Б. Сенников - Тамбовское восстание 1918-1921 гг. и раскрестьянивание России 1929-1933 гг
А те, кто был выслан на Север, в Сибирь, в Казахстан и другие отдаленные места, кто был на лесоповалах, каменных карьерах, рудниках, угольных шахтах, строительстве каналов и других "великих сталинских стройках коммунизма", разве они меньше пережили, чем мы? Спецпоселенцы не имели права без разрешения коменданта отлучаться за пределы района поселения. Самовольная отлучка рассматривалась как побег, влекущий за собой уголовную ответственность, — 20 лет с отбыванием в каторжной зоне (Постановление Совета народных комиссаров СССР N 35 от 8 марта 1945 года; существовало и более раннее постановление такого же характера)".
4. "КАЗАЧЕСТВО ВЫРУБАТЬ ПОД КОРЕНЬ"
(воспоминания Владимира Леонтьева, кубанского казака, члена старейшин Кубанского казачьего войска)
В ноябре 1932 года состоялось заседание бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), на котором выступал Лазарь Моисеевич Каганович. Обычно сдержанный, он был совсем на себя не похож — метал громы и молнии в адрес казачества: "На черную доску занесены тринадцать кубанских и две донские станицы. Вырвем с корнем всю казачью заразу". Еще раньше, в 1919 году Яков Свердлов разрабатывал план расказачивания всех земель России.
Казалось, какое дело до страстей Лазаря Кагановича было маленькому и несмышленому Володе Леонтьеву? В кубанской казачьей станице Полтавской все уважали его семью. Еще бы! Прадедушка Володи — Иван Иванович — был основателем этой станицы. С тринадцатью казаками пришел он сюда из Славянского кордона и забил первый колышек на месте будущей станицы Полтавской. Земля здесь была на редкость хороша. Казаки построили кордон, который охранял Полтавский казачий курень, а также и матушку-Россию. Этот Володин прадед был единственным из всей семьи, кто умер своей смертью, тихо обняв недопаханное поле. Все остальные приняли смерть в боях за Россию.
"Неисправимый казацюра! Выслать его вон!" — услышал свой приговор Павел Иванович, внук основателя станицы. Однако не дрогнул казак и не стал себе просить снисхождения у самозваной власти. А когда на следующее утро семья пришла проститься с высылаемым казаком, то узнали, что ночью он умер от разрыва сердца. Стали тогда просить его тело для погребения по-христиански. Не дали. "Мы его уже похоронили" — таков был ответ гэпэушников. Молчат по сей день архивы о частых "разрывах сердца" у казаков станицы.
Теперь на очереди был сын казака Константина Павловича. Но его не было в это время в станице. Дома были его жена и маленький сын. "Собирайтесь!" — коротко сказал зашедший в дом гэпэушник.
Короткое, как выстрел, слово понятно было каждому. Мать одела Володю и понесла его к телеге. В другой руке у нее был узелок, на печке так и остался кипящий борщ, а в хлеву ревела еще не кормленная скотина.
На целые километры растянулся железнодорожный состав. Их увозили в неизвестность. Сынишка с матерью заняли на полу вагона холодный угол. И тут случилось совсем уж невероятное. В вагоне вдруг отодвинулась дверь и в него затолкали отца. Увидев их, казак кинулся к ним и заплакал: "Родненькие вы мои!" Ехали долго. Кормить часто забывали, подолгу не выводили в туалет. Отец — косая сажень в плечах — выбил часть доски в полу, натянул простынку — и туалет готов. В уральской тайге мужчин и крепких казачек построили в колонну и погнали на лесоповал. Голодные старики и дети искали оставшиеся за зиму ягоды. Опухшие от голода, бродили безумные старухи.
"Я спасу сына-казака", — спокойно сказала казачка, мать Володи. Решено было бежать. Легко это сказать. Уже пробовали крепкие, здоровые казаки. Их в пути настигали вертухаи, гэпэушники с овчарками. Отбили им все внутренности и позволили тихо умереть на траве. Несмотря на это, бежали четверо: мать с Володей, беременная казачка с Дона и один местный житель, старик-таежник. Спас всех четверых его опыт. Когда они шли по тайге, он часто ложился на землю, слушал и командовал: "Погоня! Все живо под елку!" Конные вертухаи проскакали в трех метрах от раскидистой ели, где они затаились. Так, не имея никакой пищи, шли они по тайге. Питались яйцами птиц, грибами да прошлогодней ягодой.
