Николай Черкашин - Возмутители глубин. Секретные операции советских подводных лодок в годы холодной войны
Едва отданы швартовы, как начинается особый отсчет времени, о котором мудрецы сказали так: люди делятся на живых, мертвых и на тех, кто в море. Вероятность смертельных ситуаций резко повышается. Вступает в действие алгебра судьбы, когда в режиме текущего времени итожатся и соотносятся все промахи и ошибки, все упреждения и точные попадания. Подводный ракетоносец движется не только в океанской среде. Будучи сгустком порядка и дисциплины, заданных параметров и точнейших технологий, он разверзает незримое море хаоса и энтропии. Эта слепая стихия ежесекундно размывает кристаллическую решетку жизни и техноса Но только командирская воля противостоит этим ударам. Воля всех членов экипажа Хочешь жить, умей быть собранным и четким.
Задраен верхний рубочный люк, и сразу же начинает вязаться вязь причин и следствий — цепь, которая либо приведет к победе, либо к катастрофе. Она создается как бы сама собой — из мелких неполадок и небольших везений, из двоичного кода, из парных случаев. Это дьявольская игра в «крестики-нолики»: успел — не успел, заметил — не заметил, сделал — не сделал… И вдруг как гром среди ясного неба — прострел цепи: беда, пожар, тревога! Только командирские нервы — до последнего нейрона! — включены в эту гудящую от перенапряжения цепь случайностей и необходимостей. И потому именно он, единственный в экипаже, кто знает, как тонок тот волосок, на котором висит судьба корабля.
И так — день за днем, ночь за ночью, вахта за вахтой…
Вот только одна из его беспрестанных тревог — холодильные машины. Выйдут из строя холодильные машины, значит, корабль лишится электронного навигационного комплекса и многого другого. Холодильные машины рассчитаны на температуру забортной воды не свыше +28 °C. А здесь в приэкваториальных водах на глубине 200 метров вода была тепла, как на крымском пляже,+26 °C. Перепад всего в один-два градуса В любую минуту холодильные машины могли скиснуть. И надо было придумать резервный способ охлаждения хотя бы навигационного комплекса
Из-за высокой температуры в отсеках начались сбои системы регенерации воздуха Резко снизилось поглощение углекислого газа
Подпекли твердый регенеративный поглотитель. Пришлось прямо в море переходить на запасные блоки. Ночью не уснуть от духоты. Подвсплывали на сеансы связи и тут же вентилировали отсеки в атмосферу через шахту ПВП. Но все равно голова были налита свинцом. От постоянной жары люди почти ничего не ели, душа, кроме компота и чая, ничего не принимала, некоторые похудели на десять килограммов.
Но тем не менее на маршруте развертывания подводники выполняли все указания Москвы, все распоряжения ЦКП — центрального командного пункта, вели перенацеливание ракет. Ракетный комплекс был в постоянной боевой готовности.
Это не укладывается в голове, в это почти не верится, но это было: там, в тропическом аду, в глубинах Тихого океана, моряки К-433 помнили о Чехове Более того — они ставили его пьесы, играли его героев в одноактных пьесах-скетчах. Шили костюмы, накладывали грим… Это был единственный в мире театр под водой! Театр, где играли на палубе между ядерным котлом и ракетными шахтами. Никакие сюрреалисты не могли бы выдумать более нереальное, чем являла подводная жизнь советского флота. Право, этот ракетный крейсер не мог угрожать миру. Америка могла спать спокойно: подводники, игравшие Чехова на атомно-адских подмостках, не могли быть корсарами.
Говорят, им повезло — ни пожаров, ни провалов на глубину, ни обнаружений «супостатом», ни прочих чрезвычайных происшествий. Даже аппендицитов ни у кого не случилось. Но везти в подводном положении может день, два, ну, неделю. Но ведь не все же 80 суток сверхдальнего похода. Везение — это один из видов командирского мастерства.
Капитан 1-го ранга Валерий Фролов:
— В походе — на обратном пути — встретил Новый год. Дед Мороз был. А наряжать Снегурочку я не велел. Не велел, чтобы не дразнить моряков женским бюстом, пусть и накладным, накрашенными глазами, губами. Это слишком сильный раздражитель, выбивающий подводника из привычной вахтенной колеи. Понял это еще на надводном корабле, когда мы пересекали с экипажем экватор. Там в свите Нептуна была хорошенькая «русалочка», даром что ряженая. Видел, какими глазами смотрели на «нее» некоторые парни, давно лишенные женского общения.
