Чингиз Гусейнов - Семейные тайны
"Но что мне карлики, когда уже нет великанов?" Лишь он один, Джанибек, остался, а кругом - карлики (часть третья?).
Передали ему как-то, и вспыхнул гнев к тому, кто передал,- ославит на всю округу! как о нем высказывается Расул под мелодичный звон ратушных колоколов, однажды назвал его: Длинная Рокировка! а когда, мол, Джанибек в рост,- Три Шара, поставленные на попа!
А у Расула, как это понял потом Джанибек, и на время успокоился (разве можно быть уверенным до конца?), вышло иначе: да, площадей-то тьма, и шаром, и" квадратом, и пятиугольником, и Дуговая, и Подковная, даже Щенячья, и Булыжная, которую асфальтировали, но отчего-то переименовали в Песчаную (?), но вовсе не обязательно, чтоб дорога из деревни, откуда вышел Джанибек, шла мимо его площади, могут даже с ним не встретиться.
(Еще из площадей: шестигранником, эллипсом, Инвалидная - в честь всех войн, ибо ненасытна тяга, и последняя, проба сил, и цинковым гробам нет конца, тайные захоронения,- Афф-ская. И Барабанная тоже, в память о прошлых триумфах - Кавказских, Каракумских, еще каких-то, пыль да туман.)
И вот снова вернулся.
А ЕСЛИ ВЕРНУСЬ, ТО С НЕВИДАННЫМИ РАНЕЕ ПОЧЕСТЯМИ, так и знайте, зарубите себе на носу, пророчествовал, прощаясь с родичами (и целуя их в нежные щеки): Впрочем, это племянник выразил его сокрытые думы, а заодно, чтоб дядя не переживал, что ступил на тупиковую дорогу.
А тут тайный приезд. Инкогнито.
Кофе был вкусный, но воспринимался здесь у Нисы как нечто чужеродное. И напоминающее дом, где Лейла, службу, где вид из окна, будто не настоящее это, и купола, и золото, и - по нашим понятиям - небоскребы. Кофе - это утром дома, кофе - это служба, беседы Для тесных контактов.
И ощущение легкости, свободы, силы, и Джанибек - нечто далекое-далекое, НО ОН БЛИЗКО, растаял и гнев, вспыхнувший, когда они с Нисой стояли на улице, дожидаясь зеленого света, и на бешеной скорости промчалась вереница машин с воем сирен, а рядом - похоронная процессия, тоже остановилась и ждет/
И услышал Расул: "Какого-то Устаева хоронят". Вздрогнул. Гроб был открыт, но лица не видать. И другой голос: "В свое время гремел! Но кто теперь помнит Устаева?"
а потом колеса машины вращались вхолостую, и голова Джанибека, сидевшего сзади за шофером, где самое безопасное место, вдавилась, в плечи ушла.
резкий подъем машины, и она, как игрушечная, уже на ладони, можно, открыв дверцу, выйти и прогуляться, вдыхая горный воздух и видя белеющую вдали, на севере, сахарную голову Эльбруса, а на юге - розовая макушка Большого Арарата, да, да, ладонь, с вмятинами и буграми, а ровные линии морщин как колея в пустыне, и пальцы, устремленные вперед, словно эстакады, и небесная синева море; и, подойдя бесстрашно к гладкому и скользкому краю, скатиться вниз, в гигантскую пропасть, не зацепившись за одиноко белеющее сбоку облачко и паря невесомо, как мотылек, и дух захватывает,- скатиться на оживленную улицу, где только что проехала машина.
толпа замерла, а регулировщик растерян, все взоры устремлены вверх, и не видят падающую мошку; наверху высоко-далеко нависла над городом рука с оттопыренными пальцами, сквозь которые пробиваются на землю мощные снопы золотого света, а на ладони, плоской как тарелка,- скрытая от глаз машина, похоронная процессия двинулась на широкий проспект, в скорбном молчании опущены головы, и лишь одна, что открыта небу, привлеченная необычным явлением летающей ладони, замершей над городом, невольно приподнялась над подушкой, густые седые волосы заискрились, будто причесанные янтарным гребешком,- но кто сверху мог это увидеть?! потом рука исчезла, и машина, а в ней Джани-бек, не рискнувший вылезти на открытую ладонь, была плавно опущена на незнакомую дорогу, мощенную бетонированными плитами, и не успевшие выключиться колеса покатили по ней, словно ничего прежде не было: ни резкого подъема, когда душа ушла в пятки, ни стремительного спуска, когда на миг Джанибек испытал ощущение невесомости, и оно, к удивлению, было пережито не раз и даже только что, когда трепыхались невесомые крылышки мотылька, по обе стороны дороги - косари, кто с косой, а кто с серпом, и Джанибека никто не знал, хотя и привычно имя. "а меня зовут…", и те называют имена, которые Джанибек тут же забывает, ибо тоже привычные, услышишь на каждом шагу.
и не то обидно, что не знают его, а что шофер… но он будет нем, как могила! или тот, кто сейчас рядом с шофером, самое опасное место, и он тоже будет молчать, нет никакого смысла ему, ведь из людей старшего брата, поставщика кадров, так что не растрезвонят, не растреплются: "никто не узнал!" Джанибек удивляется, что не растут камыши, "наши земли издавна славятся…" и называют какие-то неведомые плоды, оттого, думает Джанибек, и рослые все, здоровенные парни, метра два росту, и ясные чистые глаза, не знающие лести, вот кого бы пригласить, чтоб сел рядом с шофером, а тут еще косу в руки ему парень с рыжими усами протягивает, давай, мол, к нам, сочная трава выше колен, хорошие корма будут, звенит, срезаемая острыми косами.
