину фон Рундштедта, старик в конце концов не выдержал: «Если вы думаете, что можете справиться лучше, приезжайте сюда и разгребайте эту грязь сами».
Когда после захвата Шербура и явного провала танкового контрнаступления 29 июня Кейтель позвонил и в отчаянии спросил: «Что нам делать? Что делать?», фон Рундштедт равнодушно ответил: «Что делать? Заключать мир, идиоты! Что еще вы можете сделать?» – и спокойно повесил трубку.
Блюментрит сообщает, что двадцать четыре часа спустя, 2 июля, поступил приказ из Берлина, отстранявший фон Рундштедта от должности. На его место был назначен ничем не примечательный шестидесятиоднолетний фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, годом ранее командовавший злополучным танковым наступлением под Курском на Восточном фронте. Замена фон Рундштедта, ковавшего самые успешные наступления той войны, фельдмаршалом фон Клюге, прославившимся главным образом в качестве сторонника «победоносной обороны» на Востоке, была дурным предзнаменованием.
Бесполезно размышлять, что случилось бы в Нормандии, если бы фон Рундштедту позволили сражаться так, как он считал нужным. Сам он относится к этому вопросу философски:
«Я всегда считал наше положение во Франции безнадежным и понимал, что в конце концов мы проиграем войну. Однако, если бы мне развязали руки, думаю, что заставил бы союзников дорого заплатить за их победу. Я планировал медленное отступление с боями, вынуждая противника нести огромные потери за каждый отвоеванный клочок земли. Таким образом я надеялся способствовать принятию политического решения, которое спасло бы Германию от сокрушительного поражения. Однако я не мог поступать по-своему. Будучи главнокомандующим на западе, я не имел права поменять охрану перед собственными воротами».
Безусловно, методы фон Рундштедта были гораздо разумнее предложенных Гитлером. Тысячи американских и британских солдат, несомненно, обязаны своими жизнями тому факту, что фон Рундштедту не позволили действовать самостоятельно. Ефрейтор взял верх над величайшим немецким полководцем того времени. И за это мир должен быть ему благодарен.
Часть пятая
ЗАКАТ
Глава 18
20 ИЮЛЯ
«Провидение уберегло меня от беды, и я могу продолжать великий труд по достижению победы». Эти слова, произнесенные знакомым голосом Адольфа Гитлера, услышал мир, еще не пришедший в себя после головокружительных новостей о покушении на немецкого фюрера 20 июля 1944 года. Заявление пробудило надежду и вызвало разочарование у всех народов, воевавших с немецким рейхом: надежду на то, что немцы наконец-то готовы избавиться от человека, принесшего им невыразимые страдания и смерть; разочарование от того, что это первое серьезное проявление сопротивления нацизму закончилось провалом.
Отдернутый на краткий миг занавес обнажил разногласия, царившие на немецкой политической сцене. За это мгновение мир успел заметить суетливую тень антинацистского движения, в которое давно перестал верить. Затем огни в зале погасли, и на сцену снова выступил ловкий и коварный Геббельс. Подвергнув жестокой цензуре обстоятельства заговора, безжалостно казнив или заключив в концлагеря всех даже отдаленно с ним связанных, устроив тщательно срежиссированный суд над главными заговорщиками, нацисты сумели скрыть суть и значение путча 20 июля от немцев и всего остального мира. В результате заговор предстал перед современниками как жалкая попытка кучки недовольных военных совершить государственный переворот.
