Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну
— Без вашей помощи не додумался бы, — засмущался Павел.
— А у меня должность такая… помогать. Яблоком угостишься? — Журавлев выдвинул ящик стола, выложил четыре налитые янтарно-медового цвета славянки. — Ешь. Из собственного сада, в котором я только по большим праздникам бываю. Теща в основном хозяйствует.
…На следующее утро выпал обильный иней. Сверкал под солнцем на крышах и на ознобленной траве. Ветви деревьев в нем словно из серебра вычеканены.
Вместе с ветеранами на закладку парка пришли совхозные специалисты во главе с Малашуком и Либединским. На мотоцикле подъехал Федорков. На прицепе трактора привезли тележку с перегноем.
Малашук прибыл в ватнике, на плече мешок с ясенем. Вытащил саженец. Корень ясеня с мелкими корешками в дернике — мохнатыми, каштаново-рыжеватыми, как борода перса, крашенная хной.
— Дывысь, гарный мой явор?
— Хорош! Ничего не скажешь. Главное, корневая система мощная, — похвалил Нестеркин.
— Хто крепкий корень мае, тот беды не знае. Во, вирш сочинив, — широко, по-детски рассмеялся Малашук.
Между тем Нестеркин поднял руку, намереваясь, как всегда, сказать речь.
— Товарищи сельчане и депутаты! — торжественно начал он.
— Ур-ра! Поблагодарим Ивана Михайловича аплодисментами за содержательную речь, — закричал Федорков.
— Я еще не выступал.
— Время истекло, Михалыч, — весело подхватили в толпе. — Пора за лопаты.
Работа пошла разгораться с ходу, как костер по сушняку. Сделали разметку для лунок. Замелькали лопаты.
Павел сбросил куртку, порезал на куски слой дернины, рачительно, по-хозяйски снял ее, сложил в кучку. Бесплодную глину отбрасывал в сторону. Он жадно вдыхал неповторимый, сладостный запах земли, каждой клеточкой своего молодого тела ощущая неразрывную связь с ней.
Вскоре посадочная яма была готова. Павел измельчил дернину, сбросил ее в яму.
Ребята поднесли с полведерка перегноя. Он высыпал его, перемешал на дне ямы с дерниной, размельченной в крупнозернистый чернозем. Затем взял из люльки мотоцикла дубок, полюбовался им. Опустил корнями в яму и начал засыпать ее выброшенной наверх землей.
— Все! Как здесь и рос… Тянись к солнцу, родимый!
Владимир Виноградов
ОЧНАЯ СТАВКА
Они все сидели в одной комнате, недалеко друг от друга, почти рядом: отец на стуле, мать и сын на сундуке — одна семья, родные люди. А со стороны казались чужими. Сидели молча, не встречаясь взглядами, направив их в разные углы, замкнувшись. У некоторых нынешних художников есть такая подчеркнутая манера изображать людей в группе: вроде вместе, но каждый порознь, стоят или сидят боком, а то и спиной к соседу, уйдя в собственную, отстраненную думу. И тогда задаешься вопросом: для чего же их волей или неволей собрали вместе, чтобы тяготиться взаимным присутствием, по какой прихоти, если они не прочь тут же разойтись, ибо каждый из них сам по себе.
Обыск в квартире Григорьевых подходил к концу. На столе лежал чистый, незаполненный бланк протокола. Его оставалось лишь перечеркнуть большой буквой «зет», потому что ничего обнаружено и изъято не было.
— Других помещений у вас нет? — обратился инспектор к хозяйке.
Его вопрос стряхнул оцепенение с женщины, она нервно поправила платок и подняла печальные глаза. Хотела ответить, но ее перебил муж.
— Других помещений не имеем, — сказал он грубо и резко.
Один из понятых, дворник, переступил с ноги на ногу, крякнул.
Инспектор заметил реакцию понятого и спросил хозяина квартиры:
— Что же это у вас — ни сарая нет, ни чулана? А чьи же сараи во дворе?
— Как же так, Иван Дмитриевич, ведь и у вас есть сарай, — прорвало дворника.
— Покажите, — потребовал инспектор у хозяина.
— Где ключ? — зло буркнул тот жене.
— Ключ?.. — вышла она из задумчивости. — Юра, где ключ?
Сын метнул взгляд темно-карих глаз с матери на отца, нервно смахнул со лба нависшую челку. Парень нехотя встал с сундука и пошел во двор, остальные за ним.
Юрий подошел к одному из прижавшихся друг к другу сараев, просунул руку в какую-то щель и достал ключ. Отпер заржавевший от сырости висячий замок, распахнул дверь.
Сарай внутри оказался не слишком забитым вещами: сломанные стулья, мешковина, тазы, бак, части от велосипеда. Но разбирать этот хлам мало радости. Все покрывала густая пыль. Похоже, сараем давно не пользовались.
