Алексей Ракитин - Перевал Дятлова: загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале
Фрагмент акта СМЭ Николая Тибо-Бриньоля с замаранным предложением или частью предложения длиною в 18 знаков. При высоком разрешении фотографии с использованием разных фильтров можно частично разобрать «забитые слова»: «Кости носа…». Последнее слово нечитаемо, по длине и общему смыслу фразы — «сломаны». Но последующее предложение в тексте акта прямо противоречит этому: «Кости носа на ощупь целы».
«Правила судебно-медицинского исследования трупов» 1929 г., которыми должен был руководствоваться в своей работе эксперт Возрожденнный, предписывали последним этапом работы эксперта с трупом проверку целостности костей скелета и хрящей. Иногда это действие называли «контрольным (или завещающим) прощупыванием», хотя на самом деле данная процедура включала в себя не только ощупывание — эксперт переворачивал труп на живот и делал три дополнительных разреза на спине (по лопаточным линиям и в районе остистых отростков позвоночника). Благодаря этим разрезам эксперт получал доступ ко всем костям человеческого тела и мог проверить их целостность во всех труднодоступных частях. Сообщение о проведении «завершающего прощупывания» (иногда употреблялось слово «ощупывание» — смысловой разницы никакой) судмедэксперт должен был поместить в конце второй части экспертизы, т. е. раздел «Внутренний осмотр» этим сообщением завершался. Таково было требование «Правил…» 1929 г., но в актах Возрожденного мы не найдем информации о должном проведении упомянутой процедуры. Лишь эпизодически, словно спохватившись, наш драгоценный эксперт между делом отмечает: «кости и хрящи скелета при ощупывании целы», как, например, в случае осмотра тела Игоря Дятлова. Но такому выводу грош цена, поскольку он сделан во время наружного осмотра трупа, а потому не мог быть исчерпывающе полным и информативным. Фактически это отписка, потому что без извлечения внутренних органов из грудной и брюшной полостей ощупывание не имеет смысла.
Что мы можем сказать о работе Бориса Алексеевича Возрожденного на основании всего изложенного выше?
1. Судмедэксперт, безусловно, был знаком с требованиями нормативных документов в полном объеме, однако нельзя не отметить допущенные им грубейшие нарушения правил работы и оформления служебной документации. Нарушения эти столь серьезны, что в некоторых случаях лишают его работу всякого смысла. Некоторые экспертизы Возрожденного трудно назвать «экспертизами» в точном значении этого слова, работу подобного уровня мог выполнить обычный прозектор с кафедры патанатомии или судебной медицины любого медицинского вуза страны, т. е. специалист без высшего медицинского образования. Роль эксперта Возрожденного зачастую сводилась к роли обычного наблюдателя — он вносил в свои акты только то, что видел. Это особенно заметно в случаях вскрытия тел Дубининой, Золотарева и Тибо-Бриньоля.
2. Можно без колебаний утверждать, что к 9 мая 1959 г., т. е. моменту проведения вскрытия тел, найденных в овраге, следователь Иванов уже взял курс на сворачивание уголовного расследования. Иванов уже знал, что нового продления сроков ведения следствия он в конце мая не получит (либо не станет об этом просить), а потому никакого суда и выдвижения обвинений против конкретных лиц не последует. На это совершенно недвусмысленно указывает тот факт, что акты судебно-медицинских экспертиз Дубининой, Золотарева, Колеватова и Тибо-Бриньоля остались не подписаны понятыми. Возрожденный мог передать следователю документы в таком виде лишь получив от последнего гарантию того, что данные документы никогда не покинут стен прокуратуры. Выражаясь проще, Иванов должен был сказать судмедэксперту примерно следующее: «Борис Алексеевич, не волнуйтесь, эти документы никто никогда не увидит!».
