Николай Михайлов - Над картой Родины
Но вот самолет пересек советскую границу — и жизнь вступила с картой в спор. Старые города разрослись — подлетая к ним, пилот находил улицы там, где на листе расстилались пустыри. Среди полей и лесов, залитых на карте сплошной зеленой краской, возникали города и новые заводы. Их соединяли еще не отмеченные линии дорог.
Чем дальше на восток, тем лететь было труднее. Новые приметы сбивали летчика с толку, вселяли сомнения — он потерял доверие к карте и стал плутать. За Новосибирском самолет пошел вдоль новой, еще не нанесенной на карту железной дороги, заблудился и сел.
Когда мы, советские люди, смотрим на давно изданную карту, мы не обвиняем ее в том, что она ошибается. Мы делаем поправку на время — каждый из нас знает, что живет в стране, где, что ни день, появляется новое, а старое день ото дня молодеет и меняется. Сравнивать старую и новую карту нам радостно — видя перемены на карте, мы живее ощущаем быстроту нашего роста, острее чувствуем силу Советской державы.
А тот летчик из чужой страны, что растерялся среди новостроек нашего Кузбасса, вылез из кабины изумленный. Оказалось, зря пенял он на «неточную карту». В руках летчика карта молчала не потому, что была неправильной, а потому, что Советская страна пребывает в непрерывном стремительном движении.
Недавно какой-то богатый англичанин, захватив с собой путеводитель, изданный лет сорок назад, отправился в один из французских городов. Там он установил, что старый путеводитель годен еще и сейчас: те же здания, те же вывески, те же достопримечательности. И, умиленный незыблемостью порядков в этом мире, даже опубликовал свои восторженные впечатления в газете.
Человек из капиталистического мира незнаком с быстрыми и притом плановыми изменениями в ландшафте. И это дает повод буржуазным ученым распространять угодные капитализму теории. Не желая видеть истинных сил, движущих историю, они все объясняют влиянием природы. Не способ производства материальных благ, не общественное бытие, а климат, характер поверхности, положение на земном шаре, словом, географическая среда — вот что, по их мнению, определяет жизнь народов и стран. Циклоны, дескать, вселяют в народы активность и ведут к росту индустрии; равнины, дескать, предрасполагают народы к пассивности и навсегда обрекают их оставаться землепашцами. «В основе истории лежит география», — твердят западноевропейские и американские социологи вслед за старым идеалистом Кантом.
Но раз в основе общественной жизни лежит география, а география неизменна, то неизменным должен быть и строй общественной жизни — вот весь смысл этих идей.
Приспособив географию для своей философии, реакционные ученые современного Запада придумали немало глубокомысленных тезисов: «география не создается, а сама собой рождается»; «ландшафт — это неотвратимая судьба…» Между тем все это лишь пестрые одежды для голой мысли, которую они хотят вбить в сознание людей: «капиталистический строй вечен».
Наша карта отвечает: нет, география не рождается, чтобы пребывать неизменной; смотрите, как смело мы ее преобразуем. Силу для этого нам дает социалистический строй.
Наша карта свидетельствует: неправда, что ландшафт «неотвратим». Постигая законы природы и общества, мы с разумным расчетом переделываем старые ландшафты; на научной основе преображаем мы свою страну.
Разумеется, природная обстановка в известной мере влияет на ход исторического развития — она может его и облегчать и затруднять. Но не она определяет ход истории. «Географическая среда, бесспорно, является одним из постоянных и необходимых условий развития общества, и она, конечно, влияет на развитие общества, — она ускоряет или замедляет ход развития общества. Но ее влияние не является определяющим влиянием, так как изменения и развитие общества происходят несравненно быстрее, чем изменения и развитие географической среды» (Сталин). Эта марксистская истина разрушает теорию географической предопределенности, опору современных буржуазных социологов.
Профессора наняты капиталистами не только затем, чтобы оправдать капитализм. Они имеют и другое задание — оправдать империалистические войны. Пожалуйста, они готовы и на это.
Применяется все та же теория всемогущества географической среды. Если география «определяет» историю — значит она «определяет» и политику. И достаточно трактовать географию желаемым образом, чтобы она «определяла» ту политику, которая задана, — политику войны. Так геополитики выводят неизбежность войн из географического положения стран, которое они, напустив туман учености, толкуют произвольно, — как нужно их хозяевам.
