Михаил Семиряга - Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941
Вместе с тем в конце 1938 г. оба правительства признали, что основой мирных отношений между их странами является договор о ненападении от 1932 г., продленный до 1945 г. Было достигнуто соглашение о расширении торговых отношений и ликвидации возникших пограничных инцидентов[210]. Несмотря на враждебное отношение к Советскому Союзу, польское правительство все же отвергло предложение Германии присоединиться 25 ноября 1936 г. к Антикоминтерновскому пакту[211].
В начале 1939 г. в очередной раз Гитлер предпринял попытку привлечь Польшу к запланированному им «крестовому походу» против Советского Союза. 5 января 1939 г. министр иностранных дел Польши И. Бек с большой помпой был принят Гитлером в Берхтесгадене. Беку было сказано, что, мол, существует «единство интересов Германии и Польши в отношении Советского Союза».
Германия заинтересована в сильной Польше, ибо, как заявил Гитлер, каждая использованная против СССР польская дивизия означает экономию одной немецкой дивизии. Но договоренность на антисоветской основе как в Берхтесгадене, так и позже в Варшаве достигнута не была. Гитлеру было лишь сказано, что Польша согласна изъять Данциг из ведения Лиги Наций и передать под совместное немецко-польское управление. Бек не согласился участвовать в какой-либо антисоветской акции[212].
Необходимость существенного улучшения советско-польских отношений приобрела особую актуальность с весны 1939 г. В апреле, как позже стало известно, Гитлер принял решение о военном способе удовлетворения своих агрессивных намерений в отношении Польши. Польское правительство в то время было в целом удовлетворено советско-польскими отношениями. Так, И. Бек 13 мая 1939 г. сообщал польскому послу в Париже, что недавние переговоры Потемкина в Варшаве свидетельствуют о понимании советским правительством точки зрения Польши на характер советско-польских отношений. Бек с удовлетворением отмечал заверение Потемкина в том, что в случае польско-германского вооруженного конфликта Советский Союз будет соблюдать в отношении Польши «благожелательную позицию»[213].
Но в этот роковой для Польши год позиция ее правящих кругов в отношении Советского Союза была не только явно непоследовательной, но и недобрососедской. Это особенно наглядно проявилось в ходе англо-французско-советских военных переговоров, когда Польша категорически воспротивилась возможности прохода советских войск через ее территорию в случае агрессии Германии. Как известно, эта позиция явилась одной из причин срыва трехсторонних переговоров. Подписанные затем в августе – сентябре 1939 г. советско-германские договоренности имели прямое отношение к судьбам польского государства. В них отмечалось, что граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев – Висла – Сан. А вопрос о существовании независимого польского государства оба правительства будут решать в порядке дружественного обоюдного согласия[214].
Как видно, сказано ясно и недвусмысленно: СССР и Германия присвоили себе право решать судьбу Польши.
Предвоенная республика Польша была крупным европейским государством. Ее территория составляла 389 тыс. кв. км с населением почти 35 млн. человек, из них около 69% составляли поляки[215]. Польский народ, который первым в Европе 1 сентября 1939 г. подвергся вооруженной агрессии гитлеровской Германии и, не получив обещанной поддержки от своих западных союзников, вынужден был в одиночестве и, как сказал английский историк Дж. Фуллер, «мужественно до донкихотства»[216], сражаться за свою свободу и независимость, оказался в особо трудной ситуации. Перед польским государством возникла опасность нового раздела.
Какова же была в эти трагические для польского народа дни позиция Советского Союза?
Как отмечалось выше, воеводства Польши, расположенные восточнее линии рек Нарев – Висла – Сан, в соответствии с секретным протоколом от 23 августа включались в сферу интересов СССР, что, естественно, предполагало вступление на эту территорию советских войск. Дату вступления этих войск определяла советская сторона. Но германская сторона была заинтересована в совместных действиях с войсками Красной Армии с самого начала войны против Польши. В связи с этим приведем один факт для размышлений.
