Льюис Спенс - Таинства Египта. Обряды, традиции, ритуалы
Этот миф, безусловно, принадлежит к вопросу о сути тайного, будучи наполнен мистическим значением, которое является одним из основных наследий таинств. Как замечает Иамблих: «Подобного рода действия должны были освободить нас от низменных страстей, давая нам возможность увидеть все и одновременно подавляя желания благодаря невыносимой святости, сопутствующей всем обрядам. Ведь самый верный способ избавиться от страстей – это отдаться им, но с умеренностью, чтобы удовлетворить их».
Баубо может восприниматься как символ страстей или женского качества плотской жизни, посредством которого душа (или дух) соединяется с телесной оболочкой. Душа, пойманная в земные сети, опускается с небес и вновь рождается в телесной сфере, переходя от небесной чистоты к темноте и физическому существованию. Деметра или Кора (Персефона), разумная часть души, в ходе своих странствий по материальному миру очарована искусством Баубо, телесной жизнью, которая забавляет и отвлекает ее от печальных мыслей и заставляет забыть о всех печалях. Точно так же забавные фантасмагории земного существования отвлекают мужчину (и человека вообще!) от размышлений о божественном и заставляют его забыть о цели и причине его существования на земле и о необходимости физического развития. В своем заблуждении человек хватается за призрак материального или чувственного и забывает о божественном. Баубо в данном случае олицетворяет нечестивую влагу земного существования, которая ведет к загниванию и смерти[12].
Однако «блуждания души», должно быть, переживались египетским неофитом в дни, когда он концентрировался на них, в гораздо более жесткой манере, чем это можно себе представить. Умственное и психическое движение через несколько элементарных и «планетарных» сфер, которые являются несколькими уровнями существования, представляло собой, вероятно, опыт невыразимого мучения, оставлявший свой след в инициируемом. Это путешествие среди глубин великого океана духовного нельзя было не воспринимать без ужаса и агонии, практически не поддающихся описанию теми, кто невежественен или не имеет подобного опыта. Было бы кощунственно подвергать сомнению тот факт, что неофит фактически духовно путешествовал по закоулкам и мрачным расщелинам вечности. Начальные этапы путешествия, ужасные по своей новизне духовной свободы, не могут не наполнить душу, то опускающуюся в подземные сферы, то возносящуюся к пикам возвышенного – с таким изумлением, что каждая стадия путешествия должна была навечно запечатлеться в сознании неофита. По мере того как приближались и затем удалялись берега таинственных континентов вечности, можно только представить, какие бури эмоций одолевали даже мудрейших и самых решительных. Неудивительно, что это испытание часто сопровождалось смертельными исходами. Многие, пускавшиеся в это путешествие, никогда не возвращались. Можно только предполагать, какой ужас испытывали их неподготовленные души. Однако для нас эти испытания дают великий и всеобъемлющий урок мудрости, который открыт только для высших и благороднейших, мужественных и чистых.
Упорствующие в своих ошибках и даже не имеющие достаточной подготовки часто пускаются в опасный путь. Результатом же является сумасшествие или, в лучшем случае, помрачение рассудка. Завлекаемые посланниками дьявола, такие невежественные люди рассказывают, что даже для величайших это слишком опасное путешествие. Пусть же тот, кто сейчас читает эти строки и кто ни морально, ни физически не готов к грядущим опасностям, никогда не отважится пуститься в глубины таинственного и возвышенного. Это само по себе величайшее кощунство, и давайте не будем задаваться вопросом, какие наказания ожидают совершивших его. Я не хочу больше ничего говорить о том, о чем следует молчать, и все разумные и знающие люди подтверждают необходимость соблюдения обета молчания.
Однако результатом таинств было не видение или благая весть желаемого соединения с богом и не само это соединение. Участники таинства знали и были уверены в величайшей судьбе, ожидавшей их, если они будут искренне и преданно выполнять свои священные обязанности в оставшийся им остаток земного пути. В духовном смысле мистик действительно возрождался. Он считал день своей инициации первым днем своей новой жизни. Мы имеем достаточные доказательства того, что происходил некий обряд, аллегорически символизирующий это возрождение. Вот что говорит по этому поводу А. Море: «В Египте, чтобы символизировать созревание и возрождение, фигура умершего помещалась внутрь шкуры священного животного или деревянной фигуры коровы; иногда в ночь похорон в шкуру животного одевался сам жрец – в качестве замены усопшего. На следующее утро он освобождался от этой шкуры, что символизировало рождение ребенка из утробы матери. То есть мифология приходила на помощь магии, и усопший становился олицетворением бога солнца Ра, рожденного в виде теленка от коровы Нут, богини небес. И Плутарх, и Апулей говорят о деревянной статуе коровы, которую несли на плечах жрецы во время шествия в честь Исиды. Действительно ли деревянная корова означала для последователей культа Исиды то же самое, что и для всех египтян, а именно – «чрево», из которого усопшие рождались заново?
