Найджел Которн - Интимная жизнь английских королей и королев
Наполеон, должно быть, хохотал, узнав об этом романе.
Тем временем Георг не оставлял без внимания и дородную леди Бессборо, предмет любви принца еще с юношеских лет. Позднее леди Бессборо вспоминала: «Он падал на колени, заключал меня в объятия и, прежде чем я могла прийти в себя, начинал покрывать поцелуями мою шею. Я кричала от возмущения и испуга. Но он продолжал преодолевать мое сопротивление, а иногда при этом рыдал и клялся, что порвет с госпожой Ф. и леди X.».
Леди Бессборо не знала, смеяться ей или плакать при виде «огромной и нелепой фигуры, расположившейся частью на диване, а частью на полу и принимающей самые причудливые позы».
Когда старый король отошел от дел и Георг стал регентом, он отдал предпочтение леди Хартфорд, а верную госпожу Фицгерберт удалил, сказав ей холодно: «Мадам, для вас здесь нет места».
Георг смело предложил леди Хартфорд жить с ним открыто. Ее муж, конечно же, имел доказательства, «что Его Королевское Высочество находится с ней в чересчур близких отношениях», но предпочитал воздерживаться от каких-либо действий, поскольку влияние леди Хартфорд на принца позволило ему занять пост лорда-гофмейстера и получить при дворе место для их сына.
Когда королевский брак распался, Каролина Брансуик переехала в Блэкхит, где без удержу предавалась флирту на приемах и нередко «уединялась с молодыми мужчинами» — то есть, по общему убеждению, вела образ жизни, открытый для «самого неблагоприятного истолкования». Кроме того, она вызвала возмущение соседей своей дружбой с леди Дуглас, которая к тому времени была подвергнута остракизму местным обществом. Считалось, что леди Дуглас некогда состояла в любовной связи с бывшим начальником своего мужа, сэром Сиднеем Смитом. Не исключено, что леди Дуглас и принцесса были не просто близкими приятельницами. В дневнике леди Дуглас имеется такая запись о принцессе: «Она поднималась ко мне в спальню, целовала, заключала в объятия и говорила, что я очень красива… Она осыпала меня такими комплиментами, которыми женщины никогда не обмениваются».
Каролина с гордостью поведала леди Дуглас, «что может заполучить партнера в свою постель, когда только пожелает, и что нет ничего более полезного для здоровья», а раз призналась подруге в том, что беременна. Когда их дружбе настал конец, Каролина послала сэру Джону Дугласу непристойные рисунки, изображавшие его жену и сэра Сиднея Смита в объятиях друг друга.
В 1806 году специальной комиссии было поручено разобраться в непристойном поведении Каролины. «Деликатное расследование», как его называли, не оставило без внимания ни одной самой отвратительной подробности интимной жизни Каролины, включая ее связь с капитаном Мэнби, морским офицером, часто приезжавшим в Блэкхит.
Результаты работы комиссии были обобщены в стихотворении одного поэта-сатирика того времени:
О Каролина, не греши
И нас покинуть поспеши,
А если и не бросишь блуд,
Блуди, по крайности, не тут.
Так Каролина и поступила. Она уехала в большое турне по Европе и путешествовала в обществе «совершенно непотребных спутников».
Леди Бессборо видела ее на одном балу и так описала их встречу: «Лицо у нее было пунцовым, белое девичье платье оставляло открытыми плечи, спину и шею, отвратительное декольте достигало середины живота… а голову украшал венок из ярких роз. Неожиданно она кивнула мне и улыбнулась. Не узнав ее, я приняла эту женщину за сумасшедшую, но тут Уильям Бентинк толкнул меня и сказал: «Разве вы не видите, что вас приветствует принцесса Уэльская?»
Каролина поселилась в Комо[62] с Бартоломео Пергами, бывшим квартирмейстером итальянской армии. Когда принцесса Шарлотта, девственница, воспитанная в строгости своими целомудренными тетушками в Виндзоре, явилась к ней с визитом, Каролина предприняла попытку испортить репутацию девушки, заперев ее в спальне с капитаном Гессе. Тот, как говорили, был внебрачным сыном брата Георга герцога Йоркского и одним из любовников самой Каролины. Впоследствии Шарлотта вышла замуж за нищего немецкого князька и умерла от родовой горячки.
Когда старый король умер и Георг IV вступил на престол, он предпринял последнюю попытку избавиться от нежеланной королевы. Георг предложил ей годовое содержание в пятьдесят тысяч фунтов в обмен на обещание никогда не возвращаться в Англию. Одновременно правительство подготовило «билль о наказаниях», в соответствии с которым брак расторгался по причине супружеской неверности Каролины.
