Василий Авченко - Правый руль
Интересно, на каком автомобиле ездил бы сегодня Иисус.
Тоталитарная мода на политкорректность мешает говорить о сравнительных особенностях мужского и женского поведения за рулём. Мне, однако, незачем скрывать то, что я думаю. Уходить в подтексты, аллегории и аллюзии тоже не хочется. Если бы мог, я бы возвёл якобы чукотский принцип «что вижу — то пою» в ранг обязательного человеческого поведения. Вплоть до отказа от ханжеского «о мёртвых либо-либо». Это принято считать цинизмом, маскируя данным словом с негативной эмоциональной окраской более точное понятие — честность.
Итак, к чёрту политкорректность, люди всё равно разные. Мужчина и женщина отличаются, в том числе и психофизиологическими особенностями, что прекрасно. К концу ХХ века управление автомобилем, конечно, уже перестало восприниматься в качестве сугубо мужского занятия. Появление автоматических коробок передач, рулей с гидроусилителем и различных вспомогательных систем, а также рост общей надёжности автомобиля позволил сделаться ему массовой, хоть и недешёвой игрушкой. Вождение стало проще и физически, и интеллектуально (с другой стороны, всё равно поддомкратить машину и заменить колесо мужчине до сих пор легче, чем женщине; и вообще найти общий язык с техникой). Во Владивостоке широкое распространение с начала 90-х японских автомобилей с их автоматами и электроникой, частыми полноприводными версиями даже самых балалаечных машин привело к массовой феминизации водительского корпуса. Многие мужчины считают, что женщины в массе водят хуже. Многие женщины с этим не согласны. Не претендуя на оригинальность, я займу точку зрения мужчин, но с одной поправкой. Если женщины действительно водят в прямом смысле слова хуже (в среднем медленнее принимают решения и слабее следят за дорожной обстановкой вокруг), то мужчины, в которых цивилизация умерщвляет воинов и охотников, осознанно водят автомобиль наглее и рискованнее, получая таким образом ежедневную порцию столь необходимого современному городскому планктону адреналина. Из-за этого женщины чаще попадают в аварии с небольшими последствиями в виде царапины на бампере или крыле. Мужчины бьются редко, но метко. Запредельное превышение скорости, выезд на «встречку» — это их прерогатива. Столкновения с припаркованными машинами на стоянке, наезды на бордюры и столбики — это женское.
Отличается сама техника руления. Мужчины чаще рулят одной рукой, даже при активном маневрировании, — небрежно, расслабленно. Мужчина сливается с автомобилем, чувствует его тело как своё, ему достаточно одной руки для контроля. Хотя в автошколе всех учат держать баранку непременно двумя руками, мужчины осознанно или неосознанно начинают рулить одной рукой. Вторая может отдыхать или заниматься более важными делами.
Женщина вцепляется в баранку обеими руками даже при движении по прямой. Отчаянно задирает подбородок, если не вышла ростом (мир вообще заточен под мужчин и их размеры; автомобили — не исключение, их делают по мужским лекалам). Именно «держится за баранку», а не держит её.
Моя формула сравнительных гендерных особенностей поведения водителей груба и проста. Все проблемы на дороге создают слишком быстрые мужики и слишком медленные тётки. Утешает то, что это меньшинства. Иначе ездить было бы невозможно.
3Машина занимает в сознании современного человека примерно то же место, которое раньше занимал конь. Полузабытый советский писатель Михаил Алексеев сейчас мог бы назвать свой известный рассказ «Камрюха», а не «Карюха». Бунин бы написал «…Хорошо бы машину купить». «Мерседес» был прозван «Мерином» не только из-за фонетического, но и из-за семантического созвучия. Мы до сих пор поём про «коня моего вороного», но эти песни становятся всё дальше от жизни. Когда-то они произрастали из реальности. Песенный конь не был метафорой, он был именно живым, конкретным конём. Сейчас, когда большинство не ездило верхом ни разу, сочинять про «мои мысли — мои скакуны» уже фальшиво. Почему мы не поём про офисы и кредиты — эта реальность слишком скучна и не вдохновляет?
Иногда про предметы окружающей действительности всё же поют. «Любимая моя-а-а-а, Тойота-Целика-а-а-а…» — тянул наш местный суперстар Иван Панфиlove, впоследствии, естественно, променявший Владивосток на Москву. «Я выключаю телевизор…» — ещё раньше пел советский музыкант Виктор Цой. Вскоре он принял смерть на прибалтийской трассе от своего коня марки «Москвич», не соблюдя собственный завет «следи за собой». Сейчас бы он мог спеть про интернет, мобильники и всё остальное. «Учите матчасть!» — было сказано задолго до того в фильме другого всенародного артиста — Леонида Быкова. Которого самый правильный в мире левый руль его «Волги» тоже не уберёг от гибели на другой трассе советской империи, ныне также ставшей заграничной.
