Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...
«Получив такое указание, – пишет в своих воспоминаниях бывший поарм 3-й ударной армии, – я вызвал к себе начальника армейского Дома Красной Армии Г. Н. Голикова, ознакомил его с решением Военного совета. Уточнили детали: шить знамена работники Дома Красной Армии будут из обычной красной материи, по размеру и форме Государственного флага СССР. В левом верхнем углу, у древка, должна быть эмблема серпа и молота со звездой.
И закипела работа. Женщины кроили и шили полотнища, художник В. Бунтов рисовал эмблемы, киномеханик Саша Габов изготавливал древки и крепил к ним знамена. Древки венчали металлические наконечники.
Наконец работа была закончена. Г. Н. Голиков привез все девять знамен в политотдел. И в ночь на 22 апреля мы от имени Военного совета армии распределили их между соединениями. Знамя под номером 5, которому впоследствии суждено было стать Знаменем Победы, командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов принял в пригороде Берлина – Карове» [45].
Полотнище номер пять
Самому Шатилову тот день врезался в память наступлением момента, когда вдруг отчетливо почувствовалось, что война подошла к концу. И что вот-вот наступит вчера еще совершенно немыслимая, казалось бы, уже давно позабытая жизнь без стрельбы, без разнообразных лишений, без неуверенности в том, что новый день встретишь живым. Причиной этого настроения была не только близость к последней, самой главной в его военной жизни цели. Но и сама природа. Он вдруг заметил, что листья на деревьях уже вовсю распустились. И столичный пригород Каров просто утонул в зелени садов.
Ранним утром, когда боевые действия несколько поослабли, о близкой мирной жизни можно было и немного помечтать. На самом же деле – это было лишь затишье перед бурей: настоящие бои за Берлин только разворачивались. Со своего дивизионного НП Шатилов еще мог охватить действия соединений 3-й и соседней 5-й ударных армий, наступавших через северо-восточные пригороды германской столицы. Но что происходило в целом, конечно же, не видел и не знал. Нужная для такого дела «вышка» имелась в штабе армии и, конечно, фронта. А оттуда, между прочим, уже было видно, как с совершенно противоположного направления – в южных пригородах Берлина – вели бой войска 1-го Украинского фронта. Жизнь в самом городе, казалось накрепко скованном ужасом неизбежного и скорого возмездия, замерла. Прекратило работу большинство предприятий – не было топлива и электричества. Население оказалось перед реальной угрозой голода – продовольственные склады, расположенные на окраинах и в пригородах, оказались в зоне боевых действий.
К позднему вечеру, когда полки 150-й дивизии почти полностью овладели Каровом, в занятом под штаб коттедже появился начальник дивизионного политотдела Артюхов. Он только что вернулся с совещания политработников среднего и высшего звена, на которое их созывал член Военного совета армии. «Войдя в коттедж, – вспоминал В. Шатилов, – он с порога объявил:
– Вот, товарищ генерал, Знамя нам вручили, – и показал скрученный в трубку и обернутый бумагой сверток, из которого торчало длинное древко.
– Что за Знамя?
– Военный совет учредил… (Далее уже изложенная история про девять знамен и то главное, которое взовьется над Рейхстагом. – Примеч. авт.)
– Почему именно над Рейхстагом?..
Словно бы угадав ход моих мыслей, Михаил Васильевич добавил:
– Как-никак, а Рейхстаг – символ германской государственности. Даже при фашизме.
– Ну что ж, Рейхстаг так Рейхстаг, – согласился я. – Ну-ка покажи знамя…
Артюхов снял бумагу и развернул алое полотнище. Оно было шириной около метра и длиной около двух… Внизу у древка стояла пометка: № 5…
– Номер у нашего Знамени пятый, – сказал Артюхов. – Но это не значит, что нам заказано быть первыми. Так, Василий Никифорович?
– Конечно, так. Кому что брать – не мы решать будем, а командование. Ну а за право быть первыми посоревнуемся. Людям-то о Знамени когда думаешь объявить?
– Да уж приказал, чтоб замполитов полков вызвали. Вот-вот должны подойти. В подразделениях митинги надо провести. Белову дал указание материал в газету подготовить…
– Что ж, все правильно. Действуй, комиссар…» [46]
Далее Шатилов вспоминает, что наутро, когда он задремал после второй бессонной ночи, его разбудил офицер из штаба корпуса. Он привез план и карту Берлина с окрестностями. На одной из них рукой командира корпуса Переверткина было обозначено направление, в котором должно было развиваться наступление дивизии. По ней получалось, что их 150-я пересекала пригородные районы столицы в юго-западном направлении, не захватывая ее центральных районов.
«Выходило, – пишет Шатилов, – что не суждено нам ударить по самому что ни на есть черному логову, откуда 12 лет шло управление всей фашистской империей. Выходило, что и полученное нами Знамя вроде бы и ни к чему» [47].