Судя по всему, римляне были хорошо знакомы с обрядом, связанным со шкурой животного. Вергилий дает пчеловодам рецепт, который проводит к моментальному размножению пчел. При помощи магических обрядов можно вызвать появление целого роя пчел из шкур священных быков. Это волшебное действие, как полагали римские писатели, уходило своими корнями в египетские и орфические обряды. С другой стороны, египтяне также были знакомы с идеей о том, что душа появлялась из шкуры жертвенных животных в образе пчелы. Известно ли было мистическое значение этой традиции неофитам? В любом случае присутствие на стенах обрядовых помещений изображения пчелы и утробного плода в окружении хлебных злаков предполагает, что эти символы в том или ином виде использовались, чтобы иллюстрировать тайну нового рождения».
О посвящении в элевсинские таинства было сказано, что «душа в момент смерти испытывает те же ощущения, какие испытывают люди при посвящении в великие таинства. Слово и вещь имеют много общего: мы говорим «teleirtan» (умереть) и «teleisthai» (быть инициированным). Сначала человек, часто неосознанно, делает первые шаги, которые являются весьма болезненным отклонением от верной дороги; это неизбежные метания в полной темноте. Затем, перед самым концом, возникает страх, ужас, паника. Однако после этого глаза человека открываются навстречу яркому, благодатному свету; душа входит в чистейшие пределы, где раскинулись зеленые луга и звучит сладкая музыка, и душа наполняется благоговейным восторгом».
Однако из одного из отрывков из Апулея становится очевидно, что богиня, которая вела неофита через ужасы окружающего пространства, охраняла его всю оставшуюся часть его земной жизни. Обращаясь к Луцию, Исида говорит: «Ты будешь жить счастливо, ты будешь жить со славою под моим покровительством, и когда, совершив свой жизненный путь, сойдешь ты в царство мертвых, то, как видишь меня сегодня здесь, так и там, в этом подземном полукружии, найдешь ты меня просветляющей мрак Ахеронта, царствующей над стигийскими тайниками и, сам обитая в полях елисейских, мне, к тебе милостивой, усердно будешь поклоняться. Если же примерным послушанием, исполнением обрядов, непреклонным целомудрием ты угодишь нашей божественной воле, знай, что в моей только власти продлить твою жизнь сверх установленного судьбой срока». То есть благочестивая жизнь является необходимым условием долгой жизни и будущего блаженства.
Опыт посвящения в таинства менял всю будущую земную жизнь инициируемого. Он знал о том, что ждет его в будущем, а потому мирно трудился весь остаток своего земного пути, потому что путь ему освещал факел будущей жизни. И он был готов к смерти, когда бы она ни пришла. Теперь ничто не могло скрыться от его взора, и он мог спокойно блуждать по дорогам прошлого и будущего. И тайные мысли людей также были открыты ему.
Однако прикосновение к Абсолютному должно было пробудить в просвещенном мозгу нетерпеливое желание покинуть материальные сферы и дотронуться до того, что он видел своим внутренним взором. Испытав блаженство духовной жизни, неофит вряд ли мог долго терпеть свое земное существование. Как поэт в своих стихах рисует некую воображаемую страну своих грез, как композитор, создавая свою музыку, представляет себе сферы, где играет музыка планетарного масштаба и вызывает радость и страсть, так и неофит, должно быть, жаждал попасть в божественный мир, где он когда-то вдохнул невыразимое счастье от соединения с богом.
Подводя итоги всего сказанного в этой главе, мы видим, что:
– в данном вопросе не стоит ждать помощи от одних лишь научных теорий. Высшее понимание (то, что иногда весьма грубо называют «странностью») одно лишь и может помочь нам в поиске истины, и то при помощи духовных аналогов;