Машина сочетает в себе качества не только коня, но и оружия — этой столь необходимой мужчине игрушки, одной из немногих, позволенных нынешней смирительной эпохой. Мужчина без оружия — что женщина без ребёнка. Не каждый осмелится взять в руки, преступая законы общества, запрещённый убивающий огнестрельный предмет. А транспортное средство повышенной опасности — послушный руке металлический болид с целым табуном под капотом — доступен любому обывателю. Доминирование, Фрейд, социальный статус, либидо, самовыражение и всё такое.
Старое слово «автолюбитель» давно утратило актуальность. В советское время любители противопоставлялись профессионалам. Поначалу автолюбителей было не так много. Это были чудаки вроде тех, что на досуге мастерили из промышленных отходов радиоприёмники и назывались «радиолюбителями». Сегодня уместнее употреблять нейтральные «водитель» или «автомобилист». «Автолюбитель» же получает новую трактовку: так можно назвать человека, который любит свой автомобиль. Для которого машина — не просто агрегат для перемещения своего тела в пространстве, наподобие лифта или трамвая. Ведь можно на ежедневное такси тратить сопоставимую сумму и при этом чувствовать себя гораздо свободнее и безответственнее, избавившись от целого ряда рисков и обязанностей. Но люди хотят именно обладать автомобилем. Автомобиль, как собака, стал членом современной семьи.
Когда-то потребности человека не менялись веками. Возможно, это свидетельствовало об их естественности. Сейчас то и дело появляются новые потребности, не все из которых одинаково оправданны. Понятно, что, раз изобретён телефон, человечеству было бы глупо от него отказываться и возвращаться в пещеры. Но без «двухсот сортов колбасы», за которые определённая часть общества согласилась отдать на заклание Империю, нормальный человек обойдётся. Они ему не нужны.
Это род наркомании. Потребительской наркомании. Возникает (точнее, создаётся) потребность, ранее не существовавшая и, значит, не являющаяся естественной. В мире действует целая индустрия по созданию потребностей и по подсаживанию людей на эти новые потребности. После проведения серии определённых манипуляций человек пропадает. Ему оставляют безальтернативный, как Путин с Медведевым, выбор. Либо удовлетворять свою новую зависимость, регулярно принося на её алтарь новые жертвы, либо попытаться избавиться от неё, пройдя сквозь мучительные ломку и лечение и прослыв безумцем.
Я — законченный наркоман. Я не могу и не хочу лечиться от этой, отдаю себе отчёт, неестественной зависимости. Когда заболевает машина, заболеваю и я. Лишённый машины, я переживаю настоящую ломку и ничего не могу с собой поделать, даже понимая своим разумом ничтожность случившегося. Разум не может перехватить инициативу, в этот процесс включаются какие-то иррациональные, может быть, и биохимические факторы. Действительная или мнимая неисправность автомобиля повергает меня в депрессию. Исправную машину я с удовольствием ощущаю как собственное пока ещё молодое и сильное тело. Я получаю вместе с машиной удовольствие от полёта по хорошей дороге и напрягаюсь вместе с ней при штурме крутых подъёмов или травмоопасном ковылянии по колдобинам. Мне страшно от мысли, что я могу потерять зрение, рассудок или стать нищим. Ведь это будет означать невозможность обладания машиной.
Теперь я ещё тяжелее переношу похмелье. К физическим страданиям примешивается непозволительность сесть за руль, пока из организма не выйдет спирт до своей последней летучей молекулы. Одновременно я рад, что в качестве противовеса алкогольной у меня появилась другая неестественная зависимость — тяга к машине. Она удерживает меня от реализации альтернативного, алкоголического сценария моей жизни. Машина — моя кодировка. Тем более замечательная, что она носит мягкий, временный характер.
Машина — моя терапия. Сколько часов я провёл в бесцельных гонках по дорогам муравейникового Владивостока и мелькающего пригорода! Нарезал круги, наматывал километры на привода, сжигая бензин, охлаждая нервы и насыщаясь энергией, как аккумулятор электричеством. Я возбуждался и успокаивался одновременно. Машина ускоряет моё мышление и мои движения, то есть увеличивает саму скорость жизни — количество действий, которые я успею совершить в единицу отмеренного мне короткого, слишком короткого отрезка времени.
