Татьяна Москвина - Энциклопедия русской жизни. Моя летопись: 1999-2007
Я его никогда не видела, он на войне погиб. На фотографиях – приятный такой мужчина, крепкий, скуластый, глаза чуть раскосые. Знаю, что черемисы (правильно говорить «мари») живут в Республике Марий Эл, столица – Йошкар-Ола. Вроде бы народ мирный и в исторических катавасиях не замеченный. А вот, кто его знает. Мало ли что откопают бородатые старцы, решившие перед заходом солнца навести в мире полный порядок. Может, мои черемисы в чем проштрафились. Может, придется отвечать за их исторические ошибки, и, очень может быть, что найдутся желающие с меня за эти ошибки спросить. И вот что тут поделать?
С одной стороны, неохота отпираться от деда. Дескать, знать не знаю и ведать не ведаю. Дед был веселый и молодой, звали деда Евгений, а мать его – чудесным именем Федосья, фамилию он имел Москвин, так что от него моя фамилия, дед захотел бабу, отчего народился мой славный папа Владимир. С другой стороны, мне вообще ничего про черемисов неизвестно, в глаза ни одного экземпляра не видела. Как я за них отвечать буду? (Хотя само звучание слова мне нравится. Можно будет так назвать свои мемуары – «Записки черемиски»). В общем, не знаю, запутали вы меня, люди!
То вам помидоров не ешь и на курицу даже не смотри – в крови образуются лектины. То пить водку, видите ли, нельзя – скопляются шлаки. То за дедушек и бабушек отвечай – а как я отвечу, когда меня тогда на свете не было? И на что вам далась моя кровь? Она, вообще-то, как у всех – просто красная и горячая. И не хочется ее портить или зря проливать, оттого что вы тут все на Земле с ума посходили.
июнь
Наюбилеялись!
После долгих лет окраинной жизни Петербург вдруг оказался в центре, в фокусе, в горячей точке
Как председатель комитета по бойкотированию празднования 300-летия Санкт-Петербурга (комитет был организован разумно и экономно и состоял из меня одной; многие потом просились, но – нет), я собиралась на время достославного юбилея покинуть родимый город. Однако мои невидимые друзья распорядились иначе – я была буквально принуждена остаться. Об этой удивительнейшей истории я когда-нибудь расскажу тебе, читатель, не волнуйся, я ничего с собой в могилу не унесу – а пока просто поверь, что оставили меня в городе сильными средствами. Ну что ж, подумала я, по крайней мере, наберу себе впечатлений на шпильки. Публицист я или где? И вот, 27, 28 и 29 мая я совершила три четырехчасовые прогулки по городу в поисках празднования 300-летия Петербурга. Обещанные двадцать тысяч мероприятий как-то сильно, хотя и не слишком приятно волновали воображение…
Город был довольно чист. Запретов на проезд и проход не наблюдалось. Плотность гуляющего населения не превышала обычную воскресную. В глаза бросались только два болезненно ярких момента.
В прошлом году, беседуя с начальником Главного управления эстетики города Сергеем Петченко, я спросила, не слишком ли городские власти романтизировали свои представления о людях? Люди наши безусловно любят свой город. Но при сборке первой модели человека разумного, архангелы-строители все-таки не смогли обойтись без устройства для сброса отходов, неминуемо возникающих при переработке воды и органической пищи. Отучить людей писать (с ударением на первом слоге, поскольку с ударением на втором уже отучили вроде бы), наверное, возможно. Но не в этом веке точно. В ответ на мой вопрос Сергей Иванович поведал мне, что городские власти давно и напряженно думают над проблемой. И что к юбилею повсеместно будут установлены платные общественные туалеты. Вопрос только в том, какого они должны быть цвета – зеленого или серого? Главное управление эстетики города думает, что лучше всего серые. Так уютней и гармоничней.
Итак, свидетельствую: туалетов не было никаких – ни зеленых, ни серых, ни буро-малиновых в крапинку. Я, в силу титанического сложения организма, могу потерпеть часов пять-шесть. Но мужчины созданы иначе, о чем порою приходится сожалеть, хотя вообще-то время от времени эту разницу можно и приветствовать. В результате Петербург подвергся некоему языческому обряду массового орошения – вероятно, бесконечно полезному и магически грамотному. Но явно идущему вразрез со всем тем, что мы понимаем под «эстетикой города».
