Вячеслав Шеянов - Русский космос: Победы и поражения
Доходило до того, что оборонные и космические предприятия иногда не погибали сами собой из-за общей дестабилизации и распада хозяйственных связей, а сознательно и последовательно добивались национал-демократами – причем даже не как экономическая опора русского населения, враждебно воспринимавшегося ими в силу его большей образованности и культуры, но как символ «проклятого колониального прошлого».
Российские реформаторы ничуть не отличались в этом от своих республиканских коллег. Они четко воспринимали ВПК (и космическую промышленность в том числе) как своего прямого и непримиримого политического врага, подлежащего уничтожению. Публикации, рисующие его в виде неповоротливого, неэффективного и в конечном счете бессмысленного монстра, вырывающего изо рта советских семей остро недостающие им ресурсы и не способного произвести сколь-нибудь современное вооружение, начались в демократической прессе еще на заре перестройки – и с тех пор их интенсивность неуклонно нарастала.
Безусловно, эта позиция активно, осознанно и целенаправленно поддерживалась, усиливалась и фокусировалась стратегическими конкурентами Советского Союза из развитых стран Запада, в первую очередь разведывательным сообществом США, однако его роль носила, несмотря на безудержное самовосхваление его представителей, второстепенный характер. Ненависть ко всему советскому как таковому, воплощенная в ставшем классическим термине «совок», была органической особенностью практически всех советских демократов и диссидентов, и внешняя пропаганда лишь усиливала и фокусировала (правда, весьма умело и эффективно) эту ненависть, превращая ее в действенное оружие общественного самоубийства.
Понятно, что представители советского (а затем российского) ВПК, искренне стремившиеся служить государству и своей Родине вне зависимости от политической окраски их руководителей, оказались совершенно беспомощными перед лицом этой безапелляционной и всеобъемлющей агрессии. Варясь всю жизнь в котле бескомпромиссной глобальной конкуренции, они просто не могли себе представить ситуации, при которой руководство их страны начало бы комплексно и системно реализовывать интересы не своего народа, а его стратегических конкурентов, в том числе путем прямого уничтожения ВПК и космической отрасли как его неотъемлемой части.
Посвятив всю свою жизнь служению своей стране, руководители ВПК в принципе не были способны даже представить себе реальность, в которую окунули их реформаторские процессы. Эта реальность была столь чудовищной для них, что они просто не могли осознать происходящее с ними – и, соответственно, оказались полностью беспомощными в новой ситуации.
За несколько лет до того они не понимали убийственную для отрасли горбачевскую «конверсию», по которой высокотехнологичные военные предприятия вместо переориентации на выпуск столь же высокотехнологичной мирной продукции принуждались к производству примитивного дефицитного ширпотреба (в котором они еще и оказывались неконкурентоспособными – из-за избыточной сложности и, соответственно, дороговизны оборудования).
Теперь они точно так же были не в состоянии осмыслить сам факт войны на уничтожение, развязанной новым руководством страны не порочным и неэффективным сторонам советской цивилизации, но самой этой цивилизации как таковой. Смертельным врагом была для демократов и либеральных реформаторов сама память о Советском Союзе в любой его форме, и любая попытка пусть даже частично вернуться в него, восстановить или сохранить хоть что-то, так или иначе связанное с его мощью, была заведомо неприемлемой.
Ситуация кардинально усугублялась практически полной поддержкой демократов и наследовавших им либеральных реформаторов со стороны трудовых коллективов, в том числе наиболее технологически передовых предприятий ВПК. Не стоит забывать о том, что именно инженерно-технические работники, в первую очередь предприятий военно-промышленного комплекса, в том числе космической отрасли, были наиболее надежной социальной базой демократов – достаточно вспомнить хотя бы колоссальную роль «наукограда» Зеленограда в раскачивании ситуации в Москве в конце 80-х годов[16]. Лояльность директоров уходящей власти в этой ситуации не значила попросту ничего – тем более, что и они сами видели и отчетливо сознавали растущую неспособность старой управленческой команды справиться с руководством страной и, соответственно, обостряющуюся потребность в их замене.
