Нина Берберова - Дело Кравченко
«Каниферштан» Дон-Левин
— Кто такой Дон-Левин? Он — соавтор Зензинова, соавтор статей Кравченко, соавтор генерала Кривицкого (который с ним не поделил денег и покончил с собой), соавтор Валтина, известного автора книги «Без родины и границ». Контракт между Дон-Левиным и Кравченко по поводу книги «Я выбрал свободу» должен бы был найтись в архивах издательства Скрибнера, он, вероятно, тождественен с контрактом, заключенным между Дон-Левиным и Валтиным… Теперь он написал свой последний шедевр: мемуары Косьенкиной. Добавить к этому нам нечего.
Что касается Лайонса, то он редактор «Америкэн Меркури». Для него всегда Гитлер и Сталин стояли на одной доске. Радио наци предавало статьи Лайонса в Берлине и Риме. «Старс энд Страйкс» рассказало нам, что он был на службе у генеральных штабов Германии и Италии, о чем было говорено даже в Конгрессе.
(Матарассо вынимает из папки газетную вырезку.)
— 4 апреля 1944 года Кравченко дал свое первое интервью. Он использовал для этого все темы, любезные сердцу Зензинова, Далина и Николаевского.
Мэтр Изар: Вы цитируете американскую газету коммунистического направления?
Матарассо: Почему вы улыбаетесь?
Мэтр Изар: Не спрашивайте, почему я улыбаюсь, и я не буду вас прерывать.
Матарассо: Уже в июле Кравченко пишет свою «биографию», под названием: «Как я порвал с Россией Сталина», и эта биография подписана им и Дон-Левиным. Из этой биографии вышла потом вся его книга.
Мэтр Изар: Почему вы не пригласили сюда Дон-Левина?
Матарассо: Нам известно, что Кравченко гостил у Дон-Левина, не то около Нью-Йорка, не то в восточной части Соед. Штатов.
Мэтр Изар: Нью-Йорк и есть в восточной части Соединенных Штатов. (Смех.)
Матарассо: Около дачи Дон-Левина находится дача Керенского. Это — в Коннектикуте. Таким образом, устанавливается связь всех со всеми.
Зензинов, Далин и Николаевский, кстати, даже выдали аттестации Кравченко, которые нам были прочтены. Он нам сказал, что это были единственные люди, которых он видел, когда писал свою книгу. Эти люди — профессионалы антисоветской пропаганды. Они были все разоблачены во время войны, как агенты Геббельса и Гитлера. Еще был Маламут, но это — калибром поменьше.
Все это и есть процесс, а не речи о Торэзе, которыми вы занимались здесь. Каждый раз, как мы задавали вопросы Кравченко, он не отвечал. Справьтесь со стенограммой 28 февраля. Это был «день молчания». На своей пресс-конференции Кравченко обещал поставить суду важные документы. Он ничего не доставил, а принес свою рукопись, когда прошли все сроки.
Матарассо читает выдержки американской коммунистической прессы, где были сомнения, что книга Кравченко написана им самим, а также те выдержки, где были указания на Лайонса, как автора книги. Он сообщает суду, что клуб «Книга месяца» не дал премии Кравченко, так как считал, что он писал «Я выбрал свободу» не один.
Затем Матарассо переходит к комментированию рукописи Кравченко.
Председатель напоминает, что время идет и что скоро перерыв.
Матарассо говорит еще с полчаса и заседание прерывается.
«Американский метод»
После перерыва Матарассо продолжает разбор рукописи. Опять: Ашхабад-Сталинабад, опять — Орджоникидзе. Он цитирует Познера, находит ошибку в дате смерти Ягоды, находит выкинутый эпизод: отец и мать Кравченко пострадали от белой армии.
Вывод его следующий: рукопись не сфабрикована для процесса, но такая, какая она есть, она доказывает способ работы Кравченко, путь, по которому он шел — от первого варианта до печатного текста, — и с несомненностью можно утверждать, что ему создавать ее помогали.
Матарассо утверждает, что у профессора Санье, эксперта трибунала, были какие-то листы, которые не принадлежат рукописи.
Председатель: Откуда же эти листы?
Матарассо: Это варианты: есть на ту же тему другие листы в рукописи.
Мэтр Изар: Я хочу заметить, что ними получены еще новые листы, которые возвратил Санье. Он считает, что они были напечатаны более полутора лет тому назад.
Матарассо: Есть страницы совершенно чистые и есть с поправками, есть несколько версий одного и того же случая. Это — фабрикация американской системы.
Газета «Лэттр Франсэз» — французская, это газета — для французов. Нам чужды такие методы. В Америке есть специалисты, которые пишут книги за других, они рекламируются в газетах. Объявления кончаются иногда так: мы пишем — вы подписываете!
