Нина Берберова - Дело Кравченко
Изар оглашает письма из Америки и Европы
Первым оглашается свидетельство эксперта, проф. Санье. Он сделал анализ чернил и пришел к заключению, что рукопись написана, по крайней мере, год или полтора тому назад, никак не меньше. Следовательно, она не «сфабрикована» для процесса.
Вторым идет письмо Ивана Лодыженского, переписавшего рукопись на машинке по-русски. Третьим по очереди — письмо Бернарда Никольского, который пишет, что работа была очень трудная, Кравченко был чрезвычайно требователен и педантичен и вмешивался буквально во все.
Мэтр Изар: Он, кажется, дрался с ним по телефону.
Председатель: Мы это себе хорошо можем представить!
Четвертое показание — издателя Скрибнера, который сообщает, что поправок в корректуру было столько, что Кравченко пришлось заплатить отдельно за слишком многочисленные исправления.
Пятое показание — В. М. Зензинова, который рассказывает о своем знакомстве с Кравченко в Нью-Йорке в 1944 году, о том, как Кравченко начал писать свою книгу, как читал ему некоторые страницы и даже продиктовал ему кое-что.
Председатель: Кто этот г. Зензинов?
Нордманн: Это адъютант Керенского.
Зензинов пишет, что много и по существу говорил с Кравченко о его книге.
Шестым идет показание Эльзы и Конрада Штейнигер. Оба они приехали из России в Америку в 1939 году и, узнав, что Кравченко порвал с советской властью, предложили ему приехать к ним жить и писать свою книгу. Он это и сделал. Живя у Штейнигер, в Детройте, Кравченко на виду у своих домохозяев, работал сутками над своей книгой. Они оба видели ее в рукописи, читали ее и обсуждали.
Седьмое показание принадлежит г. Раскину, у него Кравченко тоже жил, когда писал «Я выбрал свободу».
Восьмое показание — Д. Ю. Далина. Он встречался с Кравченко в 1944—45 гг., бывал у него, видел рукопись и ее в отрывках читал.
Последнее показание — престарелой Анжелики Балабановой, адресованное в газету «Попюлэр». Балабанова (находящаяся сейчас в Италии) была в Нью-Йорке в то время, когда Кравченко писал свою книгу, она видела его работу и просматривала рукопись.
Все эти свидетельства даны под присягой.
После этих показаний и показания самого Кравченко, впечатление создалось такое, что для успеха в Америке вовсе не обязательно писать книгу вдвоем, непременно в сотрудничестве с американским журналистом, как утверждали «Латтр Франсэз». Но адвокаты ответчиков нашли необходимым задать свои вопросы.
Выводы Нордманна
Мэтр Матарассо: Вы обращались до Скрибнера еще в разные издательства?
Кравченко: Возможно, что за меня обращались в одно или два.
Мэтр Изар: Американский агент, которого не хотели издавать!
Мэтр Нордманн: Помогал ли вам кто-нибудь писать вашу книгу? (Ропот в зале.)
Кравченко: Я уже сказал, что писал ее сам.
Мэтр Изар: Я жду от вас диверсии. Вы — маньяк диверсии!
Кравченко: Он опять сейчас начнет играть краплеными картами.
Мэтр Нордманн: Аванс был получен для вас и для переводчика?
Кравченко молчит.
Нордманн: Для двух соавторов?
Кравченко пожимает плечами.
Мэтр Нордманн (достает страницу рукописи с пометками): Для кого эти пометки?
Кравченко: Они были сделаны для меня самого.
Нордманн: Но тут написано в повелительном наклонении.
Эксперт «Лэттр Франсэз» перевел неверно: г. Андронников поясняет, что глагол стоит не в повелительном, а в неопределенном наклонении. (Движение в зале.)
Председатель: Я должен заметить, что г. Кравченко все время остается хозяином положения!
Кравченко: Я отвечу на все. Я ничего не оставлю без ответа.
Но мэтр Нордманн считает, что находится «в самой сердцевине процесса».
— Мы докажем, что все, что Кравченко сейчас сказал, есть ложь!
Женский голос из публики: Вы сами лжец!
Председатель требует вывести даму. Жандарм ее выводит.
Мэтр Нордманн: Я делаю три вывода из всего, что было сказано: первый — текст манускрипта, предъявленного нам, не есть текст книги. Второй — рукопись не принадлежит Кравченко, и третий — фотокопии рукописи есть попытка фальсификации.
Мэтр Изар вскакивает. Вюрмсер не дает ему говорить. Все одновременно кричат.
Кравченко: Морган, дайте холодной воды Вюрмсеру!