Это «вроде бы и ни к чему», похоже, на время вытеснило из сознания комдива и мысли о предстоящем Рейхстаге, и, соответственно, о необходимости что-либо над ним водружать. Тем более, что и помимо этого дивизии предстояло, по крайней мере в ближайшие дни, решать непростые боевые задачи в условиях тяжелейших уличных сражений.
По-настоящему вспомнил о нем комдив только 25 апреля, после совещания у Переверткина, когда командир корпуса накануне форсирования канала Фербиндунгс приказал Шатилову:
«Форсируйте канал – будете наступать через Моабит на юг, к Шпрее. А там, не исключено, на восток повернем, к центру города. Понятно?
Куда уж понятнее! Теперь перед нами открывалась хоть какая-то надежда принять участие в штурме сердца Берлина, где расположены посольства, правительственные учреждения, имперская канцелярия, Рейхстаг…» [48].
Некоторое время спустя, уже на своем дивизионном КП, Шатилов вызвал начальника политотдела и сказал:
«Товарищ Артюхов, отправь Знамя, предназначенное для водружения на Рейхстаг, в полк к Зинченко. Думаю, это повысит дух.
Начальник отдела понимающе кивнул головой…» [49] В штабном «хозяйстве» полковника Зинченко зачехленное знамя № 5 благополучно пробудет невостребованным и даже подзабытым почти до самой капитуляции гарнизона Рейхстага. Только тогда настанет момент, когда о нем вспомнят и доставят на крышу Рейхстага, откуда оно прямиком сначала попадет в политдонесения, а затем и в историю…
Все остальные восемь, соответственно, будут забыты и бесследно канут в Лету. Вместе с виртуальным «Знаменем Победы», которое, еще находясь на берлинских окраинах (в соответствии с приказом Г. Жукова), танкисты Богданова должны были срочно водрузить неизвестно где…
С пушкой на руках…
А между тем армейские командиры и подчиненные им бойцы продолжали сражаться, отбивая шаг за шагом каждый огрызающийся огнем и сталью берлинский дом, каждую «штрассе», «плац» или «аллее». Как ни понукало высшее командование «навались, ребятушки!», а специальные штурмовые отряды хоть и буквально на ходу, но все равно пришлось создавать. И включать в них иногда роту, а порой и до батальона пехоты, три-четыре танка, две-три самоходки, саперную группу с мощными подрывными средствами и несколько орудий артиллерии сопровождения для стрельбы прямой наводкой.
Эффективное взаимодействие в таких отрядах наладилось не сразу. Тем более что конкретная обстановка при этом вносила свои, порой весьма причудливые, коррективы. Из-за чего в процессе продвижения то танки оказывались неизвестно где, то пехота отставала на флангах, то «артиллерия сопровождения» оказывалась в гордом одиночестве впереди стрелков и танкистов.
Характерно в этом плане свидетельство командира огневого взвода гвардии мл. лейтенанта В. Блюмфельда:
«Мы вошли в пригород Берлина у Тельтов-канала. Мост через эту водную преграду был перекрыт завалом из огромных вековых деревьев.
Мне было приказано выдвинуть имеющиеся во взводе две пушки на прямую наводку и разбить эту «баррикаду». Моим 75-мм пушчонкам разметать ее, конечно, было не по силам. Но кое-какие проходы мы все же пробили. Чтобы их расширить, вперед выскочил наш танк. Упершись в завал, он часть бревен развернул, а часть скинул в воду. Однако сразу же после этого был сожжен фаустпатроном.
Я впервые воочию увидел это оружие в действии. Прежде, еще в училище, я про такое только слышал. Но специально там его не изучали.
После того как танк загорелся, остальные сразу же отошли. А мы, артиллеристы, получили приказ идти впереди танков.
Так я и прошел весь остальной путь по Берлину: с одним орудием (второе очень скоро вывели из строя) да с четырьмя батарейцами (вместо шести полагающихся по штату).
Стрельбу расчета я направлял по всем точкам, откуда противник вел огонь, стремясь подавить в первую очередь пулеметчиков и фаустников. Били, в основном, прямой наводкой, беглым и только фугасными снарядами – переставлять колпачки на осколочные просто времени не было. Потому что в бою, когда или ты его, или он тебя, – каждая доля секунды ценою в жизнь. Так что много было такого, что ни в устав, ни в инструкцию не укладывалось. Снаряд, например, прежде чем зарядить по правилам, полагалось обязательно протереть. Однако мы этого не делали. И не потому, что у нас под рукой тряпья не хватало. А все из-за тех же драгоценных секунд. Да и какой смысл? Пушки-то у нас были третьего срока. Бывало, ствол чистишь, так ветошь в нем застревает: половина нарезов уже была сработана…
