Сергей Чуркин - Спецслужбы мира за 500 лет
После того как в октябре 1606 г. Болотников, Ляпунов и Пашков захватили Коломенское, положение Шуйского стало критическим. Правительственная армия практически распалась, провинциальные служилые дворяне разъехались по своим городам. Ядро царской армии составляли дворяне «московского списка»: стольники, жильцы, стряпчие. Их число в описываемый период составляло не более тысячи человек. Кроме того, в столице имелось несколько тысяч боевых холопов московских бояр, однако их надежность была сомнительной. Часть стрельцов московского гарнизона перешла на сторону повстанцев.
В Москве отсутствовали достаточные запасы продовольствия, поскольку многие коммуникации перерезали казаки и другие «разбойники». Не выплачивалось жалованье ратным людям. Войско «царя Дмитрия» насчитывало около 20–30 тысяч человек. В этих условиях московское правительство было вынуждено принимать экстренные меры для защиты столицы. И. Масса пишет, что в Москве провели перепись всех жителей старше шестнадцати лет, которым выдали оружие. В результате число защитников города возросло примерно на 10 тысяч человек. Всех москвичей, имевших оружие – не только пищали и сабли, но и рогатины с топорами, – записали «в осаду». Во многие города разослали грамоты с призывом к служилым людям собираться для обороны Москвы. Войско, сосредоточившееся в Замоскворечье, возглавил молодой талантливый воевода князь М. В. Скопин-Шуйский.
Однако наибольшую помощь защитникам принесла не тотальная мобилизация, а раскол в мятежных войсках. Болотников проявил неосмотрительность: в его грамотах, обращенных к московскому низшему сословию, содержались следующие призывы:
«Велят боярским холопам побить своих бояр, жен их, вотчины и поместья им сулят, шпыням и безыменникам-ворам велят гостей и всех торговых людей побивать, именья их грабить, призывают их, воров, к себе, хотят им давать боярство, воеводство, окольничество и дьячество».[77]
Что это? Банальная глупость или целенаправленная политика иезуитов по дальнейшей дестабилизации внутрироссийской обстановки и дальнейшему разжиганию гражданской войны?
Ляпунов и Сунбулов позицию Болотникова не поддержали и решили явиться с повинною к царю Василию. В середине ноября 1606 г. часть рязанских дворян, детей боярских, стрельцов и казаков перешла на сторону Шуйского. Последний изменников принял, простил и даже наградил. Ляпунов, в частности, как мы уже указывали выше, получил чин думного дворянина. Второго декабря, во время битвы под Коломенским, на сторону Шуйского перешел со своим отрядом Истома Пашков. Как полагал С. М. Соловьев, позиция Шуйского по отношению к изменникам базировалась на следующем:
«Наказать первых раскаявшихся изменников значило заставить всех других биться отчаянно и таким образом продлить и усилить страшное междоусобие…»[78]
Вынужденная терпимость к изменникам и перебежчикам принесла должные результаты.
Вероятно, переход дворянско-служилой части войска мятежников на сторону правительства мог быть обусловлен предварительной работой секретной службы Шуйского, обрабатывающей наиболее неустойчивых сообщников Болотникова. Нельзя исключить также, что столь одиозные, с точки зрения отталкивания от себя широких масс, грамоты Болотникова к москвичам были инспирированы московской тайной службой. Потерпев поражение, Болотников отступил в Коломну, затем в Тулу.
Однако опасность, угрожавшая Московскому государству, не ослабла, а усилилась. Зимой 1607 г. в Литве объявился новый «царь Дмитрий», вошедший в историю как Лжедмитрий II, или Тушинский вор. В мае он перешел русско-польскую границу, объявился в Стародубе и был признан населением. Шуйскому пришлось вести войну на два фронта. Царя Василия спасла от стратегического поражения только слабость личности Лжедмитрия II, формировавшего войско крайне медленно (лишь в сентябре он двинулся на помощь Лжепетру и Болотникову).
Летом 1607 г. против Шуйского действовали отряды и других самозванцев. Терские казаки, поддержавшие Лжепетра, выдвинули нового самозванца – «царевича Ивана-Августа», «сына» Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской. Ему покорились Астрахань и все Нижнее Поволжье. Вслед за ним появился «внук» Грозного, «сын царевича Ивана Ивановича, царевич Лаврентий». В казачьих станицах множились «дети» царя Федора: «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. Все эти «царевичи» вынуждали правительство распылять силы. Смута порождала множество временных «героев», каждый из которых хотел получить свою часть власти в условиях слабости центральной власти и полного разброда в национальном сознании подавляющей народной массы.
