Юрий Мухин - Подлая «элита» России
…Подобный схоластический метод преподавания приносит неисчислимый вред, потому что приучает будущего офицера Генерального штаба подходить к решению каждого практического вопроса не прямо и просто, а посредством разных сложных умозаключений. Вместо практических деятелей он воспитывает доктринеров, которые для военного дела несравненно опаснее круглых невежд.
Затем второе качество, необходимое для начальника на войне, – сознательная, не боящаяся ответственности инициатива, безжалостно подавляется в академии.
Отвечая на экзаменах, офицер должен точно придерживаться учебника; высказать какой-нибудь самостоятельный взгляд, противоположный взгляду профессора, гораздо опаснее, чем совсем не знать вопроса.
Даже при разработке так называемых тем (предполагающих самостоятельный труд) офицер поставлен в необходимость думать не о составлении по исследуемому вопросу своего собственного мнения, а о том, чтобы как-нибудь не разойтись во взглядах со своими оппонентами, что столь легко в такой неточной области знания, как военное искусство. Тема готовится специально для известных оппонентов. Если оппоненты меняются, то она немедленно переделывается зачастую в диаметрально-противоположном смысле.
Самый разбор тем совсем не имеет характера научного собеседования, а, скорее, похож на те замечания, которые придирчивый начальник делает своему подчиненному после строевого смотра. Оправдание еще иногда допускается, но возражение считается нарушением дисциплины.
Наконец твердость характера – третье основное качество для будущего боевого начальника – расшатывается гнетом того полицейского режима, который господствует в академии.
Для офицера, обучавшегося в академии, не только начальник ее, но и делопроизводитель по учебной части, профессора, штаб-офицеры, преподаватели, отчасти даже выслужившиеся из писарей чиновники, – все это было начальство, от которого в известной степени зависела будущность. В отношениях административного и учебного персонала к учащимся проявлялась чрезвычайная грубость, такое хамство, которое возмущало даже нашего забитого, неизбалованного особой куртуазией армейского офицера. С этим дисциплинарным гнетом была крепко связана система негласного надзора, доносов и анонимных писем. Одним словом, академия моего времени представляла какое-то причудливое сочетание дисциплинарного батальона с иезуитской коллегией.
С тех пор некоторые частности изменились, но люди опытные говорят, что далеко не всегда в лучшую сторону».
Далее Мартынов от обучения переходит к результатам этого обучения:
«Каждый из крупных военных начальников имеет особый штаб, с помощью которого он управляет войсками. При нормальных условиях работа распределяется следующим образом: штаб собирает все необходимые сведения о местности и противнике; на основании этого начальник принимает известный план действий; штаб разрабатывает этот план в деталях и затем, в целом ряде распоряжений, передает волю начальника войскам. Таким образом, на долю штабов выпадает главным образом техника военного искусства.
В столь практическом деле, как война, значение этой техники огромно. Неумело произведенная разведка, неправильно составленный расчет походного движения, неточность в редакции приказаний, ошибки в организации сторожевой службы – каждая из этих технических частностей, при известных условиях, может погубить самый лучший план. Хороший штаб должен работать без суеты и трений, с точностью часового механизма.
Для этого от офицеров Генерального штаба требуются не только обширные и разнообразные знания, но также серьезная предварительная практика в «вождении войск», как на театре войны, так и на поле сражения.
Эта практика должна выработать в них известный навык, своего рода рутину. В самые критические моменты войны офицер Генерального штаба, даже отвлекаемый другими вопросами, должен совершенно машинально, как бы рефлективно, принять меры для обеспечения флангов, установления связи, организации донесений, прикрытия обозов и т. п.
Таковы те требования, которые война предъявляет к Генеральному штабу, а между тем у нас никто его не готовит к этому. Обычная служба офицеров Генерального штаба не только в центральных управлениях, но и в войсковых штабах сводится к бюрократической, даже просто канцелярской переписке, не имеющей ничего общего с военным искусством. Маневры крупными частями чрезвычайно редки и дают, особенно в смысле штабной службы, ничтожную практику. Тактические занятия и полевые поездки сведены к простой проформе. Военная игра применяется чрезвычайно редко и преследует совсем другие цели.
