Людмила Шапошникова - Дороги джунглей
— Слушай, амма, что я скажу, — с усилием произнес он. Паччай был не из разговорчивых. — Ты знаешь, что у нас в племени нет богатых и земля, на которой мы работаем, не наша? — неожиданно спросил Паччай.
— Знаю.
— Дженми обращались с нами хуже, чем с собаками. Их люди били нас по всякому поводу.
— И тебя, Паччай, били?
— Нет, меня не били. Но я не люблю смотреть, когда бьют других. Коммунисты сказали нам, что надо делать. И теперь дженми не смеют с нами так обращаться. Я всегда буду голосовать за коммунистов. Паччай сказал все, амма, что думал. Ты больше ничего не спросишь?
— Спасибо. Больше ничего.
Паччай улыбнулся и вытер со лба мелкие капельки пота.
— А ты за кого, амма, голосуешь? — спросил он вдруг и пристально посмотрел мне в глаза.
— За коммунистов.
— Ты правильно, амма, делаешь. — Голос его стал тихим и доверительным. — Матери нашего племени тоже за коммунистов. А матери твоего племени?
— Тоже.
— Вот и хорошо. Очень хорошо, — убежденно сказал Паччай.
Однажды я навестила уру Благословенное место. Мупана не оказалось дома, и меня встретил курудале. Он был очень исполнительным и очень хитрым. Небольшого роста, верткий, с плутоватыми глазами, которые он всегда отводил в сторону. Он был очень привязан к Бабу Шетти и никогда с ним не хитрил. Он сопровождал его повсюду и делал много не только для Бабу Шетти, но и для его гостей. С гостями он держался почтительно и был готов на любую услугу. Но в племени, где хитрость считалась явным отклонением от нормы, его не любили. Особенно не жаловал его мупан Мадан. Курудале отвечал ему тем же самым. Мадан был коммунистом, и поэтому курудале коммунисты не нравились. Он был наивным хитрецом, и эта наивность часто определяла его собственное отношение к людям, страдавшее нередко большой долей субъективизма.
— Курудале, — спросила я его, — а где же мупан?
— Нет и не будет.
— Что же он, пропал?
— Пропал. — И его хитрые глаза стали совсем узкими.
— Ты хитрец, курудале, знаешь, где мупан, и не говоришь.
— Амма, зачем тебе мупан? Я могу сделать все, как и мупан.
Пока мы пререкались, пришел Мадан. Курудале почел за благо скрыться. Мы перебросились с мупаном несколькими словами. А потом я стала такой же хитрой, как курудале, и сказала ему:
— Мадан, я никогда не видела коммунистов. Объясни мне, кто они такие.
Мупан с сожалением покачал головой.
— Аё, амма, как же ты не видела коммунистов? Коммунисты — это, — он на мгновение помедлил, — серп и молот. Я всегда голосую за серп и молот. Коммунисты спасли нас от голода. Все племя было благодарно им за это.
— Так, понятно. А что такое коммунизм? Может быть, ты мне тоже объяснишь?
Недаром мупан уру Благословенное место славится умом и сообразительностью. Он даже не задумался перед тем, как ответить.
— Это когда, — очень уверенно заявил Мадан, — все люди живут хорошо и всем хватает еды.
Ответ был точен и конкретен. Так Мадан со своей точки зрения понимал коммунизм. Бабу Шетти оказался прав. Я нашла в маленьком племени, разбросанном по джунглям и горам Аттаппади, своих единомышленников. И я была очень рада этому.
ПАТТИ ИЗ РОДА КОБРА
— Амма, ты большой учитель из большой школы?
Эту фразу произнес звонкий детский голос. Я обернулась и увидела перед собой прямо на тропинке мальчишку лет девяти-десяти. Как и на всех детях-мудугарах на нем был минимум одежды. И только измазанный ярко-красный кусок грубой ткани, напоминавший короткий плащ, был переброшен с шеи на спину. Мальчишка держался независимо и нимало не был смущен тем обстоятельством, что встретил в джунглях незнакомых людей. В его руках был небольшой лук-праща.
— Кто тебе сказал, что я большой учитель из большой школы? — спросила я.
— Так тебя называет наш мупан. Он сказал, что большая школа стоит в большом уру Мок, нет, Мов… — запнулся мальчишка. Незнакомое слово не давалось ему.
— Москва?
— Москва, Москва, — обрадовался он. — Теперь я знаю, что это ты, амма, большой учитель.
— Да я вовсе не большой учитель. Мупан что-то перепутал.
— Нет, мупан перепутать не может. А меня зовут Патти, — вдруг выпалил он.
Так мы познакомились. Патти любил основательно закреплять свои знакомства. Лук-праща был щедро отдан мне в полное владение. Это было все, что имел Патти. Пожалуй, этот мальчишеский лук стоил многого. Он свидетельствовал о великодушии и бескорыстии его владельца. Взамен мальчик ничего не просил.