А наверху что?.. Какая-то клеть… Голубятня?
— Голубятня, — ответил парень.
— Чего ж бросил голубей гонять? — Инспектору захотелось поговорить о прирученных птицах — сам увлекался этим делом в детстве.
— Нет уже голубей, — угрюмо ответил парень, скосив глаз на отца. Тот хмуро смотрел на носки ботинок.
— Жаль… А где у вас лестница?.. Ага, вот. Поставь-ка ее к клетке.
Инспектор поднялся и, открыв дверку клети, пошарил внутри рукой.
— Там что-то есть, — произнес он. И быстро спустился, держа в руке завернутый в промасленную тряпку тяжелый сверток. Осторожно развернул его, и все увидели отливающий вороненой сталью большой пистолет.
— А еще утверждали, что ничего нет! — с укоризной, но и не скрывая удовлетворения, бросил инспектор упрек хозяевам: — «Вальтер»! Немецкая вещичка. — Запрокинул ствол кверху, вынул магазин, проверил патронник. Пистолет не был заряжен. — А где патроны? — спросил, обращаясь сразу к отцу и сыну.
Те молчали, вроде их все это не касалось.
— Вот люди! — сказал инспектор с досадой. — Придется теперь всю эту рухлядь перебирать… Может, скажете все же, где патроны-то? Раз уж пистолет нашелся, патроны зачем прятать?
— Я ничего не знаю. — Юрий опять скосил глаз на родителя.
— Чего зыришься! — закричал отец. — Поганец! К тебе пришли, твое имя в бумажке, а на меня смотришь!.. Ищите чего хотите и где хотите, а меня это не касается…
— Потише, Григорьев, потише, потом будете выяснять свои отношения.
— Нечего с ним выяснять, тоже мне личность!
— Ладно, — примирительно произнес инспектор, — помогите вещи вытаскивать.
Он сам перебрал все барахло, вновь обшарил клеть, обыскал все углы и закоулки, но патронов нигде не оказалось.
Отца и сына допрашивали порознь.
Григорьев-старший заявил сразу, что найденный в их сарае пистолет он видит впервые.
— Не знаю чей, — сказал он, — никогда в доме не видел. Сараем давно не пользовались. Ваш работник, кажется, убедился, что в сарае все пылью покрыто. И голубей, как вы понимаете, не я гонял. И Юрке запретил.
— Почему? — спросил следователь.
— Шпана надоела. Шляются всякие, галдят, свистят, спорят.
— Так чье же все-таки оружие?
— Откуда мне знать, — начиная раздражаться, ответил Григорьев. — Почему об этом спрашиваете меня?
— Но сарай-то ваш.
— Моей семьи. Но наша семья, как вам известно, не из одного меня состоит.
— Да, конечно, еще супруга, сын и кошка.
— Мне не до шуток. Но члены семьи должны отвечать каждый за себя, у нас не круговая порука.
— Да, круговой поруки быть не должно, — согласился следователь, — и в семье какая-нибудь вещь может оказаться в руках только одного. И за незаконное хранение огнестрельного оружия положено отвечать тоже одному — его владельцу. Пистолет не примус, на котором чай для всех кипятят. Вот и выясняем, чей же этот «вальтер», кому из вас принадлежал. В вашей семье, — подчеркнул он.
— Не знаю, кому попадал, в чьих руках видели. В моих руках никогда не был. Не я хозяин пистолета.
Григорьеву не понравилась выжидающая пауза следователя. Он нахмурился, хмыкнул и вдруг резко сказал:
— У кого вы его видели — у меня, у жены? Или еще у кого?
— Не горячитесь, Григорьев. Если скажу, в чьих руках побывало оружие, найденное в вашем сарае, то волнение у вас заметно усилится. Если вы сами не знаете, кто мог пользоваться пистолетом, то могу сказать. Это не секрет. Впрочем, достаточно и того, что он был в руках вашего сына. Видели свидетели. Не случайно мы и пришли с обыском.
— Ну вот, у него видели — с него и взыскивайте, — предложил Григорьев с усмешечкой.
— Взыщем. Но вы ж его отец.
— Ну и что с того, что отец! До каких пор все отец да отец. Может, он завтра убьет, зарежет кого, так что же, прикажете мне в тюрьму идти за него? Интересное дело! Мало с кем он якшался! Голубей гонял, шатались к нему всякие. Как проходной двор. Может, приятели подкинули, чтобы спрятать, а ему не сказали. Что, так не бывает?.. — Потом чуть помолчал и добавил: — Но видели-то у него, не у меня. Или тоже есть свидетели?
— А вы уверены, что свидетелей нет?
Григорьев метнул взглядом: «Не ловите меня».
— Сколько лет сыну? Чем занимается?
— Восемнадцать. Работает. Кормилец, — усмехнулся Григорьев.