С Божьей помощью дошли до реки Камы. Старик простился с ними — у него была своя дорога. По Каме шла баржа, которая разгрузилась из-под цемента. Мать Володи и беременная казачка сняли свои золотые обручальные кольца и отдали их капитану баржи. Капитан спрятал их в трюме, да еще дал сухарей и хлеба — авось искать в цементной пыли не будут. Баржа шла по Каме, затем по Волге. Так они в ее трюме дошли до Сталинграда. Повезло. Отсюда что на Дон, что на Кубань — рукой подать. Отмылись от цементной пыли, постирались в Волге и стали пробираться на Дон, к сестре беременной казачки, чтобы отдохнуть и запастись харчами, а ее оставить рожать. Пришли в станицу ночью. Только их успела сестра казачки отмыть, переодеть и накормить, как подоспела облава — нагрянули гэпэушники. Попали из огня да в полымя. Мать схватила на руки Володю, выбежала в туалет и, подняв в полу доски, кинулась с ним в нечистоты. Потом опять пришлось отмываться в глиняном карьере. Хорошо, что на беременную казачку не обратили внимания.
А мать с Володей решили пробираться дальше, на Кубань, в станицу Киевскую, где была у них родня. Сестра казачки собрала их в дорогу, и следующей ночью они ушли. По пути задержались около станицы Троицкой у немцев-колонистов. Те надежно укрыли беглецов, подкормили, дали хорошо отдохнуть. Затем собрали в дорогу, помогли едой и деньгами. Очень хорошо их встретили в станице Молдавской, где мать Володи много шила и вязала. А Володя сошелся быстро с местными ребятами-казачатами. Но, видимо, не суждено было обрести покоя казачке с сыном.
В городе Новороссийске отец мамы, Володин дедушка — Степан Семенович был священником и служил в греческом храме. Простой казак, а знал несколько языков и службу вел на греческом языке. Такого коммунисты допустить никак не могли. Взяли и расстреляли священника, а потом вдобавок еще убили многих его родственников, которые маме приходились сестрами и братьями.
Однако в их жизни случались и проблески. Объявился отец, сбежавший со спецпоселения. Он по чужому паспорту пробрался на Кубань и здесь отыскал свою семью. Теперь все вместе перебрались на хутор Трудобельский и там целых два года жили спокойно, растя сына и работая. И вот наступил 1937 год — год новых смертей. Снова пошли аресты.
Случайно Володя услышал от участкового уполномоченного НКВД в разговоре с местным начальником милиции, что в очередной десятке подлежащих аресту есть фамилия его отца. Володя в это время готовил уроки у них дома с его сыном-одноклассником. А те сидели на кухне, распивали очередную поллитровку и разговаривали о своих нелегких служебных делах людоедских. Отец успел предупредить всех, кого ожидал этот очередной арест НКВД, и семья исчезла с хутора. Разминулись с пришедшими за отцом в эту ночь всего на час. Пришлось разделиться на некоторое время. Отец подался в город Кривой Рог, а мать с Володей — в Кабардинку. Отцу пришлось работать за троих на строительстве дороги Новороссийск — Сухуми. И его как хорошего работника оставляют на строительстве — началась война. Но это уж слишком хорошо. Так не бывает. Знай строй дорогу, и иногда только прячься от бомб где-нибудь в придорожном кювете.
В 1942 году было состряпано очередное «дело» о контрреволюционном заговоре на строительстве дороги. Сотрудникам НКВД самим не хотелось идти на фронт, ведь там могли и убить. Вот и возникали такие дела, чтобы оправдать свое пребывание в тылу. Расстреляли по этому «делу» очень многих. Как потом выяснилось — ни за что. Среди расстрелянных был и отец Володи. А еще раньше его маму забрали на рытье окопов в женский батальон. Их там заставляли строить дзоты у станицы Раевской. Там они все и погибли под бомбежкой.
Володя остался совсем один на всем белом свете. И, казалось, все — искоренили до конца всю казачью семью. Но нет, Бог не позволил. Будучи подростком (прибавил себе годок), Володя поступает на рытье траншей под водопровод. Дали хлебную карточку да раз в день кормили. Кое-как выжил. Затем прибавил себе уже два года и ушел в армию. Служба в армии затянулась с 1942 года до 1951-го. Сначала в горах Кавказа на себе снаряды таскал, а потом вдруг нежданно-негаданно попал в кавалерию, что совсем хорошо для казака.
Володя, сын казака, спасенный от смерти матерью-казачкой, сегодня жив. Он — член старейшин казачьего Кубанского войска, а его потомки — казаки и казачата — живут во вновь отстроенной казачьей станице Полтавской. Во время сталинской коллективизации из нее было выслано 25 000 казачьего населения, а сама станица была стерта с лица земли авиацией и артиллерией РККА. Это — за массовый отказ казаков вступить в колхоз, так же как и в других станицах и хуторах Кубани.
Но казаки были, есть и будут: "Казачьему роду нет переводу". А те, кто уничтожал казаков, сегодня сами вымирают как динозавры, преданные вечной анафеме Святым русской православной Церкви патриархом Тихоном. "Не в силе Бог, а в правде!" Сегодня казачество возрождается по всей необъятной России.
