Владимир Губарев - XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России
Однажды Анатолий Петрович рассказывал, что совсем не собирался стать ученым, а был электромонтером, а потом, как и его отец, учителем. Это было в Киеве, и продолжалось более семи лет. Заочно он учился в Киевском университете, где и сделал свою первую научную работу. На нее-то и обратил внимание вездесующий Абрам Федорович Иоффе, который по всей стране собирал самых талантливых молодых ученых к себе в Институт. Он предложил учителю 70-й трудовой школы г. Киева Александрову переехать в Ленинград, чтобы там заняться диэлектриками. Александров, конечно же, не устоял: и именно этому физика полимеров в 30-е годы обязана своему рождению и развитию.
Война продемонстрировала, сколь велика роль науки. Профессор А.П. Александров возглавил на флоте защиту кораблей от магнитных мин по тому методу, который он разработал буквально в канун нападения фашистов на нашу страну. Многие тысячи моряков обязаны своими жизнями Анатолию Петровичу, так как ни один из кораблей ВМФ СССР не подорвался на такой мине! И моряки до сегодняшнего дня чтут память академика Александрова — "морского академика". Кстати, под руководством Александрова по размагничиванию боевых кораблей работал и профессор Игорь Васильевич Курчатов. Вскоре им будет суждено "поменяться ролями", и уже Анатолий Петрович станет заместителем Курчатова по "Атомную проекту". Это случится уже в 1943 году.
Дальнейшая жизнь Александрова связана с "комбинатом № 817", он же Челябинск-40, он же комбинат "Маяк", где были построены и начали накапливать оружейный плутоний первые промышленные реакторы.
Затем Томск-7 и Красноярск-25. Здесь уже строятся реакторы не только для производства плутония, но и для получения электроэнергии и тепла, то есть "реакторы двойного назначения". И вновь решающее слово принадлежит А.П. Александрову.
Затем И.В. Курчатов поручает Александрову заниматься флотом, и под его руководством создаются атомные энергетические установки для ледоколов "Ленин", "Сибирь", "Россия" и для ударных атомных подводных лодок.
После смерти И.В. Курчатова в 1960 году Анатолий Петрович Александров становится научным руководителем атомной проблемы в СССР. И хотя в сфере его интересов остается и создание ядерного оружия, все-таки главное внимание он уделяет развитию атомной энергетики. При пуске первой АЭС, когда из контрольной трубки пошел долгожданный дымок, он поздравил Курчатова знаменитой фразой: "С легким паром!", и вот теперь академику Александрову суждено было воплощать мечты и своего друга Курчатова, и всех атомщиков: "Пусть атом будет рабочим, а не солдатом!" И много лет, будучи уже и президентом Академии наук СССР, по мере своих сил и таланта Анатолий Петрович Александров создавал большую атомную энергетику страны, ту самую энергетику, без которой мы не можем сегодня жить, так как в Европейской части России она дает более 25 процентов всей вырабатываемой электроэнергии.
В 70-е и 80-е годы мне доводилось часто встречаться и беседовать с Анатолием Петровичем. Думаю, его мысли и сегодня звучат не менее актуально, чем вчера. Впрочем, судите сами…
Шел 1975 год. При очередной встрече с ученым я напомнил ему:
— Анатолий Петрович, при нашей первой встрече 15 лет назад вы сказали: "Если мы с вами встретимся после 75-го года, то уже не придется говорить о той роли, которую атомная энергетика играет в нашей жизни, — это каждому будет понятно. Последняя четверть века — это бурное развитие большой атомной энергетики". Ваш прогноз был точен, не так ли?
— Тогда это нетрудно было предвидеть, — улыбнулся Анатолий Петрович. — Обычно принято считать, что прогнозирование будущего не дело ученого. На мой взгляд, любая отрасль науки не может существовать, если не задумываться об определенной программе, которая на тот или иной срок — иногда это годы, иногда десятилетия — не будет полностью реализована. Создавая первые энергетические реакторы, которые по сегодняшним представлениям, быть может, кажутся даже примитивными, мы знали, что наступит время, когда реактор станет совершенным, он сможет конкурировать с любой энергетической установкой. Два десятка лет назад, когда только начала работать первая в мире АЭС, многие считали, что атомная энергия — это в общем-то скорее забава ученых и инженеров и вряд ли она найдет когда-либо широкое применение. Теперь так не думают. Сегодня в шестнадцати странах мира работает более ста атомных электростанций.
— Можно ли считать, что теперь выгоднее строить АЭС, чем ГРЭС или ГЭС?