Итак, деятельность мирного времени совершенно не подготовляет наш Генеральный штаб к тому, что ему придется делать на войне.
…Несколько лет тому назад на больших маневрах некий генерал Генерального штаба, известный еще раньше своей бездарностью, будучи начальником штаба одной из маневрировавших армий, обнаружил совершенное незнание дела. Присутствовавший на маневрах начальник Главного штаба выразился, что за такие действия ему стыдно перед иностранными военными агентами. Тем не менее вскоре после маневров сей генерал был произведен в следующий чин и получил дивизию. Затем, когда несколько месяцев спустя его дивизия была мобилизована для отправления на войну, он просил освободить его от командования. Казалось бы, что после этого он будет немедленно уволен в отставку. Ничуть не бывало, ему тотчас же дали другую дивизию, оставшуюся в России!!! Мало того, как нам известно, этот генерал, доказавший свою бездарность, полное незнание дела и отсутствие чувства долга, был зачислен кандидатом на высшую должность, которая, по идее, должна предоставляться лишь выдающимся офицерам Генерального штаба.
Такого рода факты происходили и во время войны – генералы Генерального штаба, выгнанные из армии за полную непригодность, по возвращении в Россию получили соответствующие, а иногда и высшие назначения.
До сих пор одно лишь свойство могло испортить нормальную карьеру офицера Генерального штаба: это – «самостоятельность». Начальство боялось «независимых и талантливых людей», а некоторые товарищи (особенно из бездарных академических профессоров) устраивали им форменный бойкот.
Так обстояло дело в Генеральном штабе до последнего времени, что будет дальше, пока неизвестно.
…Что касается академии, то она имела на сухопутном театре войны четырех представителей: первый из них командовал дивизией, тотчас же по прибытии бежавшей под Ляояном, что было одной из главнейших причин потери этого сражения; второй, будучи профессором тактики, исполнял во время войны чисто канцелярские обязанности, для чего можно было назначить любого статского советника; третий (нужно думать – лично совершенно неповинный), тем не менее по своему служебному положению является одним из ответственных лиц за организацию беспорядка на правом фланге нашей армии во время несчастного сражения под Мукденом; про четвертого (насколько правильно – не знаю) такой бесспорно боевой генерал, как Церницкий, говорит – «был здесь светило нашей академии Генерального штаба, оказавшийся совершенно бездарным трусом […], в конце концов, его никто не хотел держать в отряде, и он возвратился в Петербург, где тотчас же был произведен в генералы и начал насаждать свою бездарность и пошлость».
Что касается главных академических схоластиков, то они остались в Петербурге и, под гром наших поражений, продолжали по-прежнему читать свои жалкие безжизненные курсы».
Так что же в итоге давало (и дает) руссским офицерам и генералам такое обучение в военных училищах и академиях?
Мизер полезного, но зато бумажка об окончании учебного заведения дает большинству ее владельцев непомерный апломб, ни на чем не основанное чувство своего превосходства перед теми, кто такой бумажки не имеет. Плюс возможность успешно получать звания в мирное время.
Заканчивая, хочу сказать, что единственные, кому образование дает много, – это преподаватели. Ни тебе ответственности за солдат, ни учений, ни маневров, ни дежурств, ни дальних гарнизонов, зато награды легко доступны, и числишься ты таким же слугой царю, как и настоящие солдаты.
Читая «Справочную книжку офицера» за 1913 год, помню, умилился тому, как царь распределял награды. Дело в том, что в мирное время ордена давались по определенным правилам, учитывающим чин, иногда должность, общее время беспорочной службы и время после вручения очередного ордена. Это еще как-то можно понять. Однако ордена давались, не исходя из количества офицеров, которым они уже полагались по этим правилам, а по норме – по разнарядке: ежегодно награждался орденом один офицер из нормированного количества. И разнарядка была такова.