"я вам лучше спою!" - говорит Джанибек, чтоб не срамиться с косой, ну да, ^рекрасный у него голос, заслушивался некогда Расул: Джанибек пел как бог, и овцы, перестав щипать траву, заслушались, и замер в вышине жаворонок, до которого дотянулись чисто звенящие ноты, которые разве что самому Соловью, уж о нем-то слыхали! и удавались - Бюль-Бюлю.
ах, как пел Джанибек!.. привычные слова СУДЬБА, ПОМОГИ МНЕ, А ТО И ВОВЕК ЖЕЛАНЬЯМ МОИМ НЕ. СБЫТЬСЯ, НА СЕРДЦЕ ГОРЯЩЕМ МОЕМ ОГНЕВОЕ КЛЕИМО, но здесь звучали так, будто человек впервые заговорил, обрел дар речи, Я ТЕНЬ НА ДОРОГЕ ЛЮБИМОЙ, НИКТО МЕНЯ НЕ ПОДНИМЕТ, ЕСЛИ ДАЖЕ СОЛНЦЕ С АРКАНОМ ЛУЧЕЙ НАБРОСИТ ВСЕВЫШНИЙ великие слова И ПРОЙДЕТ ОНА ПО МНЕ, НЕТ МЕСТА ДЛЯ МЕНЯ В ДУШЕ ЛЮБИМОЙ, И ПЕСНЬ КЛАДБИЩЕНСКАЯ СУЖДЕНА НА ЧЕРНУЮ ДОЛЮ МОЮ. и странное дело, ему захотелось, косу взял, обушок ее был прохладен, руки в сторону - рраз, и высокая трава послушно ложится, идет и идет и злится на того, кто сидел с шофером, сунул руки в карманы брюк и важно ходит по бетону дороги,- ни к чему не пригоден, отрастил- пузо, отправит его пастухом или нет, потом решит куда, пасти некого, чтоб строен был, как тростник, скошенная трава тут же вяла.
а потом устал, бросил косовище, в траве белеет лезвие косы.
- подними! - крикнули ему.
- что? - не понял.
- косу! и воткни косовище в землю! - нехотя поднялся,- надо,- слышит за спиной,- и о земле подумать, дать ей отдохнуть, чтоб сочными травами кормить овец,- и растянулись на пригретой солнцем соломе, пахнет свежескошенной травой, и кажется странным весь этот день и машина, стоящая на дороге, и куда-то исчезнувшие те двое: шофер и рядом с ним.
а земля эта, куда примчались, оказалась рядом, вскоре он и вовсе удивится, когда узнает, что по ту сторону дороги, надо только чуть проехать назад,- его зона, где остро и густо растут камыши, издавая, как подует ветер, тревожные железные звуки, будто и не камыши вовсе, и негде лугам взяться, чтоб накормить уже давно не блеявших овец, и снова тоска, и снова эти овцы, которые не скоро выйдут на Овечью долину.
КАК ДОЛГО МЫ БУДЕМ ЗДЕСЬ? ИЛИ СНОВА ТАИТЬСЯ?
Полутемная комната, кем-то когда-то отвоеванная у большого дома, когда шло уплотнение, с отдельным входом, и ангел, чьи ноги разлучены с телом, и он никак не переберется на эту сторону, высунулся по пояс и застыл, парит над ними,- снова желание набирает силу, но ни за что не рискнет, чтоб не испытывать судьбу.
И он все-таки ушел: да-да, разобраться!.. И назойливое: "Легко других! А ты начни с себя!" Что ж, неплохое начало!..
Она устала. Очень. Ибо только кажется, что ей захотелось, и она разбудила.
И борьба с теми ненавистными ей женщинами, в чьих обликах она себя вдруг увидела и которые ее обделили, и с тем мужчиной, чью голову она разбила бутылкой, когда началась ДУЭЛЬ СОПЕРНИКОВ, и эти ее мечты, и даже снятая для нее Расулом квартира там, И ТЫ РОДИШЬ ЕМУ НАСЛЕДНИКА,-столько вдруг на нее навалилось, должна наступить пауза, чтоб стало еще крепче или вовсе исчезло.
А КАКОЙ Я ПРЕДСТАВЛЯЮСЬ ЕМУ? Кто-то из тех, кто был прежде, СКОЛЬКО ЖЕ У МЕНЯ БЫЛО!! с чего-то вдруг посвятил ее в тайны женатого мужчины, который стремится к близости вне дома и, получив свое, еще крепче привязывается к дому, а молодая, к которой он тянулся, становится вдруг скопищем всего дурного, злодейкой, мечтающей только о том, чтобы разрушить привычное, с чем он не думает порывать. "Но это,- поспешил тот успокоить ее, ибо ему вовсе не хотелось расставаться (а он уже для нее не существует!), - быстро проходит, и он горит нетерпением встретиться вновь!"
Расул - это для нее новое. А как уедет один?! И он прощается, улыбка виноватая, НУ ВОТ, ПОИГРАЛИ, и никогда не увидятся!..
И каждый раз - обман. А началось… такая глупая, ничего не понимала. Когда же поняла, что случилось, было уже поздно, потом его друг, она была в отчаянии, когда ее обманули, и он с такой искренностью негодовал!.. И бросил.