Британским колонизаторам требовалось подвести «научную» теорию под свои захватнические замыслы. И географ Маккиндер, провозвестник современных геополитиков, представил формулу, хоть и бессмысленную, но угрожающую: «Тот, кто господствует в Восточной Европе, управляет ядром Евразии; кто управляет ядром, правит мировым островом (Евразией); а кто правит мировым островом, тот господствует над миром». Подразумевалось: Англия должна контролировать Европу и Азию.
Позже и немецким фашистам понадобилось «научно» обосновать свою агрессию. И геополитик Хаусхофер, вопреки науке и здравому смыслу уподобив государство растущему животному организму, взялся доказывать, что немцам «не хватает жизненного пространства». Значит — покоряй соседей, забирай их земли.
Так же ведут себя сейчас и заокеанские геополитики. Империалисты США жаждут мирового господства — и Уэллер с глобусом в руках им подпевает: «Где же лежат в наши дни американские границы? Их нет. Они повсюду». Американским генералам потребовалось оправдать создание военных баз вокруг Советского Союза — и Спикмен к услугам: он выворачивает наизнанку все тот же вздор Маккиндера — «кто господствует над поясом приморских стран, управляет всей Евразией; кто управляет Евразией, решает судьбы мира». Задумав войну против нашей страны, американские дельцы захотели подготовить к ней общественное мнение — и Реннер усмотрел возможность войны «в географическом положении некоего евразийского государства», а Смит объявил центр Евразии «колыбелью потрясений»…
Поджигатели войны намечают угодные им границы мечом на географической карте.
Но их карта будет бита. Будет бита силой народов, оберегающих мир.
КАРТА ГОВОРИТ
На карте СССР новыми знаками, новыми красками, новыми наименованиями отразились глубокие общественные изменения, происшедшие в стране.
Но, конечно, карта улавливает далеко не все перемены. Даже самый подробный атлас не сможет рассказать обо всех хозяйственных различиях между царской Россией и Советским Союзом.
Города, скажем, показаны на карте скупыми кружками — «пунсонами» Мы можем только догадываться, что скрыто за каждым из кружков: сколько там заводов, институтов, театров. И пунсоны остаются пунсонами, может быть чуть укрупняясь, между тем как означенные ими города неузнаваемо меняются. Многие из них выросли вдвое, втрое и больше. За годы довоенных пятилеток число жителей в Алма-Ате увеличилось в пять раз, в городе Сталино — в шесть, в Мурманске — в тринадцать…
Важнейшие направления географических сдвигов промышленности в годы советской власти.Городов, где населения более пятидесяти тысяч, в России перед революцией было лишь семьдесят, а в СССР к началу Великой Отечественной войны — уже около двухсот. Совсем другое дело, хотя кружки почти такие же. А ведь экономическое и культурное значение городов выросло еще сильнее, чем число их жителей.
Или возьмем транспорт. На карте СССР мы найдем много новых железных дорог, каких не было в царской России. Можно подсчитать их длину: к 1954 году они увеличили рельсовую сеть более чем вдвое. И это все, что нам скажет карта. А между тем железнодорожный грузооборот возрос гораздо сильнее — в двенадцать с лишним раз.
Но хоть и не все нам расскажет географическая карта, а многое. Нужно лишь внимательно всмотреться в нее, нужно суметь прочитать ее знаки. И если расшифровать картографический язык, если правильно понять суть отраженных на карте явлений — карта будет не менее красноречива, чем книга.
Взглянем на эту вот картосхему со стрелками. На нее нанесены старые промышленные центры — опора нашего могущества, арсенал индустриализации страны. И показано, в каких направлениях мы, продолжая развивать старые центры и опираясь на них, ведем промышленность по лицу нашей Родины.
Об основных сдвигах в размещении советской индустрии, преобразовавших за годы пятилеток экономическую географию страны, говорит нам эта карта.
Она напоминает карту военных действий, где отмечены главные и второстепенные удары. Но это не карта войны. Здесь тоже наступление, руководимое из единого центра, тоже движение человеческих масс, тоже фронт, но фронт иной — фронт мирного труда.
