Пол Каланити - Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач
НОРМАЛЬНОЕ САМОЧУВСТВИЕ ВОЗВРАЩАЛОСЬ КО МНЕ ВСЕГО ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА СЛЕДУЮЩЕЙ ХИМИОТЕРАПИИ.
Лечение продолжалось. Незначительных побочных эффектов было как раз достаточно, чтобы они не давали мне вернуться к работе. Руководство нейрохирургического отделения сообщило мне о том, что я соответствую всем государственным и местным требованиям для окончания резидентуры. Церемония вручения дипломов была назначена на субботу, двумя неделями ранее предполагаемой даты родов Люси.
День церемонии настал. Я стоял в нашей комнате и одевался для выпускного, самого значительного события семилетнего пребывания в резидентуре, когда меня одолел сильнейший приступ тошноты. Эта тошнота была не похожа на обычное следствие химиотерапии: в таком случае она накатывала и отступала, словно волна. У меня же началась неконтролируемая зеленая рвота с меловым привкусом, отличным от желудочного сока. Эти рвотные массы были из глубины моего желудочно-кишечного тракта.
Тогда я понял, что не попаду на выпускной.
Мне требовались капельницы, чтобы предотвратить обезвоживание, поэтому Люси отвезла меня в отделение экстренной помощи. Вскоре рвота сменилась диареей. В больнице мы мило пообщались с резидентом Брэдом, которому я детально описал весь процесс своего лечения. Мы также обсудили достижения в области молекулярной терапии и препарат «Тарцева», который я принимал в форме таблеток. План был прост: продолжить внутривенное вливание жидкости, пока я не смогу пить самостоятельно. В тот вечер меня определили в палату. Однако, когда медсестра принесла список назначенных мне лекарств, «Тарцевы» там не оказалось. Я попросил ее позвать резидента, чтобы он исправил ошибку. Такое случается. В конце концов, я принимал дюжину лекарств, не упустить из виду ни одно из них было сложно.
Брэд появился далеко после полуночи.
– Мне сказали, у вас есть вопросы по поводу лекарств?
– Да, – ответил я. – «Тарцевы» нет в списке. Назначьте ее, пожалуйста.
– Я считаю, что вам пока не следует ее принимать.
– Почему?
– У вас значительно повышен уровень печеночных ферментов.
Я смутился. Уровень ферментов повышен у меня вот уже несколько месяцев. Если это его беспокоит, почему мы не обсудили вопрос заранее? В любом случае налицо была явная ошибка с его стороны.
– Эмма, мой онколог и ваш начальник, видела эти цифры, но «Тарцеву» не отменяла.
Резидентам постоянно приходится принимать самостоятельные решения без участия врача. Но сейчас, узнав о мнении Эммы, он, конечно, послушает меня.
– Но именно в ней скорее всего лежит причина ваших гастроэнтерологических проблем.
Мое недовольство росло. Как правило, упоминание о распоряжениях врача-начальника сводило на нет любые споры.
– Я принимал «Тарцеву» целый год без каких-либо проблем, – сказал я. – Вы считаете, что все это внезапно спровоцировала она, а не химиотерапия?
– Да, возможно.
Недовольство переросло в злость. Молокосос, всего два года назад закончивший факультет медицины, смеет со мной спорить? Одно дело, если бы он был прав, но ведь он нес полную чепуху.
– Я говорил вам днем, что без «Тарцевы» метастазы в моих костях активизируются, вызывая невыносимую боль? Я не хочу жаловаться, но мне доводилось ломать кости, и, знаете ли, боль от метастазов куда сильнее. По шкале интенсивности я оценил бы ее на 10 из 10. Если вы не вернете «Тарцеву», я скоро буду корчиться в муках.
– Ну, учитывая ее период полувыведения, этого не произойдет еще примерно сутки.
В глазах Брэда я видел, что для него я не пациент, а настоящая проблема.
– Послушайте, – продолжил он, – если бы вы сами не были врачом, этот разговор вообще не состоялся бы. Перестав принимать это лекарство, вы поймете, что именно оно и является причиной ваших болей.
Мне даже не верилось, что всего лишь сегодня днем мы с ним так дружелюбно болтали. Когда я сам был еще студентом, одна пациентка сказала мне, что всегда надевает самые дорогие носки перед походом к врачу: когда она будет сидеть на кушетке в халате и носках, врач сразу же поймет, что она человек уважаемый и относиться к ней нужно соответственно. (В этом, наверное, и заключалась проблема: я был в бесплатных больничных носках, которые подворовывал годами.)
– Тем не менее «Тарцева» – это особенный препарат, и мне нужно разрешение начальника, чтобы назначить его. Вы правда хотите, чтобы я будил Эмму только из-за этого? До утра вопрос подождать не может?
