Генрих Жомини - Стратегия и тактика в военном искусстве
Ее успех еще более укреплялся тем фактом, что в то время, как театр войны находился довольно близко к ее границам для того, чтобы обеспечить максимально возможное развертывание сил, она в то же время вмешалась в уже завязавшуюся борьбу. В нее она вступила со всеми своими ресурсами и в наиболее удобный для себя момент.
Это двойное преимущество настолько решающе, что позволяет не только сильным монархиям, но даже малым государствам оказывать контролирующее влияние, когда они знают, как извлечь из этого выгоду.
Два примера могут это подтвердить. В 1552 году курфюрст Мориц Саксонский смело объявил войну Карлу V, который был правителем Испании и Священной Римской империи (Германия и Италия), причем в 1525 году Карл V победил французского короля Франциска I. Этот шаг привел к войне в Тироле и остановил великого завоевателя на взлете (Карл V проиграл борьбу с коалицией германских князей).
В 1706 году герцог Савойи Виктор Амадей, объявив себя врагом Людовика XIV, изменил положение дел в Италии и стал причиной отзыва французской армии от реки Адидже к стенам Турина, где она потерпела полное поражение, увековечившее имя принца Евгения Савойского.
Достаточно было сказано, чтобы проиллюстрировать важность эффекта этих благоприятных интервенций; можно привести новые примеры, но они ничего больше не добавят для того, чтобы убедить читателя.
Параграф VI
Агрессивные войны ради завоеваний и по другим причинам
Существует два вида вторжения: при одном нападению подвергается соседнее государство; при другом – отдаленный пункт, то есть – вторжение на территорию большой протяженности, жители которой могут быть нейтральными, колеблющимися или враждебными.
Завоевательные войны, к сожалению, всегда удачливые, что в полной мере доказали на волне своих успехов Александр Македонский, Цезарь и Наполеон. Однако существуют естественные ограничения в этих войнах, которые не могут быть преодолены без того, чтобы не навлечь на себя большую беду. Камбис в Нубии около 525 года до н. э., Дарий в Скифии в 512 году до н. э., Красс в Парфии в 53 году до н. э. и император Юлиан Отступник в Иране в 363-м и Наполеон в России в 1812 году предоставили кровавые доказательства этой истины. Любовь к завоеваниям, однако, была не единственным мотивом у Наполеона: его личная позиция и его соперничество с Англией подвигли его на предприятия, целью которых было сделать его великим. Это правда, что он любил войну и ее возможности, но он также был жертвой необходимости быть успешным в своих усилиях или в том, чтобы уступить Англии. Можно было бы сказать, что Наполеон послан в этот мир, чтобы учить генералов и государственных деятелей, чего им следует избегать. Его победы учат тому, чего можно достичь активностью, храбростью и мастерством, а его провалы тому, чего можно было бы избежать, проявив благоразумие.
Война вторжения без убедительной причины – подобно той, которую вел Чингисхан, – является преступлением против человечества, но она может быть прощена, если не оправданна, если вызвана великими интересами или если ведется с хорошей мотивацией.
Вторжения в Испанию в 1808 и 1823 годах равно отличались друг от друга, как по цели, так и по результатам: первое было хитрым и вероломным нападением, которое угрожало существованию испанской нации и было роковым для его инициатора. Второе, сражаясь против опасных принципов, продвигало общие интересы страны и было с большей готовностью приведено к успешному завершению, потому что его цель нашла одобрение народа, территория которого подверглась вторжению.
Эти примеры показывают, что вторжения не обязательно все носят один и тот же характер. Первое много способствовало падению Наполеона; второе восстановило отношения между Францией и Испанией, которые никогда не должны были быть изменены.
Допустим, что вторжения будут случаться редко. Но все-таки лучше нападать, чем подвергнуться вторжению; и не будем забывать, что самый надежный способ остановить дух завоевания и узурпации состоит в том, чтобы противодействовать ему вмешательством в подходящий момент.
Вторжение для того, чтобы оно было успешным, должно быть соизмеримо в масштабах по отношению к цели, которой предполагается достичь, и к препятствиям, которые придется преодолевать.
