Трейси Киддер - За горами – горы. История врача, который лечит весь мир
В 1986 году, впервые услышав выступление Аристида по радио в Канжи, Фармер решил наведаться к нему в церковь и послушать его вживую. Паства внимала затаив дыхание, и Фармер тоже. Насколько ему запомнилось, священник говорил: “Люди читают Евангелие так, будто оно относится к другому месту и времени, но описанная в нем борьба происходит здесь и сейчас. Угнетение бедных, надругательство над слабыми, спасение для тех, кто сражается за правое дело, – есть ли понятия более насущные для возлюбленного нашего Гаити?” Фармер вспоминал: “Я так долго искал в Гаити прогрессивную церковь, проповедующую теологию освобождения, и наконец нашел”. После службы он присоединился к группе людей, подошедших к Аристиду поговорить, и тот никак не мог его не заметить. (“Высокие белые прихожане, говорящие по-креольски, встречались ему все-таки не на каждом шагу”.) Они подружились, но в течение 1988 года виделись редко. Фармер был очень занят в Канжи, а Аристид был вынужден то и дело защищаться от покушений – однажды, например, его церковь забросали зажигательными бомбами по приказу мэра Порт-о-Пренса.
Фармер надеялся на значительные перемены в Республике Гаити, но в то же время ненавидел, как он выражался, “кувыркания”, то есть смуту, кровопролитие и их неизбежный побочный эффект – ухудшение местного здравоохранения, и без того никуда не годного. В один прекрасный день в 1989 году он забрался на вершину холма, возвышающегося над Канжи. В Гаити он, как правило, не писал ничего, кроме официальных писем и благодарственных посланий. Времени не хватало, и к тому же лечить больных, строить школы и водопровод было здесь куда важнее всяческой писанины. Но в тот день он сделал исключение и отправился на холм, чтобы поработать над своей диссертацией по антропологии, которую назвал “СПИД и обвинение” (AIDS and Accusation, первый из его аллитеративных заголовков).
СПИД пришел в Канжи в 1985-м, примерно через два года после того, как туда приехал Фармер. Об этом Фармер и собирался писать в своей диссертации. Представить “обвинительную географию”, согласно которой Гаити отводилась роль козла отпущения. Рассказать, как еще в самом начале эпидемии СПИДа в Штатах социологи и даже медики выдвигали гипотезы, будто зараза мигрировала из Африки на Гаити, а оттуда в США. Некоторые эксперты даже предполагали, что болезнь вообще зародилась на Гаити, где, по некоторым слухам, вудуистские жрецы хунганы отрывали головы цыплятам и взахлеб пили их кровь, а потом предавались растлению маленьких мальчиков.
Планировал Фармер написать и о том, как в Центре контроля заболеваний, американском федеральном агентстве, не постеснялись даже объявить гаитян “группой риска” наряду с еще несколькими категориями лиц на “г” – гомосексуалистами, больными гемофилией и героинщиками, – и о том, какой непоправимый ущерб это нанесло хрупкой экономике Гаити и всем гаитянам, где бы они ни жили. Диссертация оперировала целым ворохом эпидемиологических данных, призванных показать, что СПИД почти наверняка из Соединенных Штатов попал в Гаити, а занесли его, вполне вероятно, секс-туристы американского, канадского и гаитяно-американского происхождения, которым в трущобах Каррефура, района Порт-о-Пренса, соответствующие услуги предоставлялись за бесценок.
Работа задумывалась как “антропологическая интерпретация страдания”, совмещающая доказательный материал из разных областей науки: этнографии, истории, эпидемиологии и экономики. Однако начинаться она должна была с истории Канжи. Следуя антропологической традиции, Фармер дал деревне псевдоним – До-Кэ. Сидя на выступе горной породы на вершине холма, он писал: “Самый лучший вид на До-Кэ открывается с одного из крутых холмов странной конической формы, почти кольцом окружающих деревню”.
С этого наблюдательного пункта Канжи выглядела горсткой маленьких строений, разбросанных как попало по склону, практически лишенному растительности. Вон там, близко к вершине – домик Дьедонне, ныне пустующий, так как хозяин в прошлом октябре скончался от СПИДа. А в том домике у дороги СПИД медленно свел в могилу Аниту Жозеф. Пейзаж хранил в себе горькую память. Фармер перебирал в уме и многих других пациентов, унесших в могилу свои анамнезы, живо вспоминал трех молодых гаитянок, помогавших ему с первым медицинским соцопросом в Канжи: Асефи умерла от малярии, Мишле от брюшного тифа, Ти-тап Жозеф от послеродового сепсиса. Всех этих смертей можно было бы избежать, имея в наличии хорошие лекарства. Друзья испускали дух под присмотром врачей, в типичных, не дотягивающих до минимальных стандартов медучреждениях Гаити, которые он уже ненавидел.
