Василий Стенькин - Без вести...
— Вот ужас... — подумал он. — Не дай бог пережить такое. Нет, ни за что!
В общем, решение было принято... И не ведая об этом, Анджей подлил масла в огонь: сообщил, что завербовался в Соединенные Штаты Америки, рассказал, как это делается.
Днем Каргапольцев отправился на Мюлесенштрассе, где размещалось отделение так называемого «Толстовского фонда». Там можно было оформить контракт на выезд в ту самую заокеанскую страну.
Моросил мелкий сентябрьский дождь. Наступило похолодание, редкое в здешних местах в начале осени.
Прошла неделя с тех пор, как Иннокентий передал пожилому симпатичному господину на Мюлесенштрассе автобиографию, анкету и заявление с просьбой разрешить выезд в США. Осталось получить рентгеновский снимок грудной клетки и шесть фотокарточек для благодетелей из «Толстовского фонда».
У Иннокентия было сквернейшее настроение: все последние дни он жил впроголодь. Как назло, никакого случайного заработка. Пособие по безработице не удалось получить: отказали в регистрации, поскольку не является постоянным жителем Франкфурта. Двадцать марок, оставленные Николаем, кончились.
Каргапольцев слышал от ребят, что табак утоляет голод, успокаивает нервы. Он взял сигарету из пачки, лежащей на тумбочке соседа, зажег и сделал три-четыре затяжки. Его вырвало.
Симпатичный господин из «Толстовского фонда» встретил Каргапольцева с наигранной веселостью. Его речь состояла из мешанины русских, английских и немецких слов.
— О, я так беспокоился энд волновался, что тебя нихт. Фрагебоген унд автобиография лежат, а рентген и фотокарты нет. Я от души желаю, чтобы ты нашел счастье ин USA.
Иннокентий с трудом понял, что ему следует пойти на улицу Цеппелин-аллее, где с ним хотят познакомиться те, от кого теперь полностью зависела его судьба. Старичок все-таки сумел растолковать, что по этому адресу находится отделение службы безопасности, называемой для краткости Си-Ай-Си.
В особняке на Цеппелин-аллее Каргапольцев без всякой волокиты был принят лейтенантом американской армии. Лейтенант был высокий, лет сорока пяти, с черными, напомаженными волосами, с усиками, похожими на две черные мухи. Когда он говорил, мухи шевелили крылышками.
— Мне сообщили, господин Кар-га-поль-цев... О, какая трудная фамилия! Разрешите называть по имени?
Иннокентий кивнул.
— Мне сообщили, что вы хотите поехать в Штаты?
— Да, подал документы в отделение «Толстовского фонда».
— Мне это известно. Я читал вашу анкету, но у меня есть вопросы.
Офицер задал десяток все тех же привычных вопросов: где жил до войны, чем занимался, военная специальность, при каких обстоятельствах попал в немецкий плен, служба в плену и по окончании войны, цель поездки в Америку и другие.
Иннокентий отвечал спокойно и обстоятельно, обошел только один факт из своей жизни: пребывание в «зондеркоманде 806».
Лейтенант сосал сигарету и, очевидно, удовлетворился его ответами.
— Теперь, господин Иннокентий, маленькая формальность: въезжающий к нам должен дать отпечатки пальцев...
— У нас, господин лейтенант, только у преступников снимают отпечатки... в милиции. — И тут же добавил: — Собственно, я не возражаю... Это так, к слову.
После того, как эта унизительная процедура была выполнена, лейтенант не спеша раскурил новую сигару и, выйдя из-за стола, остановился на середине комнаты.
— Я весьма понимаю и разделяю ваше стремление, господин Иннокентий, простите, что так называю, эмигрировать в Штаты. Но мне представляется, что туда лучше ехать не с пустыми руками. Надо иметь хотя бы маленький капитал, чтобы делать бизнес...
— А если капитала нет? — спросил Иннокентий, еще не понимая, к чему клонит офицер, приняв его слова за любезное пожелание
— Нет? Надо делать... У меня есть предложение... Прошу понять правильно: я хочу помочь вам. — Он помолчал. — Не согласились бы вы... — офицер глубоко затянулся и закашлялся. — Могли бы вы поехать в какую-либо страну восточного блока, скажем, в Венгрию?
— Зачем? — спросил Иннокентий, хотя ему уже была понятна любезность лейтенанта.
— Я имею положительные отзывы о вас от наших немецких друзей и от вашего друга, господина Гаремского...
Каргапольцев насторожился при упоминании фамилии его бывшего шефа. Он терялся в догадках, знают ли здесь о его схватке с Милославским.