Вернулись. Но никого не наградили. Мешок с нашими орденами был в Афгане. Обидно было не столько за себя — у меня орденов хватало, сколько за своих офицеров. У некоторых по десять боевых служб и в Тихом, и в Индийском океанах, а на груди только одни юбилейные медали. Но, как объясняли мне мудрые политрабочие: разнарядки не было! Тем не менее я написал представления на командира штурманской боевой части (БЧ-1), капитан-лейтенанта Марса Рамазанова, на командира ракетной боевой части (БЧ-2), капитан-лейтенанта Александра Шутова, на командира дивизиона движения, капитана 3-го ранга, инженера Евгения Деменева, на командира электротехнического дивизиона, капитан-лейтенант-инженера Александра Зеленского… Они были настоящими героями этого похода
В начале 90-х годов мне несколько раз довелось побывать в США в составе делегаций по ведению переговоров об ограничении стратегических вооружений. Разумеется, было очень любопытно взглянуть на жизнь страны, которая столько лет угрожала нам ядерным испепелением, а мы, соответственно, ей. Американские партнеры, конечно же, догадывались, что я был командиром стратегического ракетоносца. Вот только вряд ли им было известно о нашем походе к Галапагосским островам Походе, которым я завершил морскую часть своей жизни.
Жаль только, на Галапагосских островах не удалось побывать. Говорят, там черепахи какие-то необыкновенные.
В КЛЫКАХ АЙСБЕРГАКто в море не ходил, тот Богу не молился.
Старинная пословица
Об этом корабле судачили бы до скончания века, как о советском подводном «Титанике» или как о еще одной мрачной загадке океана* шутка ли — бесследно исчезла огромная атомная подводная лодка с шестнадцатью баллистическими ракетами на борту, а главное, со ста тридцатью живыми душами в отсеках? И имя командира, капитана 1-го ранга Виктора Журавлева, как и имена всех его соплавателей, окутал бы мистический флер вечных молчальников. И рождались бы мифы и легенды об их безвестном исчезновении в пучине Северной Атлантики… По счастью, они остались живы и теперь — по истечении всех сроков секретности — сами могут рассказать о том, что с ними стряслось, и, смею заметить, это впечатляет не меньше иной крутой фантазии.
Итак, 13 (!) сентября 1983 года тяжелый атомный подводный крейсер стратегического назначения К-279 раздвигал могучим лбом океанские воды, спресованные 250-метровой толщей. Большая глубина обжимает не только сталь прочного корпуса, но и весьма напрягает душу. Вроде бы все нормально в отсеках, реакторы работают в заданном режиме, турбины выдают положенные обороты, гребные винты исправно вспарывают и отбрасывают стылую воду тугими струями, но ухо сторожко ловит каждый «нештатный» звук: не вырвало ли где сальник, не лопнул ли где трубопровод забортной арматуры? Да мало ли что еще может случиться на такой глубине? Тут любая поломка может стоить жизни всему экипажу. Как на зло, еще и мысли черные лезут про злосчастную американскую атомарину «Трешер», которая примерно в этом же районе и на такой же глубине вдруг канула в двухкилометровую впадину Уилкинса и лежит там вот уже двадцатый год. А все потому, что лопнул плохо сваренный трубопровод и подводная лодка была в мгновение ока затоплена и смята чудовищным давлением пучины. Никто из 129 человек на борту и ахнуть не успел — гидравлический удар вмял сферические переборки одна в другую, как стопку алюминиевых мисок… Все эти леденящие кровь подробности услужливая не к месту память выдает при первом же взгляде на глубиномер.
Конечно же, можно было бы идти и на ста метрах, и на пятидесяти, откуда шансов спастись и всплыть куда больше, но дело в том, что на таких глубинах резко возрастал риск наткнуться на айсберг. А в этой части Атлантики их было, по выражению штурмана, как пшена на лопате.
— Но ведь вы же могли включить гидролокатор в режиме миноискания. — заметил я тогдашнему дублеру командира К-279, капитану 1-го ранга Владимиру Фурсову. — И тогда вся подводная остановка открылась бы как на ладони?
— В том-то и штука, что мы должны были соблюдать полную скрытность. А звуковые импульсы гидролокатора легко засекаются противолодочными кораблями. Шла холодная война, и мы должны были крейсировать как можно ближе к берегам Америки. То были «адекватные меры», которые Брежнев принял в ответ на размещение американских «першингов» в Европе. Мы, таким образом, тоже сокращали подлетное время своих ракет.