Палата лордов подробнейшим образом изучила все интимные детали этих доводов. Были опрошены многочисленные свидетели. Они показали, что Пергами присутствовал в будуаре королевы, когда она одевалась, и мог видеть ее обнаженную грудь. В присутствии других он ласкал ее грудь и поглаживал бедра. Они спали обнявшись в экипаже во время путешествия. Его видели в спальне королевы — в одежде, без одежды, в нижнем белье, в одной рубахе. Она принимала ванну в его присутствии. Они вместе спали в шатре. Такого рода обвинениям не было конца.
Каролина приехала, чтобы присутствовать на слушании дела, а Пергами счел за благо остаться в Италии. Однако постепенно обвиняющая сторона превратилась в объект насмешек. В конце концов, сам король всю жизнь оставался распутником, и судить его следовало по той же мерке.
В Лондоне толпа остановила на улице герцога Веллингтона и потребовала, чтобы он кричал: «Боже, спаси королеву!» Герцог не растерялся. «Ну что ж, господа, — сказал он, — если вы настаиваете, пусть будет по-вашему. Боже, спаси королеву — и пусть ваши жены будут похожи на нее».
В конце концов правительству пришлось отозвать свой билль, но Георг уже строил планы мщения. Было принято решение, что Каролина не сможет короноваться вместе с королем в Вестминстерском аббатстве. Явившись на церемонию, она не была допущена внутрь, поскольку не имела пригласительного билета.
Когда слухи о смерти Наполеона достигли Лондона, королю сообщили, что его величайший враг мертв. «Боже мой, — ответил король, — неужели ее больше нет!»
Каролина умерла в 1818 году. Георг отпраздновал сие событие, взяв новую любовницу, леди Конингем. Эта дородная дама была супругой уважаемого ирландского пэра и имела пятерых взрослых детей.
В бульварном листке появился стишок, увековечивший встречу столь крупных — по весу и размерам — персон:
Весьма приятные занятья на досуге —
Вот жирное бедро почешет он подруге,
Пирожное они запьют ведром кларета,
И мыслей в их глазенках нет как нету.
Чтоб сотворить такие телеса,
Немало потрудились небеса,
И коли спит король с такой подружкой,
Ему уже не надобно подушки.
Казалось, эти странные отношения придали королю новые силы. Леди Каупер свидетельствует, что, по словам Георга, «он никогда прежде так не любил и сейчас испытывает стыд за свое мальчишество». Тем временем министр иностранных дел Джордж Каннинг получил указание отправить бывшего любовника леди Конингем лорда Понсонби в Буэнос-Айрес.
«Я никогда не видела столь влюбленного человека», — писала принцесса Ливен, хотя — и это не удивительно — леди Хартфорд смотрела на эту связь с меньшим энтузиазмом. По ее мнению, «новая любовь короля нелепа и смешна, если принять во внимание возраст обоих влюбленных». (Следует сказать, что леди Конингем и леди Хартфорд были одного возраста.) Вместе с тем она призналась, что, «зная короля очень близко, она никогда не брала на себя смелость заводить с ним разговор о его любовницах».
Поведение Георга с годами не стало лучше. В июле 1821 года, когда в Вестминстерском аббатстве архиепископ Йоркский произносил проповедь о долге суверена защищать свой народ «от пагубного влияния порока и неверия», сам суверен «кивал, моргал, вздыхал и пожирал глазами» леди Конингем.
Король утратил влияние на правительство и потерял уважение народа. Когда леди Хартфорд покинула королевскую постель, а ее муж распростился с должностью лорда-гофмейстера, Георг уже не смог назначить на этот пост супруга своей новой фаворитки леди Конингем. Лорд Холланд позднее признался: «Мы поощряли все виды сатиры, направленной против него и его любовниц».
На склоне жизни вконец опустившийся король к пьянству присовокупил прием наркотиков. Это послужило одной из причин необычной откровенности некролога, напечатанного в 1830 году в «Таймсе»: «Вряд ли мы найдем кого-либо, о ком меньше сожалеют его близкие». Таков был жестокий приговор общества своему развратному монарху.
Впрочем, и этот бесславный и бесстыдный принц-регент сохранил что-то светлое в своей душе. Вот о чем он просил в завещании: «Пусть портрет моей обожаемой жены, моей Марии Фицгерберт, свисает с моей шеи на шнурке, как я носил его при жизни, и пусть его положат в точности на мое сердце». Когда госпожа Фицгерберт услышала об этом посмертном свидетельстве любви, «крупные слезы выкатились из ее глаз».
