Гюнтер Продьоль - Криминальные сенсации (Часть 2)
Кто лжет, изменяет мужу и ворует, тот способен и на убийство. В таком мнении утвердились обыватели Керсенброкштрассе.
Бесспорно, с ее прошлым, отягощенным мелкой преступностью, Марии Рорбах не на что было рассчитывать в Мюнстере, резиденции епископа. Внебрачный ребенок, она действительно в девять лет была направлена в исправительное заведение, но не потому, что воровала: ее отчим, пьяница и дебошир, постоянно колотил мать, девочку же он силой склонил к сожительству.
После исправительного учреждения Мария работала домашней прислугой. Везде ее хвалили за прилежание и чистоплотность, но каждый раз через несколько месяцев увольняли, так как она не могла устоять перед домогательствами хозяев-мужчин. Тем не менее хозяйки позднее, на процессе, утверждали, что во время ее работы в их домах ничего не пропадало.
В 1950 году Мария вышла замуж по расчету за маляра Германа Рорбаха, который, будучи на шестнадцать лет старше ее, даже внешне не подходил ей и производил впечатление человека почти слабоумного.
С тех пор, где бы ни жили супруги Рорбах, везде это сопровождалось скандалами с домовладельцами и соседями, причем первую скрипку всегда играла фрау Рорбах; порой дело доходило даже до драк. Сам Рорбах запомнился соседям добродушным глуповатым человеком, которого третировала жена и который во всем со всеми соглашался, только бы его оставили в покое.
За несколько месяцев до смерти Германа Рорбаха в квартиру на Керсенброкштрассе почти ежедневно стал наведываться английский сержант Райен. Два раза в неделю, когда в казармах давали увольнительную до утра, Райен ночевал в супружеской постели. Отодвинутый в сторону — в прямом и переносном смысле, — Рорбах не протестовал; он только высказывал пожелание — люди ведь все видят, — чтобы эти визиты не превратились в привычку. Тон общения в семье Рорбахов был соответствующий. Соседки сообщали, что Мария величала мужа не иначе как «придурок», "мокрая курица" и «свинья».
Для мюнстерских истовых католиков всего этого было вполне достаточно, чтобы увидеть в арестованной Марии Рорбах убийцу мужа. Тот, кто родился вне брака, воспитывался в исправительной колонии для несовершеннолетних и имел судимость, кто живет животными инстинктами и выходит замуж по расчету, чтобы потом обманывать мужа с оккупантом, кто в воскресенье не ходит в костел и никогда не исповедуется — именно такой человек и способен на убийство.
В общем, обер-комиссар Йохум и его коллеги нашли благодатную почву для дальнейшего расследования, а вернее сказать, для сбора сведений.
Живший напротив молочник, который ежедневно ранним утром забирал фляги с молоком, оставленные у дверей его лавки работниками молокозавода, сообщил Йохуму — и подписался под этим в протоколе, — что утром, после той ночи, когда, по предположению полиции, был убит Герман Рорбах, он видел, как из печной трубы дома № 17 поднимался густой дым.
Служащий, который снимал показания газовых счетчиков на Керсенброкштрассе, услышав о наблюдениях торговца молоком, явился к Йохуму и посоветовал ему поинтересоваться расходом газа в квартире Рорбахов. Когда это сделали, то выяснилось, что за последнее время Мария Рорбах израсходовала газа на четырнадцать кубометров больше, чем обычно за такой срок.
Вывод напрашивался сам: Мария Рорбах, расчленив труп в квартире, сожгла не найденную полицией голову и одежду в кухонной печи, а неизбежные при этом следы крови смыла горячей водой.
Во всяком случае, мюнстерские сыщики именно так реконструировали события и продолжали держать Марию Рорбах под арестом.
Однако самую важную улику для получения ордера на арест предоставила некая Эльфрида Мастерс, бывшая закадычная подруга Марии, а в описываемое время жена английского капрала из Королевского полка конной артиллерии.
Мария и Эльфрида, которая прежде носила фамилию Доннер, были знакомы много лет, еще со времен исправительной колонии в Мариенберге, и продолжали дружить после освобождения. Эльфрида и познакомила Марию с Дональдом Райеном, ставшим впоследствии, как говорится, другом семьи. Правда, на этом их тесная дружба закончилась, так как ревнивая Эльфрида, которая привела симпатичного Дональда как своего дружка, слишком поздно заметила, что он стал проявлять благосклонность к другой.
Теперь, скромно одетая во все черное, Эльфрида появилась в кабинете Йохума и со слезами на глазах сказала:
— Нет, нет, господин комиссар, я все еще никак не могу поверить, что из-за этого вертопраха Мария убила своего верного и заботливого Германа.