И все же не только поражение и гибель наблюдал он со своего насеста. Фармер видел зеленые оазисы вокруг общественных колонок Канжи, черпающих воду из кристально чистой подземной речки. Видел общественные туалеты отца Лафонтана, благодаря которым деревня практически полностью избавилась от брюшного тифа. Видел часть территории, где располагалась “Занми Ласанте”, и мог легко дорисовать себе остальное: общежитие и церковь, офис здравоохранительной организации и угол школьного здания, а за рощицей собственноручно им посаженных деревьев – домик для гостей, ремесленную мастерскую и солидное строение, в котором размещалась клиника Бон-Савёр, обновленная на деньги Тома Уайта. Поэтому, возвращаясь взглядом к самой деревне, Фармер обнаруживал, что она уже состоит не только из грубо сколоченных лачуг. Канжи выросла со ста семи хозяйств до ста семидесяти восьми, и склон холма теперь был усыпан домиками.
Мамито, супруга отца Лафонтана и матриарх “Занми Ласанте”, взяла под свое крыло проект по улучшению жилищных условий. Она распределяла материалы, оплаченные Томом Уайтом, и потихоньку организовывала перестройку самых плачевных развалюх. В большинстве домов было всего по две комнаты, во многих еще оставались земляные полы, но почти все обзавелись железными крышами – одни были крашеные, другие ржавые, третьи блестели в ярких лучах солнца. Шесть лет прошло с тех пор, как Фармер впервые попал в Канжи, и вот поселение уже не напоминает лагерь беженцев, а просто выглядит как типичная, предельно бедная гаитянская деревушка.
Дипломы по антропологии и медицине Фармер получил одновременно, весной следующего, 1990 года. Его диссертация удостоилась премии, и университетское издательство согласилось ее напечатать. С самого начала некоторые профессора в медицинской школе – в частности, видный антрополог Артур Клейнман и не менее выдающийся детский психиатр Леон Эйзенберг – прониклись симпатией к Фармеру и смотрели сквозь пальцы на его, мягко говоря, нерегулярные посещения занятий. В течение следующих лет и эти двое, и другие преподаватели защищали его от нападок и академических правил. Живущий ради служения непременно нуждается в поддержке окружающих. И Фармеру многие помогали.
Прогулы в Гарварде не сказались на его успехах в учебе. Ясное дело, работать над дипломом по антропологии куда уместнее в Гаити, чем в Бостоне. Да и в медицинской школе он получал отличные оценки отчасти потому, что большую часть этих шести лет совмещал зубрежку своих карточек-перевертышей с почти настоящей врачебной практикой в Канжи. К тридцати одному году он успел перевидать столько разнообразных заболеваний, сколько не всякому американскому врачу доводится встретить за всю жизнь. Кроме того, он научился проектировать и здравоохранительную систему, и клинику, строить то и другое с нуля и управлять тем и другим. И все это в одном из самых жутких мест на земле, где власть нарочно держит людей в невежестве, а цемент перевозится на осликах… если повезет. Неудивительно, что больница Бригем-энд-Уименс приняла Фармера в клиническую ординатуру. Ординаторская программа Бригема была и самой престижной в мире, и самой гибкой. Здесь начинающим врачам позволяли заниматься и другими делами. Фармер и Джим Ким, которого тоже приняли в Бригем, поделили одну ординатуру на двоих. То есть Фармер получил официальное разрешение половину своего времени проводить в Бригеме, а половину – в Канжи.
Казалось вполне вероятным, что к концу 1990 года в Гаити состоятся настоящие всенародные выборы. Но, разумеется, этого не могло произойти без сопротивления армии и дювальеристской элиты, а также вооруженных формирований, на них работающих (как правило, по ночам). Возвращаясь из Гарварда, Фармер ехал из Порт-о-Пренса в Канжи на машине и по дороге всякий раз миновал пять разных военных блокпостов. На каждом солдаты вымогали взятку, это было в порядке вещей. Иногда еще и отнимали оборудование, которое он вез в клинику. Но случались неприятности и менее стандартные. У “Занми Ласанте” был офис в Порт-о-Пренсе. В течение нескольких месяцев, предшествовавших выборам, туда неоднократно звонили, и голос на другом конце провода просил к телефону Фармера, а потом изрекал нечто вроде: “Скоро ляжешь рядом с прахом своей бабки”. Снимая трубку, Фармер слышал громкие щелчки на линии. В конце концов он залез на крышу, нашел подслушивающее устройство – неуклюжую самоделку – и не без злорадства растоптал ногами.