— Для многих районов страны — бесспорно. С точки зрения экономики строительство, скажем, Ленинградской АЭС выгоднее, чем ГРЭС. Атомная энергетика — очень молодая отрасль нашего народного хозяйства. Ей всего тридцать лет. Мощность первой нашей станции — пять тысяч киловатт. Сейчас — миллион киловатт. Пожалуй, ни в одной области энергетики нет таких темпов развития. Однако я хочу предостеречь от поспешных выводов: мол, это уже сложившаяся отрасль, и все здесь нам ясно. Нет, это не так. И сейчас идет напряженная исследовательская работа. К примеру, блоки Ленинградской АЭС по одному миллиону киловатт каждый. На атомной электростанции в Литве, строительство которой начинается, блоки будут уже по полтора миллиона киловатт. Столь высокий прирост мощности получен практически за счет улучшения конструкции станции.
— И каким вам видится будущее?
— Создание большой атомной энергетики — одна из труднейших проблем научно-технического прогресса. Подавляющее большинство АЭС введено в действие, а также строится и проектируется на основе первоначальных разработок Института атомной энергии имени И.В. Курчатова и под его научным руководством. Сразу же после пуска первой АЭС мы начали создавать крупные станции, которые бы были абсолютно безопасны и экономически эффективны. Да, "энергетический голод" нашей стране не грозит. Однако есть некоторое несоответствие между размещением экономических энергетических ресурсов и потребителями энергии. Особенно велики запасы топлива, дешевого и разнообразного, в Сибири, Казахстане, Средней Азии. В то же время промышленность Европейской части СССР и Урала испытывает его дефицит. И именно здесь целесообразно развивать атомную энергетику…
Многое из того, о чем говорил тогда со мной А.П. Александров, было реализовано. Но я не спросил его тогда: почему используются реакторы РБМК — те самые реакторы, что стояли на Чернобыльской АЭС?
Ответ я нашел у одного из соратников академика директора комбината "Маяк" Б.В. Броховича:
"Выбор уран-графитового реактора РБМК для атомных электростанций обусловлен был, по моему мнению, тем, что этот тип был нами хорошо изучен и освоен, так как использовался при наработке плутония в одноцелевых прямоточных уран-графитовых реакторах, а затем и двухцелевых АЭС на алюминиевых сплавах для тех же целей. Кроме того, наша промышленность все время испытывала крайнюю необходимость и нужду, в экспериментальной базе для проверки разработанных конструкций энергетического оборудования. Поэтому многие разработчики, ученые и расчетчики после ввода в работу реакторов и АЭС стремились на действующих уже объектах проверять и проводить эксперименты на предельно критических параметрах для подтверждения их работоспособности. Этим, пожалуй, можно объяснить требование и проведение печальных экспериментов и в Чернобыле".
Впервые я услышал столь откровенную и справедливую оценку того, что произошло в Чернобыле… Анатолий Петрович Александров, конечно же, понял суть трагедии и главную свою ошибку: он не смог внушить всем, кто работал на АЭС, что перед ними очень опасный объект, способный убить у человечества веру в атомную энергетику. Исправить свою оплошность академик Александров не успел: слишком мало ему осталось жить.
Бюст А.П. Александрова установлен не "на Родине героя", как значится в Указе, то есть не под Киевом, а в Сосновом Бору — там, где Ленинградская АЭС.
А похоронен Анатолий Петрович на Митинском кладбище, том самом, где нашли свое последнее пристанище чернобыльцы. Это была последняя воля великого ученого и великого человека.
Дмитрий Щербаков:
О ГОРНЫХ ЦУНАМИ
Это рассказ академика о стихиях, записанный автором
Сель… Услышав это слово, я тотчас же вспоминаю об одном курьезном случае. Однажды во время моего путешествия по Кавказу мы остановились у устья речки Юзенги. Я оставил своего спутника в лагере, а сам отправился в Урусбиево, где находилось наше снаряжение. Я надеялся, что за три-четыре часа обернусь. Довольно быстро я дошел до Урусбиево, захватил там поклажу и отправился обратно. И тут на моем пути встали непреодолимые препятствия. Внезапно за поворотом я увидел каменный забор, высотой около трех метров. Два часа назад этого забора не было. В крайнем смущении я подошел к нему поближе и увидел, что ошибся. Передо мной оказался не забор, а вязкая масса: огромные обломки горной породы были связаны темно-серой грязью. Взобравшись на валун, я заглянул через этот отвесный вал и увидел, что грязекаменная масса простирается приблизительно на полкилометра. За ней виднелся еще один такой язык. Это был типичный, так называемый, селевой поток. За два часа, пока я дошел до селения и обратно, он скатился с гор и преградил мне путь. Я попытался выбраться на поверхность этой массы. Временами увязая в грязи, перепрыгивая с одного камня на другой, я с большими усилиями достиг его противоположной стороны…
