Максим Цхай - Вышибая двери
Ну, то, что я теперь абсолютно согласен с инопланетянами, не желающими вступать с этим человеком в контакт, — тема отдельная. Но странное при взгляде на него возникает чувство. Одновременно хочется и отлупить его, и ему посочувствовать.
Вот он идет, распираемый переизбытком гормонов. Смотрит фильм про себя, как он крут и небывал и какие вокруг скучные, ничтожные люди, а сам он, семнадцатилетний, уникален и нов. Царь жизни, всё на халяву. Он студент или практикант. Молодой половозрелый бездельник. Жизнью надо наслаждаться! И вообще, впереди еще гарем красавиц, мешок денег и приключения. Их пока еще нет, но они уже есть. В перспективе. И от этого еще кайфовей. Жизнь — его, а вы все дураки и неудачники. И он вам это докажет. Но он вас прощает, раз уж так выпала карта — вам ползать, ему летать.
Вот он же постарше. Получил профессию, зарабатывает неплохо (или плохо), но девушки не любят (или любят, но не те), а как насчет выпить вместе… Не от того, что плохо, а от того, что почему‑то скучно. И вроде бы понятно, как можно все изменить, но и холодно, и боязно, и маменька не велит. Зато умный. Зато интеллигент. Или немец. Или боксер. Ну дак выпьем?..
А вот он идет обиженной походкой одутловатого пожилого человека. «Да, лысина, живот и никому я не нужен. И как бы… ну, стоит пока, но как‑то… А давай на пальцах поборемся!» Грязненький, не от нечистоплотности, а от отчаянья душевного. Потому что… а зачем? Кому он, старый мешок, нужен? Зато при «мерседесе». И очень умный. Или очень богатый. Или старый мусорный мешок. Короче, жизнь — дерьмо, но он привык.
И еще человек массовый — торопится острой, суетливой поступью женщины бальзаковского возраста, спешащей удержаться на беговой дорожке мелькающих лет. Их показное «Ха–ха–ха!» звучит стервозно, но несколько истерично. «А можно нам, старым женщинам, в дискотеку? Можно, да? Старым? Ну, то есть нам. Старым. Старым же? Или все‑таки не очень старым?»
Так и смотришь, как перетекает толпа, а по сути, один и тот же человечек, от подростка к студенту, от студента к зрелому, от зрелого к увядающему. Редко встретишь не человечка, а человека. Пусть не гения, не талант. Просто человека, который в юности любопытен, в зрелости щедр, в старости спокоен.
Я вижу его редко. Иногда он приходит в виде девчонки–панка или шустрого мальчишки в бейсболке. В виде огромного бородатого байкера или аккуратного интеллигентного мужчины с ироничным, но добрым выражением глаз. В виде недорого, но со вкусом одетой женщины, о чьем возрасте и не задумываешься, потому что голос ее мелодичен и дыхание легко. И люди эти — мои друзья. Они не знают об этом, но так и есть. И не потому, что я такой же, как они.
Но я хочу таким быть.
* * *По улице ночью стало невозможно пройти. Меня знают все.
В темное время суток города Германии принадлежат мусульманам разных мастей, а я страсть как люблю шататься ночью по городу. Так что скоро, видимо, буду одной рукой собирать кружки поставленного мне пива, а другой отстреливаться. Нет, кроме шуток, мне постоянно приходится важно надувать щеки и начальственно посматривать из‑под бровей, так что ночные прогулки становятся утомительны. Конечно, есть в этом и приятные моменты. Гулял ночью с подружкой, она посетовала, что никогда не пробовала турецкий айран. Мы дошли до первого же турецкого кафе, я откинул занавеску и… «Ой, дорого–о-ой… твоя девушка айран захотеть?!» Короче, подруге насовали полные руки разного айрана, от стаканчика до литровой пачки. Наотрез отказались брать деньги. Улыбающегося турка, хозяина кафе, я не знаю. Но он явно знает меня. Самое смешное, ему только кажется, что он меня знает…
Не нужна мне эта халява, да и лучше без нее, а то ведь могут и кирпич на голову надеть в конце концов. Не надо мне всего этого. Ни знаков почтения, которого лично я не заслужил, ни напрягов с отморозками.
Я хочу идти по улицам старого Кобленца, отдающего собранное за день тепло и гулко отзывающегося ночным эхом под моими шагами. Хочу, чтобы на волосы мне неожиданно закапал ночной дождь, крупный и свежий. Хочу бродить с подругой до утра, держась за руки и, как в детстве, «качелить» ими.
И чтобы не пялились на меня в эти минуты восточные глаза разных разрезов, одни приветственно, другие угодливо, третьи с неприязнью и угрожающе, а кто и вовсе любопытства ради: «Га! Так это же Макс!!!»
Да… Как там?.. Беда актера — несоответствие внешних и внутренних данных.
* * *Навестила комиссия из Кёльна.
Два высокомерных немца в черном отстояли со мной смену. Всё, слава богу, прошло без задоринки.