Второе изумление постигло меня от количества и качества юбилейных мероприятий. 27 мая, собственно в день города, я нашла их в количестве двух. Возле Медного всадника была сооружена эстрада, и на ней стояла в черном боа, развевающемся на лихом ветру, солистка Театра музкомедии. Под звуки оркестра она пела куплеты Марицы из одноименной оперетты Имре Кальмана. «Где скрыто счастье, никто не знает…» Происходящее неумолимо напоминало воскресенье в ЦПКиО образца 1972 года. Следующее мероприятие происходило в Михайловском саду, где городские власти что-то открывали, стоя в портике спиной к канавке и соответственно предоставляя свои спины любому желающему вдарить по ним помидором. Но горожане были настроены исключительно мирно. Особенно мирная картина представала возле Кузнечного рынка. Там, на разрытом асфальте, в куче песка, тихо спало лицо типа бомж, по-своему, по-простому отпраздновав славный юбилей. Воистину – где скрыто счастье, никто не знает, а где скрыты юбилейные бабки, кто-нибудь да знает, но вряд ли скажет.
Вообще-то массовые петербуржцы проявили исключительные запасы доброй воли. Надо учредить какую-нибудь специальную юбилейную медаль «За присутствие на лазерном шоу Хиро Ямагото». Это был подвиг. Запертый на Неве миллион народу – без транспорта, без еды, без туалетов и собственно без лазерного шоу тоже – ничего не порушил, не попортил и не снес, никого не убил, не покалечил. Очень мне понравились петербуржцы в эту роковую ночь. И приходят тут разные мысли об жизни в голову. В основном, такого свойства.
Так мы, наконец, отстрадали, оттерпели, отмучались или еще нет? Соединятся ли в добром усилии когда-нибудь петербургские власти и петербургский народ? Наскребем ли мы в этот раз человеческого материала хотя бы на приличную администрацию? Наворожим ли себе настоящего, серьезного, скучного, умеющего считать губернатора? Что ожидает наш юный город на триста первом году его многотрудной жизни?
А юбилей… что о нем сказать. Праздник был, но не для нас, а «для них» – для царствующих особ. Слушать рассказы о том, как сорок президентов стояли в очереди в буфет Мариинского театра, было приятно. Слава Петербурга действительно резко возросла – и мы, простые людишки, по своей странной привычке приписывать себя к истории, отчего-то этому рады. После долгих лет окраинной жизни Петербург вдруг оказался в центре, в фокусе, в горячей точке, и это оказалось весьма приятным ощущением. Что-то стало мерещиться и грезиться, куда-то захотелось двигаться, расправив плечи. А чем мы не люди! Президент – из Петербурга, самый знаменитый дирижер, Гергиев – наш, самый известный театр (Малый драматический, театр Европы) – тоже нашенский, и Герман с Сокуровым, и Рогожкин с Балабановым, и даже Николай Фоменко и Дмитрий Нагиев – наши казачки, да помилуйте – и Константин Хабенский с Михаилом Пореченковым, и Татьяна Парфенова с Татьяной Котеговой – батюшки, не перечислишь всех.
Трудно жили, а себя вроде бы сберегли. Не знаю – может, мы молодцы?
июль
Алло, Кремль?
Безнаказанность развращает. Абсолютная безнаказанность развращает абсолютно. Это – аксиома
Алло, барышня, дайте Кремль. Кто говорит? Петропавловская крепость говорит. Как это – по какому вопросу? По личному вопросу. Барышня, я вам петербургским языком говорю: Кремль. Срочно. Вызывает Петропавловская крепость. Ах, он мне перезвонит в течение дня? А ураган завтра в центр своего Лужковграда он не хочет? Могу организовать по старой дружбе. Да. Жду.
Ну, привет, что ли. Как поживаю… А ты будто не знаешь, как я поживаю. Это твои воры тебя каждый день вылизывают, а я как стояла ободранная, так и стою. Да уж, конечно, «все равно красивая». Как иноземцам пыль в глаза пускать – так я тебе Петрушечка-душечка, а по будним дням – так «в рабочем порядке». Что-что? Ты обо мне думаешь? Башни твои бесстыжие! Когда ты обо мне думал-то? Ты мной только хвастаться любишь – вот, мол, что у меня за чудо есть, а какое право ты, старый хрен, на это имеешь? Ты меня придумал? Ты меня строил? Всю дорогу завидовал и вредил. Уж не знаю, что за любовь такая. Вот какой мне толк от твоей любви? Денег дал на юбилей? Так я тебе три года талдычила, что все упрут. Все и уперли.
Интересное дело – ты претендуешь на то, чтобы управлять громадной страной, и не можешь остановить многолетний разгул казнокрадства в крупнейшем и славнейшем городе? А на кой тогда ты вообще нужен, милок? Давай я тогда свистну оставшимся в Питере мужичкам, мы организуем какие-нибудь отряды гражданской самообороны и будем жить своим аулом. Объясни тогда, в чем смысл нашего союза. Чем ты можешь распоряжаться, если ты ничего не контролируешь? Почему ты не вмешался два года назад, год назад, когда я кричала как раненая птица, умоляла тебя остановить грабеж? Вот как. Кремлевские тайны, значит. Нетелефонный разговор… Понятно. Потерпеть до выборов? Скоро все переменится? Да вот как раз об этом я и хотела потолковать.