3. Очень странной представляется идентификация трупа Семена Золотарева, принимая во внимание всю совокупность привходящих данных: а) отсутствие документов, удостоверяющих личность; б) минимальное сходство трупа с известными прижизненными фотографиями Золотарева; в) отсутствие надежных ориентирующих признаков и особых примет погибшего. Татуировки не могли выступать в качестве последних, поскольку почти все они располагались на предплечьях обеих рук и были всегда скрыты одеждой. Тем более в зимнее время! Лишь татуировка «Гена» находилась у основания большого пальца правой руки, но имя «Гена» никак не указывает на человека, которого зовут Семен. Вряд ли даже родная мать могла в точности назвать, какие татуировки имел ее сын. Еще меньше информации для идентификации трупа несли коронки и зубные мосты Золотарева, поскольку судмедэксперт явно не имел стоматологической карты погибшего и не описал в своем акте их точное расположение. Особо стоит отметить тот факт, что Возрожденный в акте СМЭ назвал Золотарева Александром Алексеевичем, а не Семеном Алексеевичем, как было бы правильно. Это означает, что в распоряжении следствия даже 9 мая не было документов, удостоверяющих личность погибшего! По формальным признакам Возрожденный должен был вскрывать Золотарева как «неизвестного умершего», и никакие увещевания следователя в такой ситуации на судмедэксперта подействовать не могли. А вдруг судмедэксперт оказался бы прав и выяснилось, что к группе примкнул некий неизвестный?! Однако некто нашел нужные аргументы и убедил Возрожденного, что «неизвестный труп» очень даже известен. И этот загадочный некто явно не был студентом УПИ и уж точно не был следователем Ивановым. В дальнейшем мы вернемся к этому неожиданному выводу и отыщем другие свидетельства существования влиятельного и хорошо информированного человека, принимавшего деятельное, хотя и опосредованное, участие во всех злоключениях группы Игоря Дятлова (как до, так и после ее трагической гибели).
4. Представляется не случайной странная «забывчивость» судмедэксперта Возрожденного, ни разу не засвидетельствовавшего в актах своих экспертиз по «делу группы Дятлова», что «других повреждений на теле погибшего не установлено». Напомним, это была обязательная формулировка, завершающая собою описательную часть акта СМЭ. Она следовала (вернее, должна была следовать) после фиксирования в тексте результатов «контрольного прощупывания» костей, хрящей и суставов. В забывчивость эксперта верится с трудом, скорее можно предположить нечто иное — Борис Алексеевич старательно избегал упоминаний о проведении «контрольного прощупывания» и не желал фиксировать на бумаге, в официальном документе, что «иных повреждений», кроме описанных в акте СМЭ, погибший не имел. Почему?
Побудительных причин могло быть несколько, и самая очевидная из них заключается в том, что повреждений на трупах было существенно больше, нежели зафиксировано в актах экспертиз. Но Возрожденного убедительно просили «не писать лишнего» и «не раздувать список». Кто просил и насколько категорично, мы сейчас сказать не можем, скорее всего сам следователь Лев Никитич Иванов, не желавший «раскручивать дохлое дело» ни в начале, ни тем более в самом конце. Вместе с тем судмедэксперт Возрожденный прекрасно знал недавние истории разоблачений «бериевских злодеяний» и «многочисленных перегибов культа личности». Они отнюдь не закончились расстрелом Берия в декабре 1953 г., расстрелы высокопоставленных коммунистических сатрапов — всякого рода цанав, рапав и их присных — продолжались много позже. Не забываем, что Багирова, например, расстреляли весной 1956 г. — всего за 3 года до описываемых событий! По стране катился вал реабилитаций, выжившие жертвы сталинских репрессий и их близкие требовали пересмотра дел и наказания виновников их мучений.
И Возрожденный не мог не думать о том, что в скором времени успешно закрытое следователем-криминалистом Ивановым «дело о погибшей группе Дятлова» вновь откроет какой-нибудь следователь Петров… Или Сидоров. И назначение повторной судмедэкспертизы с сопутствующей эксгумацией захороненных тел будет первым шагом, который предпримет любой новый следователь. Да что там эксгумация! Возрожденный мог опасаться назначения повторных экспертиз уже по прибытии тел в Свердловск! Отец погибшей Людмилы Дубининой — крупный чиновник в Управлении лесной промышленности Свердловского совнархоза, квартира у семьи Дубининых находилась в сугубо номенклатурном «Доме горсовета № 3» на улице Декабристов, 16/18, знакомом всем жителям Свердловска. Кому известны связи такого человека и его возможности влиять на следствие?! Да никому! И если Возрожденный не хотел быть пойман на очевидной фальсификации экспертиз, — а в свои 37 лет он прекрасно понимал, чем это чревато, — ему надлежало зафиксировать те повреждения, скрыть которые будет невозможно, и предоставить следствию документ, составленный в максимально неопределенной форме. Это спасало его от возможного в будущем уголовного преследования. Потому что неполный документ — это все-таки не фальсифицированный, это огрех, халатность, но не умышленное искажение информации, предоставляемой следствию. Именно страх перед возможной проверкой его собственной работы толкал Возрожденного на то, чтобы составлять проанализированные нами документы именно так, а не иначе.