Если вы вынесете вердикт в пользу Кравченко — мы знаем его! — он будет продолжать делать то же самое. Его сделали символом свободы. Он просто скучал на приемке труб, в то время, как партизаны и красная армия сражались за свое отечество.
Начало речи Блюмеля
Блюмель — самый старый из всех шести адвокатов. Это — оратор старой школы. Он шепчет, он кричит, он машет снятыми очками, вздевает руки к небу и выходит то и дело на середину подиума. Речь его полна цитат: он цитирует Пиранделло, Монтескье, Черчилля, Робеспьера, Сталина и еще два десятка знаменитых людей. Он задает сам себе вопросы и сам же на них отвечает. В первые дни он никак не мог произнести имени Кравченко, теперь он его запомнил. Но о России — ни прежней, ни нынешней — он не знает ничего.
Набор общих мест, выспренных фраз, ложной учености, ничего не значащего глубокомыслия… Пусть оба, до сих пор выступавшие, молодые адвокаты, люди не талантливые, но они — бескорыстно или корыстно — изучили вопрос и стараются не ударить в грязь лицом перед своей аудиторией и печатью. Блюмель же безответственен, легкомыслен и многоречив.
Признавшись в полном уважении и симпатии к Моргану, Блюмель, удивившись рекламе, которая была устроена процессу, сразу переходит к оценке советского режима.
— Режим этот — жестокий, — говорит он, — и каково было перевоспитание! Сталин — это в одном лице Ришелье, Кромвель и Кавур. Нам 30 лет рассказывают ужасы про этот режим, а мы все не верим! Там — ни голода, ни безработицы, ни личных интересов. А что до чисток, то чистки любил делать и Ришелье, о чем можно прочесть в его завещании[6].
Далее он около часа цитирует показания, как он говорит, не-коммунистов-французов, о благосостоянии современной России. Затем переходит к показаниям немецких генералов, о подготовленности России к войне.
— Победил режим, а не народ, — говорит он. — Была армия, созданная режимом, было вооружение, которое дал режим. С этой страной все хотели быть в мире. Барту хотел. Гамлэн хотел. Удивительно ли, что хотели германо-советского пакта и немцы?
Ряды в зале редеют. Становится поздно. Председатель предлагает Блюмелю окончить свою речь на следующий день.
Двадцать третий день
Заседание в среду, 16 марта, началось в 1 ч. 45 мин. Мэтр Блюмель, третий адвокат «Л. Ф.», продолжает свою речь, начатую накануне.
Он опять возвращается к советско-германскому пакту, старается его оправдать с точки зрения СССР (что не трудно) и с точки зрения Франции (что значительно труднее). Он цитирует речь Сталина от 3 июля 1941 г., в которой тот сказал: «Мы спасли нашу страну от войны на целых полтора года!»
— Кравченко лгал, — восклицает Блюмель, — и Вюрмсер написал об этом. Всякую ложь необходимо разоблачать. Вюрмсер писал, что Кравченко — враг нашей страны. И я докажу это, как доказал уже, что он лжец.
Мэтр Изар протестует.
— Он — лжец, — повторяет Блюмель. — я вас не боюсь! И он дезертир, потому что господин генерал Руденко нам сказал, что он мог быть призван на фронт в любую минуту. Кроме того, по советским законам, каждый, кто бросит свою работу — дезертир.
Мэтр Изар протестует.
Блюмель: Не будем делать здесь политического собрания, мы можем встретиться с вами в другом месте для этого. Я повторяю: Кравченко дезертир.
Затем адвокат «Л. Ф.» переходит к случаю с Торэзом. Он считает необоснованным обвинение его в предательстве. Министр Боннэ летом 1939 г. обещал германскому послу «обезвредить» французскую коммунистическую партию. Это и было сделано в сентябре 1939 года. Торэзу необходимо было скрыться. Если бы он этого не сделал, он был бы расстрелян правительством Виши. Между тем, после ухода немцев, он сделался министром, сидел рядом с де Голлем, Венсен Ориолем и называл их: «мон шери ами!»
Блюмель ставит в упрек Кравченко, что он семь месяцев сидел в Америке, а не сразу «выбрал свободу».
Председатель: Он должен был хоть немного научиться языку! (Смех.)
Блюмель: Можно себе легко вообразить, как обрадовались меньшевики, когда он появился на их горизонте! Я сам был меньшевиком…
Мэтр Изар: Но с тех пор вы перекрасились…
Блюмель рассказывает суду о большевиках и меньшевиках, о расколе РСДРП в 1903 году, о Дане, Мартове и Троцком.