— Я вам доверяю, — продолжал между тем офицер, — и поэтому буду откровенным...
Он сел напротив Иннокентия, оперся локтями о спинку стула.
— ...Венгрия стоит перед важными событиями. Там назрела революция против тоталитарного режима Ракоши и его сообщников. Там нужны герои, которые могли бы повести толпу и открыть ей глаза... Контракт на один месяц — и вы будете богатым человеком..
Каргапольцев постарался ответить самым безразличным тоном, даже не отвел глаз от пристального взгляда офицера.
— Не выйдет из меня героя. Ни языка, ни условий, ни обстановки — ничего не знаю...
— Когда-то вы не знали немецкого языка, господин Иннокентий, но сотрудничали с немцами. Не так ли?
Теперь Иннокентию стало ясно: надо быть осторожным!
— Был такой грех, господин лейтенант. Другие условия... Война... Сейчас я не принял бы такое предложение.
— А вы не боитесь ответственности за связь с гитлеровцами?
— Здесь нет.
— А если мы передадим вас русским? Со всеми документами, разумеется...
Лейтенант круто повернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление на Иннокентия произвели его слова. Каргапольцев принял угрозу равнодушно.
— Было бы пока нежелательно.
— Вы сказали «пока»?
— Именно. Наперед трудно загадывать.
Офицер уселся в кресло, вполуоборот к Иннокентию, забросив ногу за ногу. Несколько минут молчал, а затем продолжал уже спокойно:
— Когда-то я читал русского писателя Толстого. Он писал, что мужика нельзя понять: за кажущейся простотой у него скрывается большая хитрость. Вы настоящий мужик, коварный и неглупый. Не буду вас принуждать и не буду вам мешать. Желаю найти свое счастье в Штатах.
И снова улицы чужого города, бесконечный моросящий дождь. Но теперь на душе было теплее от сознания, что так легко открутился от подлого предложения. Радовался тому, что выдержал, не вспылил и не надерзил офицеру. Вдруг ему подумалось: «Выиграл... А не хотят ли они развязать новую войну?»
Незаметно дошел до отеля и только тут вспомнил, что оставшихся денег едва ли хватит расплатиться за койку. Невесело усмехнулся: «Будет день, будет и пища». Но день наступил, а пищи не было: во всех местах, где раньше удавалось заработать, его опередили другие. Пустые кишки громко урчали, все вокруг казалось мрачным и серым...
К счастью, всему приходит конец. В субботу приехал Николай.
— Что с тобой? — встревожился он. — Ты болен?
— Нет. Просто три дня не ел. Кроме тебя никто не накормит.
За обедом Каргапольцев сообщил другу, что он оформился для работы на лимонных плантациях. Через два дня отправят в Хафен, а там на пароход и — в Америку.
Николай знал: нелегко Иннокентию уезжать еще дальше от родины, но огорчать его не стал.
— Попробуй, Кеша. Может, и правда найдешь там свое счастье.
— Нет, Коля, не найду. Счастье у человека, как и судьба, одно. Мое счастье осталось на Байкале, другого мне не полагается.
А за окном по-прежнему моросил осенний дождь: холодный и нудный.
Часть третья
Океанский теплоход вот уже неделю плавно покачивается на широких, отлогих волнах, будто стоит на месте, лишь содрогание каюты и отдаленный гул двигателей да всплески воды напоминают о движении.
Иннокентий долго лежал с открытыми глазами, наблюдал, как здоровенные черные тараканищи сновали по линолеуму. Забайкальцы шутят, что тараканы — это к счастью. Каким оно будет, его счастье в Америке?
Давящее одиночество, будущее — непроглядная тьма. Тут поневоле впадешь в тоску. Соседом по каюте оказался Анджей, вместе с которым Иннокентий жил в гостиничном номере. Каргапольцев никогда раньше не думал, что человек за несколько суток может так измениться: из молчаливого нелюдима Глущак превратится в какого-то набожного болтуна: у него всегда готов ответ на любой вопрос, на всякое сомнение припасена цитата из библии.
Иннокентий поделился было с Анджеем своими тревогами.
— Нечестивый твою душу наполнил страхом, — серьезно проговорил Анджей.
— А что такое страх? — спросил Иннокентий, удивленный.
— Страх есть не что иное, как лишение помощи рассудка. Не понял? В твоей душе нет надежды на благополучную жизнь в Штатах, это создает в сознании ложное представление о якобы ожидающих тебя неудачах.
Утром Глущак вошел в каюту после умывания с переброшенным через плечо полотенцем и торжественно произнес:
![Василий Стенькин - Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести]](/uploads/posts/books/45116/45116.jpg)