Мэтр Нордманн: Мы докажем, что в рукопись были позже вписаны антисоветские вставки!
Председатель: Значит, по вашему, Кравченко менее антисоветский человек, чем американцы? (Смех.)
Нордманн: Часть рукописи написана по старой орфографии…
Кравченко внимательно слушает в переводе весь этот спор. Он почти все время улыбается и кажется очень уверенным в себе. Иногда он делает заметки на листе бумаги — он собирается отвечать по пунктам, когда адвокаты ответчиков и их эксперты кончат говорить.
Председатель объявляет перерыв.
Экспертиза Владимира Познера
Перед тем, как, после перерыва, выслушать эксперта «Л. Ф», г. Познера, председатель дает Кравченко сказать несколько слов по поводу выводов Нордманна.
— Вы лжец и вводите в заблуждение французский суд, — говорит Кравченко. — Вы бросаете тень и на меня, и на моих адвокатов, обвиняя нас в фальсификации. Вот главы, которых не хватало в деле — они были у эксперта трибунала. Они идентичны с копиями.
Владимир Познер выходит к свидетельскому барьеру. Присягать его не просят, так как он не свидетельствует, а выступает со стороны «Л. Ф.», как ими приглашенный эксперт.
Мэтр Изар: Присягать ему ни к чему. Это — их человек!
Познер, все время шевеля пальцами перед своим лицом, словно играя на невидимом кларнете, объясняет французскому суду, что разница между манускриптом и книгой доказывает, что эти две вещи были написаны двумя разными людьми, иначе говоря, рукопись Кравченко была дополнена «меньшевиками», вдохновлена американскими журналистами и только после этого появилась в свет.
Мэтр Изар: Значат, вы считаете, что рукопись все-таки Кравченко?
Познер мнется. Но, видимо, он считает, что первоначальная работа была сделана Кравченко.
— Текст рукописи скромнее текста книги, — говорит он. — В книге все было приукрашено, усилено, тени резче, характеры очерчены рельефнее, и пристрастие чувствуется на каждом шагу.
Председатель делает из ладони рожок у уха, голос эксперта едва слышен, монотонно и пространно объясняет, что там, где в рукописи стоит «два человека», в книге напечатано «два коммуниста», где в рукописи «я шел», в книге — «я ехал».
Председатель: И это все?
Познер: Нет, у меня еще есть двадцать пять примеров. И сто в другом роде.
Он усмотрел в русской рукописи «гривуазные» места, которых в американском переводе нет. До этого несколько раз говорилось, что «советский гражданин Кравченко» не мог написать гривуазных сцен, что это, несомненно, приписали ему американцы «для коммерческого успеха книги». Теперь выходит — наоборот.
Познер рассуждает, как человек, сам никогда ничего не написавший, хотя за ним, как говорят, числится несколько книг (не считая разных переводов). Он считает, что если часть рукописи написана карандашом и часть пером, то это подозрительно: что, если есть страницы без исправлений, то они фальсифицированы. Он говорит о стиле «а» и стиле «б». Стиль «б» — несомненно, стиль «меньшевицкий».
Председатель: Манускрипт был несколько романсирован. Это несомненно. Но кто же это сделал?
Познер: Стиль «б», это стиль русских эмигрантов, долго живущих в Америке. Кравченко не мог сказать: «стейк», он бы сказал «бифштекс», как говорят русские из России.
Кравченко: В России нет ни бифштексов, ни стэйков. (Смех в зале.)
Председатель: Вы все-таки допускаете мысль, что Кравченко участвовал в написании своей книги?
Познер: В известной мере.
По словам эксперта русские эмигранты придали книге «антисоветский» вид. На все эти темы он говорит около двух часов, в течение которых зал постепенно пустеет. Наконец, показания его окончены. Заседание тем самым тоже — так как уже больше семи часов, и второй эксперт, м-ль Годье, принуждена будет выступить завтра.
Неожиданный скандал
Все встают со своих мест. Адвокаты подходят к столу присяжных.
Мэтр Нордманн и мэтр Изар одновременно хватаются за рукопись. Начинается шумный спор: кто сохранит эти папки до завтра?
Председатель (к Нордманну): Г. Кравченко не обязан был доставлять рукопись суду. Он добровольно это сделал. Она была в ваших руках больше недели. Я считаю, что мэтры Изар и Гейцман могут ее взять до завтра.
Нордманн повышает голос. Вюрмсер, Морган и все их адвокаты хором требуют рукопись. Слышны голоса: «он сделает в ней подчистки», «Он внесет поправки», «Он выдернет листы».
Мэтр Изар настаивает, предлагает, в крайнем случае, оставить ее на сутки в регистратуре.