Патти живет в уру Коравампади. От дороги в уру ведет тропинка через джунгли протяженностью две мили. Уру небольшой: три хижины скрыты в зарослях банановых деревьев. Одна из хижин принадлежит матери Патти. Недалеко от уру маленькие клочки полей. Мать и отец Патти с утра заняты на них. Но еды не хватает, и Патти всегда бывает голоден. На его худых боках можно легко пересчитать ребра. Кроме Патти в семье еще четверо детей. Одни младше его, другие старше. Но все нуждаются в пище, а ее так мало. Патти с раннего детства привык заботиться о себе и о младших. Он просыпается, когда на востоке только начинает алеть заря. Патти не любит много спать. Да и не может. Часто голод мешает спокойному сну. Некоторое время Патти лежит на циновке и прислушивается. Предрассветный ветер шумит в широких изорванных листьях банановой рощи. Патти ждет, когда оживут джунгли. Первые лучи солнца пробуждают их, и они как-то сразу наполняются разноголосым гомоном птиц. Патти берет свой лук и выскальзывает из хижины. Он спускается вниз по узкой каменистой тропе к говорливому прозрачному источнику. Ранним утром бывает особенно прохладно, и Патти старается завернуться в свой импровизированный плащ. Но плащ короток, и его ткань согревает плохо. Патти ускоряет шаг. Его босые ноги осторожно ступают на холодные мокрые камни, между которыми бурлит и играет вода источника. Здесь надо быть особенно осторожным. Иногда в это время сюда приходят на водопой крупные звери — тигр или пантера. Патти хорошо знает, что лук ему вряд ли поможет. Его отец, опытный охотник, научил Патти кричать, чтобы звери пугались. Но он не уверен, что тигр или пантера испугаются его еще неокрепшего голоса. Лучше быть осторожным. И Патти чутко прислушивается ко всем посторонним звукам, временами возникающим в зарослях. Пока что эти звуки не вызывают у него особых подозрений. Он касается сбитыми коленками гладкой влажной поверхности камня и, зачерпнув ладошкой воду, сначала пьет ее, а потом плещет себе на лицо, руки и грудь. Патти ежится — вода холодная, но хорошо освежает и заставляет на минуту забыть о голоде.
Траву покрывает роса. Она бывает особенно обильной в эти ранние часы. Холодная вода взбадривает Патти, и он, прыгая с камня на камень, пересекает источник. Джунгли принимают его как своего. Здесь ему все знакомо с малых лет. Правда, каждый раз, попадая сюда, Патти делает все новые и новые открытия. Он вдруг обнаруживает маленький холмик, полный красных прожорливых муравьев. От них лучше держаться подальше. Босые ноги Патти ничем не защищены от их обжигающих укусов.
На дереве дикого манго уже появились завязи. Месяца через два-три можно будет есть сочные, сладкие как сахар плоды. Вдруг над головой Патти раздается мерное жужжание. Он поднимает голову и видит рой диких пчел. Они скрываются в стороне, где садится солнце. Но Патти не решается их преследовать. Он не умеет еще этого делать. Чтобы добыть мед, надо быть сильным, опытным и искусным. Однажды отец нашел мед. Патти до сих пор помнит его душистую золотую струю. Детям дали попробовать очень немного, остальное отец отнес скупщику. Нужны были деньги. При воспоминании о меде Патти сглатывает слюну. Ему очень хочется есть. Он судорожно сжимает лук, но птицы, которые вьются в ветвях деревьев, очень малы. В них трудно попасть, да и мяса на них почти нет. Патти сходит с тропинки и пристально вглядывается в густые заросли, но не видит, ни попугаев, ни диких голубей. Он осторожно продвигается в зарослях. Здесь сыро и царит полумрак. Теперь его слух старается уловить каждый шорох. Сырые полутемные заросли — опасное место. Обычно здесь водятся змеи. Самая страшная из них — черная кобра. Патти принадлежит к ее роду. Однако он не уверен, что родственные чувства возобладают в змее при встрече с ее потомком. Он знает только, что убить ее не может. Это — табу для рода Кобры. Но для кобры табу не существует, и она может укусить. Старый манукаран его уру лечит от укуса змеи. Но уру далеко позади. Патти не успеет добежать до манукарана. Поэтому он неслышно и бесшумно двигается по сырому мягкому ковру гниющих листьев и ветвей. И внимательно смотрит под ноги. Что-то его настораживает. Он останавливается и видит глубокие вмятины. Здесь прошли дикие слоны. Он различает следы слонихи, рядом слоненка, чуть поодаль следы нескольких молодых слонов. Патти определяет их направление. Встреча с дикими слонами не сулит ничего хорошего. Прежде всего надо узнать, в какую сторону дует ветер. Ветер дует оттуда, куда ушли слоны, и Патти успокаивается. Он проходит еще немного и слышит наконец характерное пощелкивание. Целая стая сине-зеленых попугаев облепила высокий куст. Длинные стручки, висящие на ветвях куста, исчезают с молниеносной быстротой. Но Патти не торопится. Отец всегда говорил ему, что охотник не должен торопиться. Он медленно поднимает лук, натягивает тетиву и целится в попугая, сидящего на кривой ветке, вытянутой далеко от ствола куста. Патти надеется, что остальные не сразу заметят его исчезновение и тогда ему удастся убить еще одного. Камень, выпущенный из лука, сбивает попугая с ветви. Но Патти не спешит за добычей. Он боится спугнуть остальных. Второй камень попадает в цель. Стая с резкими криками снимается с куста и исчезает за кронами деревьев. Патти поднимает убитых попугаев. Он делает это вовремя. Дикий кот с хищно оскаленными зубами прыгает с дерева, но поздно… Патти весело смеется и отбегает от угрожающе рычащего кота. На обратном пути Патти удается достать из нор двух слепых кротов. День начинается удачно. Но так бывает не всегда. Патти помнит дни, когда джунгли ему ничего не давали. Манукаран говорил, что духи предков в такие дни недовольны Патти. Патти старается вести себя так, чтобы эти не виданные им никогда духи не гневались. Но это не всегда получается…