Такой уверенности в тот момент не было даже у комиссии по расследованию убийств. Поэтому комиссар Йохум с некоторой долей удивления спросил:
— А откуда вы, собственно, знаете, что фрау Рорбах убила своего мужа?
Эльфрида пару раз сглотнула, будто не решаясь говорить, а потом неожиданно легко сказала:
— Так от нее же самой, господин комиссар. Не так давно она говорила, что убьет Германа.
Йохум испуганно задержал дыхание:
— Когда она вам это говорила?
— Осенью.
— При каких обстоятельствах?
— Ах, да не было никакого особенного повода. Мы сидели в ее кухне на кушетке и болтали обо всем понемногу. И тут она вдруг начала говорить об этом.
Обер-комиссар в сомнении покачал головой:
— Однако, фрау Мастере, о планах убийства нельзя говорить просто так, как о погоде или ценах на мясо. Какой-то повод все-таки был, не так ли?
— Да нет же, она часто говорила, что хочет отравить мужа.
— Что значит — отравить? Чем же она хотела его отравить?
— Сильным снотворным, оно у нее постоянно хранится в кухонном шкафчике.
Йохум с недоверием посмотрел на странную подругу Марии Рорбах. Правда, последнее утверждение соответствовало истине — при обыске квартиры на кухне действительно были найдены таблетки снотворного, но не сильнодействующего и, следовательно, не представлявшего опасности для жизни человека. Соседи к тому же сообщили, что Герман Рорбах каждый вечер принимал эти таблетки, поскольку плохо засыпал.
Так что "отравление снотворным" не вписывалось в схему Йохума.
— Но что она собиралась делать с трупом? Об этом вам фрау Рорбах ничего не говорила? Ведь все быстро обнаружилось бы…
Эльфрида Мастере уверенно ответила:
— Конечно, я понимаю… "Я распилю его на куски и вывезу на велосипеде" так она мне сказала.
Это уже больше понравилось Йохуму:
— Я вас правильно понял? Она говорила, что собирается распилить его?
— Слово в слово.
— Но разве она не боялась, что преступление раскроют? Да и распиленный труп легко опознать, если найти голову.
— Голову? Так ведь она хотела ее сжечь. Именно так и говорила…
Йохум с мягкой укоризной поднял правый указательный палец:
— Фрау Мастере, если Мария Рорбах вам об этом говорила и вы понимали, что она не шутит, то вас могут наказать за то, что вы не сообщили об этом куда следует. Или вы не воспринимали эти разговоры всерьез?
Эльфрида Мастере на мгновение испуганно сжалась, но тут же сообразила, что обер-комиссар перекинул ей спасительный мостик:
— Но ведь Мария об этом так часто говорила, господин комиссар, что к этому уже нельзя было относиться серьезно.
Йохум остался доволен показаниями. После того как он подсказал Эльфриде, что такие отвлеченные разговоры она вовсе и не должна была принимать на веру, он сразу же занес в протокол, что "свидетельница Мастере слышала, как обвиняемая Рорбах совершенно серьезно и правдоподобно говорила о том, что убьет своего мужа".
Слово «правдоподобно» Йохум даже подчеркнул, хотя любому было ясно, что бывшую подругу преступница вряд ли стала бы подробно знакомить со своими планами.
Однако судебному следователю мюнстерского окружного суда такая мысль в голову не пришла. Он без слов подписал ордер на арест Марии Рорбах на том основании, что она подозревается в коварном убийстве мужа из низменных побуждении.
Через два дня после находки трупа на озере Аа возмущенная общественность узнала, что ужасное преступление раскрыто.
"Убийцей является собственная супруга — беспринципная и аморальная особа", — с отвращением констатировала пресса. Мотив преступления определялся так: "Мария Рорбах, будучи на шестнадцать лет моложе, хотела устранить своего скромного и добропорядочного мужа, чтобы получить возможность без помех предаваться разврату".
Благочестивым гражданам Мюнстера все стало ясно. В таких случаях они не знали жалости; их даже не интересовало, призналась ли преступница в содеянном, испытывает ли она чувство раскаяния, а уж о том, что маляра мог убить другой человек, никто и не заикался.
Такие вопросы не возникали. Пока. Это прекрасно понимали обер-комиссар Йохум и сотрудники британской военной полиции, которая неожиданно проявила живой интерес к ходу расследования. Как только стало известно, что Мария Рорбах убила мужа, Йохума вызвали для доклада в управление военной администрации. Там остались довольны тем, что немецкая комиссия по расследованию убийств так быстро смогла раскрыть преступление, но настоятельно порекомендовали поскорее представить общественности признание обвиняемой или хотя бы неопровержимые доказательства ее вины.