Остро ощущаемая беспомощность директоров ВПК привела многих из них к форсированному разграблению своих предприятий, к серьезным уступкам в глобальной конкуренции ради извлечения личных выгод – обычно в ущерб интересам своей страны, отрасли и предприятия. Не видя приемлемого будущего для последних, часть директоров занялась обеспечением личного, семейного благополучия.
Ярчайшим проявлением общего падения нравственности в финансовой сфере представляются изменения балансов финансовых отношений Советского Союза со странами Восточной Европы. Еще на начало 1987 года практически все эти страны были должны СССР значительные суммы, что отражало огромный вклад Советского Союза в развитие восточноевропейских государств – в том числе и значительно более развитых и богатых, чем он сам. Однако в 1987, а в основном в 1988 году по инициативе европейских членов СЭВ началась так называемая выверка задолженности, связанная с переводом расчетов с переводного рубля СЭВ (условно-расчетной единицы) на свободно конвертируемые валюты. По итогам этой выверки – на конец 1989 года – Советский Союз оказался должен практически всем европейским странам рассыпавшегося СЭВа. Причина этого понятна и заключается, насколько можно понять, в том, что советские внешнеэкономические чиновники, не видя смысла в отстаивании интересов своей умирающей страны, в массовом порядке сдавали их – в том числе, вероятно, и за весьма малую мзду.
В конце концов такое понятие, как «кипрская улица красных нефтяников» (означавшее не конкретную улицу, а заметное социальное явление), полностью сложилось уже к концу 1994 года. С учетом инерционности формирования подобных понятий и длительности складывания явлений, описываемых ими, можно быть твердо уверенным в том, что частные финансовые потоки из еще государственной советской нефтяной промышленности «зашли» на Кипр в конце 80-х годов.
Подобное воровство – во многом вызванное не только освободившейся от советской морали и страха жаждой наживы, но и простым человеческим отчаянием – в полной мере затронуло, конечно, и военно-промышленный комплекс Советского Союза и во многом способствовало тому, что его руководство оказалось не в состоянии оказать политическое сопротивление реформаторам. Ведь помимо того, что оно, как и вся страна, не видело никакой реальной альтернативы убийственным реформам Гайдара, его «рыльце было в пушку», и оно было весьма уязвимо для любого (и в особенности честного) расследования его деятельности. Самое же главное заключалось в том, что часть руководства ВПК интенсивно зарабатывала себе состояния на всеобщем распаде, на уничтожении страны и своих собственных отраслей и потому объективно была заинтересована не в прекращении, но во всемерном углублении и усугублении этого распада, несущего ему баснословные прибыли.
Именно в этой личной заинтересованности советской элиты в разворовывании страны, в растаскивании ее по кусочкам и заключался главный, невидимый со стороны секрет самораспада Советского Союза и успеха либеральных реформ: могущественная страна, вторая по влиянию держава мира была предана и молниеносно уничтожена собственной элитой, собственным глубоко переродившимся руководством.
Завершением агонии советского ВПК в его дееспособном виде стал 1992 год, в марте которого и. о. премьера Гайдар объявил о 70-процентном сокращении финансирования государственного оборонного заказа. В ответ на недоумение представителей ВПК, которые имели на руках подписанные и имевшие силу закона однозначные обязательства государства, нынешняя икона либеральных реформаторов с иезуитским юмором объяснил, что ни о какой отмене государственного оборонного заказа речи не идет – именно потому, что тот имеет статус закона и не может быть отменен правительством без согласия Верховного Совета. Правительство полностью признает сделанный отрасли заказ и «всего лишь» отказывается финансировать 70% его вели чины.
Понятно, что одномоментное более чем трехкратное сокращение финансирования означало, по сути дела, уничтожение тогда уже российского ВПК как заметного в мировом масштабе хозяйственного субъекта. Это в полной мере касалось и космической отрасли.
Позднее, когда в горячих точках по всему бывшему Союзу стало в массовом порядке выявляться стрелковое оружие заводского производства, но без заводских номеров (а что делать – выживать же как-то надо!), этот акт отраслевого геноцида был без лишнего шума отменен, и финансирование ВПК возобновилось.