Наш разговор явно подошел к концу.
Пойти навстречу моим требованиям значило для него добавить еще один пункт в список дел: совершить унизительный звонок начальнику, в котором ему придется признать свою ошибку. Он дежурил в ночную смену. В резидентуре большинство работают по сменам. Любопытно, что, работая таким образом, врачи становятся слегка менее ответственными: если отложить какое-то дело на несколько часов, справляться с ним придется другому человеку.
– Обычно я принимаю «Тарцеву» в 5.00, – продолжил я. – И мы оба понимаем, что фраза «подождать до утра» означает, что решать эту проблему придется уже другому врачу во время утреннего обхода. Я прав?
– Ладно, мне все с вами понятно, – сказал он и вышел из палаты.
Утром я узнал, что лекарство он так и не назначил.
Я ЗАПИСЫВАЛ ДЕТАЛИ МОЕГО ТЕКУЩЕГО САМОЧУВСТВИЯ И С ПОМОЩЬЮ ЛЮСИ СОБИРАЛ ВСЕХ ВРАЧЕЙ, ЧТОБЫ ОНИ ОЗНАКОМИЛИСЬ С МОИМИ ЗАПИСЯМИ.
Ко мне заскочила Эмма и сказала, что все уладит. Она пожелала мне скорейшего выздоровления и извинилась, что ее не будет в городе неделю. В течение дня мне стало хуже, диарея стремительно усиливалась. Мне ставили капельницы с жидкостью, но они действовали недостаточно быстро. Почки начали отказывать. Во рту стало настолько сухо, что я не мог ни говорить, ни глотать. Анализы показали, что концентрация ионов натрия в моей крови была практически несовместима с жизнью. Меня срочно перевели в отделение интенсивной терапии. Части нёба и гортани пересохли из-за обезвоживания. Я был в агонии, то приходя в сознание, то снова впадая в забытье. Тем временем вокруг меня собрался целый пантеон специалистов: реаниматологи, нефрологи, гастроэнтерологи, эндокринологи, инфекционисты, нейрохирурги, онкологи и отоларингологи. Люси, находившаяся на тридцать восьмой неделе беременности, сидела у моей койки весь день, а затем пряталась в моем бывшем кабинете всего в нескольких шагах от отделения интенсивной терапии. Оттуда она приходила ко мне и ночью. Они с моим отцом тоже участвовали в консилиуме.
Приходя в сознание, я слышал вокруг себя какофонию голосов и понимал, что собравшиеся врачи вряд ли придут к единому мнению. Нефрологи спорили с реаниматологами, реаниматологи – с эндокринологами, эндокринологи – с онкологами, онкологи – с гастроэнтерологами. Я чувствовал ответственность за свое здоровье: когда я был в состоянии, то записывал детали моего текущего самочувствия и с помощью Люси собирал всех врачей, чтобы они все ознакомились с моими записями.
Позднее, находясь в полудреме, я слышал, как Люси и отец обсуждают мое состояние с каждой командой специалистов по отдельности. По нашему мнению, правильнее всего было продолжать вливать мне жидкость, пока последствия химиотерапии не сойдут на нет. Однако каждая команда врачей настаивала на своем и пыталась назначить мне тесты, которые не были ни необходимыми, ни безопасными. Бесконечные анализы, снимки, лекарства – я начал терять связь со временем и всем, что происходит вокруг. Я просил, чтобы мне все объяснили, но предложения казались мне бессвязными, а голоса далекими. На середине речи врача я погружался в черноту и терял сознание. Я так мечтал о том, чтобы Эмма была здесь, на дежурстве.
Внезапно она появилась в моей палате.
– Вы уже вернулись? – спросил я.
– Вы провели в отделении интенсивной терапии чуть больше недели. Но не переживайте, вам уже лучше. Большинство ваших анализов близки к норме. Совсем скоро вас выпишут.
Как я позднее узнал, она поддерживала связь с окружавшими меня врачами по электронной почте.
– Помните, как вы предложили мне довериться вам как врачу и просто быть пациентом? – спросил я. – Мне кажется, это хорошая идея. Я читал немало научной и художественной литературы, пытаясь найти свое место, но так его и не нашел.
– Честно говоря, я не думаю, что литература способна вам помочь в этом, – ответила она.
Теперь Эмма была капитаном корабля, неся с собой покой в больничный хаос. Мне на ум пришли строки Т.С. Элиота:
Дамьята[75]: Лодка весело
Искусной руке моряка отвечала,
В море спокойно, и сердце весело
Могло бы ответить на зов и послушно забиться
Под властной рукой[76].
Я откинулся на подушку и закрыл глаза. Погрузившись в темноту забытья, я наконец расслабился.