В конце августа 1939 г. в западную прессу просочились сведения о том, что в связи с обострившимся германо-польским конфликтом советские войска отодвигаются от границы с Польшей. Такое сообщение вызвало в Берлине озабоченность и 27 августа Шуленбургу была срочно отправлена телеграмма следующего содержания: «В рамках заключенного договора об обменах нотами в осторожной форме выясните, действительно ли от польской границы отводятся советские войска. Нельзя ли их вернуть, чтобы они максимально связали польские силы на Востоке?»[217].
Шуленбург в Наркомате иностранных дел СССР все выяснил и сообщил, что вскоре будет опубликовано успокоительное заявление о том, что советские войска не собираются уходить от границы с Польшей[218]. Действительно, опровергая сообщение иностранных газет об отводе от своих западных границ войск в количестве 200–300 тыс. человек, советское правительство 30 августа 1939 г. официально заявило, что, наоборот, «ввиду обострения положения в восточных районах Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР»[219].
Через несколько дней после начала войны было задержано увольнение красноармейцев, срок службы которых к этому времени истек, а 6 сентября началась скрытая мобилизация военнообязанных якобы для очередных маневров. Формировались управления Украинского и Белорусского фронтов, войска семи военных округов были приведены в боевую готовность.
Теперь, после ознакомления с немецкими документами, становится понятным подлинный смысл советского заявления. Гитлер мог быть спокоен: Сталин выполнит его предложение сковать польские силы на востоке, чтобы облегчить действия вермахта на западе. В то же время Сталин не торопился вводить войска на территорию Польши. Почему?
Во-первых, он хотел психологически подготовить советский народ к восприятию этого неожиданного акта в нужном духе. Чтобы обосновать свои намерения в отношении Польши, руководство СССР прибегало к различным манипуляциям. С начала войны обмен телеграммами между Берлином и германским посольством в Москве стал исключительно интенсивным. Шуленбург сообщил в Берлин, что 5 сентября его вызвал Молотов и заверил, что в определенное время советское правительство «начнет конкретные действия», но это время еще не наступило. Далее послу было сказано, что советское правительство допускает, что в «ходе операций одна сторона или обе стороны будут вынуждены временно перейти линию сфер интересов обеих сторон, но эти случаи не будут препятствовать точному осуществлению принятого плана»[220].
Ответ Молотова не удовлетворил Риббентропа, и Шуленбург по его поручению постоянно напоминал о желании Берлина: советское правительство должно быстрее решить вопрос о вводе своих войск в Польшу. Молотов объяснил, что оно ожидает дальнейшего продвижения вермахта и тогда сможет объяснить своему народу, что вследствие немецкой угрозы СССР вынужден прийти на помощь западным украинцам и белорусам. Подобное обоснование, продолжал Молотов, успокоит народ, и Советский Союз в его глазах не предстанет в роли агрессора[221].
Во-вторых, одним из обоснований быстрейшего ввода в Польшу советских войск, по мнению Молотова, мог бы стать факт взятия германскими войсками столицы Польши – Варшавы. Вот почему, как только передовые части вермахта достигли окраин этого города, советский нарком иностранных дел поторопился 9 сентября направить Шуленбургу следующую телефонограмму: «Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи. Молотов»[222]. Хотя, как теперь известно, героическая Варшава вынуждена была капитулировать только 27 сентября 1939 г.
В телеграмме Риббентропа Шуленбургу 9 сентября снова подчеркивается, что задержка с выступлением советских войск, конечно, не помешает выполнению общего плана военных операций в Польше. Однако министр иностранных дел Германии просил передать Молотову, что вермахт будет громить польскую армию повсюду. В настоящее время она уже близка к состоянию разгрома. В сложившейся ситуации немецкому руководству крайне важно знать военные намерения Москвы[223].
Через несколько дней, 14 сентября, Шуленбург направил в Берлин следующую телеграмму: Молотов сообщил, что «для политического прикрытия советской акции (разгром Польши и защита русских меньшинств) было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши – Варшава. Молотов поэтому просит, чтобы ему как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы»[224].