Вторжение против разгневанного народа, готового идти на любые жертвы, и при вероятности получения поддержки со стороны сильного соседа – опасное предприятие. Это хорошо видно на примере войны в Испании (1808) и революционных войн в 1792, 1793 и 1794 годах. В этих последних войнах, если Франция была лучше подготовлена, чем Испания, то она не имела сильного союзника и была атакована всей Европой, как на суше, так и на море.
Хотя обстоятельства были иными, вторжение русских в Турцию развило в некотором отношении те же симптомы национального сопротивления. Религиозная ненависть турок была для них мощным стимулом к вооруженному сопротивлению. Однако война 1828–1829 годов доказала, что Турция была грозной только на границах, где находились ее наиболее храбрые войска, в то время как в глубине все они были слабы. (Исход войны решил Дибич, который, оставив заслоны против турецкой армии в Шумле, рванулся через Балканы к Константинополю в августе 1829 г. Турки впали в шоковое состояние и 2 сентября подписали мир. – Ред.).
Когда вторгнувшимся на соседнюю территорию войскам нечего бояться, кроме ее жителей, принципы стратегии определяют ход вторжения. Эмоциональная реакция народных масс сразу же выплеснулась при вторжениях в Италию, Австрию и Пруссию. (Военные аспекты этого рассматриваются в параграфе XXIX). Но когда вторжение происходит в отдаленном месте и интервенции подвергаются обширные территории, успех будет больше зависеть от дипломатии, чем от стратегии. Первый шаг к обеспечению успеха будет состоять в том, чтобы сохранить искренний и преданный союз с государством, соседствующим с противником. Это позволит решить задачу пополнения войск и, что еще более важно, обеспечит надежную базу операций, склады снабжения и безопасное убежище в случае катастрофы. Союзник должен быть столь же заинтересован в успехе, как и тот, кто совершает вторжение, чтобы сделать все это возможным.
Дипломатия, если она имеет почти решающее значение в дальних экспедициях, не бесполезна и во вторжениях в соседние государства, поскольку тут враждебная интервенция может стать тормозом для самых блестящих успехов. Вторжения Наполеона в Австрию в 1805 и 1809 годах могли бы завершиться иначе, если бы вмешалась Пруссия. Вторжение французов на север Германии в 1807 году было, так сказать, допущено Австрией. Вторжение в Румелию в 1829 году (русских войск. – Ред.) могло закончиться катастрофой (для Османской империи. – Ред.), если бы мудрыми политическими решениями путем переговоров не была исключена всякая возможность интервенции.
Параграф VII
Войны за убеждения
Несмотря на то что войны за убеждения, национальные войны и гражданские войны иногда смешивают, они в достаточной мере отличаются друг от друга, для того чтобы сказать о них отдельно.
Войны за убеждения могут быть как внутренними, так и зарубежными, и, наконец (что, однако, бывает редко), они могут быть зарубежными или внешними, не являясь внутренними или гражданскими.
Войны за убеждения между двумя государствами также принадлежат к категории войн вмешательства, потому что они возникают либо из доктрин, которые одна сторона желает распространить среди своих соседей, либо из догм, которые она желает развеять, в обоих случаях ведя к интервенции. Хотя они и берут начало из религиозных или политических догм, эти войны наиболее страшные, потому что, подобно национальным войнам, они привлекают наихудшие страсти и становятся карательными, жестокими и ужасными.
Войны ислама, Крестовые походы, Тридцатилетняя война, войны Католической лиги (во Франции с 1576 г.) по характеру почти не отличаются друг от друга. Часто религия является поводом для того, чтобы обрести политическую власть, а война поистине не одна из догм. Преемники пророка Мухаммеда больше заботились о расширении своей империи (халифата), чем о проповеди Корана, и Филипп II, фанатик католицизма, недостаточно поддержал Католическую лигу во Франции с целью усиления римско-католической церкви. Мы согласны с М. Ансело, что Людовик IX, отправившись в Крестовый поход в Египет, думал больше о торговле с Индией, чем об обретении Гроба Господня.
Догма иногда не единственный повод, но мощный союзник, потому что она возбуждает рвение людей, а также создает организацию. Например, шведы в Тридцатилетней войне в Германии и Филипп II Испанский во Франции имели внутри этих стран союзников более могущественных, чем их армии. Однако может случиться, как с Крестовыми походами и войнами ислама, что догма, ради которой ведется война, вместо друзей находит лишь злейших врагов в захваченной стране, и тогда борьба становится ужасной.