Шуйский, желая прекратить сопротивление болотниковцев, принял предложение «некоего немца» Фидлера отравить Болотникова в Калуге. Фидлер поклялся:
«Во имя Пресвятой и Преславной Троицы я даю сию клятву в том, что хочу изгубить ядом Ивана Болотникова; если же обману моего государя, то да лишит меня Господь навсегда участия в Небесном блаженстве; да отрешит меня навеки Иисус Христос, да не будет подкреплять душу мою благодать Святого Духа, да покинут меня все ангелы, да овладеет телом и душою моею дьявол. Я сдержу свое слово и этим ядом погублю Ивана Болотникова, уповая на Божию помощь и Святое Евангелие».[79]
Фидлеру выдали сто рублей и в случае успеха обещали сто душ крестьян и 300 рублей ежегодного жалованья. Однако тот, прибыв в Калугу, тотчас рассказал все Болотникову и отдал ему зелье.
Приведенный пример показывает, что использование случайных людей для проведения тайных специальных мероприятий без предварительной проверки и тщательной подготовки просто недопустимо. Разоблачение таких агентов может быть использовано противником, в том числе в политических целях. По нашему мнению, Фидлер мог быть как банальным авантюристом, так и агентом Болотникова, специально направленным для организации фальшивого покушения, чтобы предотвратить покушение настоящее.
В этих условиях у Шуйского был один выход – сконцентрировать силы и попытаться разбить противников поодиночке, не дав им соединиться.
И. Масса писал: «Царь по усердной просьбе московских бояр решил самолично выступить в поход (против Болотникова. – Авт.) с началом лета и повелел отписать во все города, чтобы все дети боярские (diti boiaersci) или дворяне, жившие спокойно в своих поместьях и не приехавшие нести службу, были высланы, а нетчиков велено переписать и лишить поместий, отчего многие отовсюду стали приезжать на службу, так что множество ратников выступило в поход…».[80]
Как мы видим, предпринятые московским правительством решительные меры экономического воздействия по отношению к нетчикам (дезертирам) оказались достаточно эффективными.
В конце июля 1607 г. правительственные войска начали осаду Тулы. Но руководство осадой было некомпетентным, а сопротивление болотниковцев – активным и профессиональным, они прекрасно понимали, что поражение для них равнозначно истязаниям во время «сыска» и последующей мучительной смерти во время казни.
На этот раз Шуйского спас Иван Сумин, сын Кровков, муромский «сын боярский», предложивший запрудить реку Упа и затопить Тулу. Вначале царедворцы посмеялись над этим предложением, потом вынуждены были согласиться. То, что не смогли сделать бездарные воеводы, сделали вода и голод – именно они победили осажденных, и те решили сдаться.
Шуйский хотел как можно скорее избавиться от Лжепетра и Болотникова, потому пообещал им помилование. Десятого октября Болотников приехал к царю и, встав перед ним на колени, сказал:
«Я исполнил свое обещание, служил верно тому, кто называл себя Димитрием в Польше: справедливо или нет – не знаю, потому что сам я прежде никогда не видывал царя. Я не изменил своей клятве, но он выдал меня, теперь я в твоей власти: если хочешь головы моей, то вели отсечь ее этою саблею, но если оставишь мне жизнь, то буду служить тебе так же верно, как и тому, кто не поддержал меня».[81]
Несмотря на обещание «милости», Лжепетр был повешен, Болотников ослеплен и утоплен в Каргополе, а Шаховской сослан.
С. М. Соловьев так характеризовал события тех лет:
«В страшное время Смуты, всеобщего колебания, человек, подобный Болотникову, не имевший средств узнать истину касательно событий, мог в самом деле думать, что исполнил свой долг, если до последней крайности верно служил тому, кому начал служить с первого раза. Но не все так думали, как Болотников; другие, не зная, кто царь законный – Шуйский или так называемый Димитрий, – считали себя вправе оставлять одного из них тотчас, как скоро военное счастье объявит себя против него; иные, считая и Шуйского и Лжедимитрия одинаково незаконными, уравнивали обоих соперников вследствие одинаковой неправоты обоих и вместе с тем уравнивали свои отношения к ним, считая себя вправе переходить от одного к другому: и тех и других было очень много».[82]