Наконец молодцы в черном заперлись в кабинете Ганса, проговорили с ним не менее часа, вышли, одобрительно покивали и открыли папки с бумагами. Я получил новое назначение. Теперь я нахожусь в должности «объект–ляйтер». В рабочем договоре отдельной строкой стоит, что все работники фирмы обязаны обращаться ко мне на «вы». Именно обязаны. Чисто немецкий подход к делу: положено значит положено. Для сравнения, даже директору танцхауса Гансу все работники, от его зама до поломойки, «тыкают», и это нормально в Германии. А тут прямо в договоре с танцхаусом прописано. Более того, любое мое распоряжение, касающееся охраны объекта, должно выполняться сразу и безоговорочно всеми работниками танцхауса, за пререкания — автоматическое увольнение, так как человек, рискнувший спорить со мной, ставит под угрозу безопасность объекта. А вот это действительно необходимо.
И главное — я освобожден от гребаного экзамена по теории охраны в Торговой палате!
Мало того, теперь моя почасовая зарплата увеличена на пятьдесят процентов и достигла уровня зарплаты среднестатистического немецкого специалиста.
Слава Богу! А я был так несправедлив к Нему.
* * *В дискотеке опять была бойня. Шесть человек сражались насмерть. Музыка задохнулась, посетители бросились к выходу. Началась паника. Я расшвыривал дерущихся. В памяти только мелькающие кулаки, перекошенные морды турок и залитые кровью лица немцев.
Хватаю за рукав рослого турка — ох и технично бьет, успеваю в долю секунды даже полюбоваться точностью и силой ударов… Перехватываю ему предплечье: «Ты меня знаешь, уходи…» На стойке обвис немец, весь в крови, второй турок бьет его по голове наотмашь, как рубят дрова… Обоих в охапку! «Вон!» Вытесняю массой двоих атакующих в коридор… Возле гардероба стоит окровавленный парень в синей футболке. Оглядывается беспомощно, словно потерялся, и падает. Мертво стукает голова о кафельный пол… Крик Ганса: «Держите его! „Скорую“!» Оглушительный лай собаки… Откуда? В дискотеку врываются восемь полицейских с огромной овчаркой… «Назад!» Третий турок бьет противника в голову — как на тренировке, прицельно, чуть с оттяжкой… Черт, да у него «звездочка»!!! Турок проводит осколком стакана по окровавленному лицу немца, тот верещит по–заячьи, разбрызгивая из порезанных губ кровавые ошметки…
Полицейский раскручивает «тофу». Повязали. «Макс, скажи, что я не виноват…»
«Вы кто?» — «Я шеф секьюрити». — «Ваш паспорт».
Овчарка ложится на живот, чуть поскуливая. Полицейский гладит ее между ушами. Периодически собака обводит всех умными глазами и каждому посылает по два официальных сердитых гавка, ни больше ни меньше. Дескать, и ты стой… и ты… и ты…
Хвост ее при этом стучит по полу… Автоматически протягиваю к ней руку, хочется тепла… «Гр–р-р–р-р–р… н–га–а…»
«Не дразните собаку!»
Смотрю в янтарные умные собачьи глаза, и мне невыносимо стыдно. Вот такие мы… люди.
Чуть дрожат плечи. Рубашка вся в крови… теперь не отстирать… засохла. Барбара сует мне в губы сигарету…
Парня без сознания, с подергивающимися веками, увезли на «скорой». У второго сломан нос, порезано лицо. У третьего из уха течет сукровица.
Я… живой. И вроде целый. Выбито правое плечо, рубашка измызгана кровью. Мелочи.
Ангел–хранитель… спасибо.
Такая драка стопроцентно попадет в газеты. Интересно, что напишут. Наверняка нашу дискотеку снова назовут «Диско Переживание». Черный юмор. «Скотобойня» лучше подходит.
Прошло шесть часов. До сих пор не сплю. Пью пиво, чтобы прийти в себя и заснуть.
Главное — не начать курить.
* * *Скандал в танцхаусе. Жара, драка последней недели, плюс куча идиотов. Поругался с Гансом. Довел его до слез. Эх… немцы. Не лупила вас жизнь по маковке. Видимо, придется искать другое место работы. Прощай, тюрштеерство, прощай, закусочная. Миллионера из меня не вышло, придется переквалифицироваться в управдомы. Ганс в общем‑то не виноват. Он всего лишь часть системы, жестокой, бесчеловечной системы, но альтернативы ей, видимо, нет. Система эта называется — капитализм.
Отношение к работодателю в ней — минимум царь, максимум бог. Отношение к работнику… несешь один мешок быстро — молодец, вот тебе награда: неси два! Не можешь? Не верим, и ты больше не молодец. Не хочешь? Уволен, лодыря кусок! И еще. Никогда нельзя работать в капиталистической системе с коммунистическим усердием. В лучшем случае будут смотреть как на дурака, а в худшем… В первый раз тебе скажут спасибо, во второй ничего не скажут, на третий — вменят в обязанности.
![Алексей Туренко - Крым 2.0 [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)