Харальд Буш - Подводный флот Третьего рейха. Немецкие подлодки в войне, которая была почти выиграна. 1939-1945 гг.
Если в течение нескольких часов в гидрофонах царило молчание, обычно лодка снова всплывала. Но вражеские судоводители знали ценность терпения, и часто стоило лодке всплыть, как ей тут же снова приходилось уходить под воду. Так длилось, пока батареи окончательно не садились. Тогда, не имея иного выхода, лодка решительно всплывала на поверхность, и артиллеристы кидались к скорострельным пушкам, хотя шансов на успех у них практически не было.
Многие лодки стали жертвами такой изматывающей, на измор, тактики. Весной 1942 года, через сорок восемь часов после выхода из Бреста, Лориента или Сент-Назера, подлодки уже оставляли за спиной Бискайский залив и выходили в открытые воды Атлантики. В 1941 году некоторым из них удавалось, не погружаясь, пересекать Бискай даже при свете дня. Но уже в 1943 году такой путь занимал у них не меньше недели. Поскольку днем лодка была вынуждена находиться в погруженном состоянии, половину времени суток она шла с небольшой скоростью, а по ночам, хотя и могла всплывать, она была вынуждена, избегая радаров и уходя от преследователей, постоянно менять курс.
«U-516» все же удалось избежать всех этих бед. Наконец она пересекла Бискай и вышла на траверз берегов Испании. После напряжения недавних дней жизнь обрела более спокойный характер. Даже новички на борту, случалось, чихали, когда в рубку проникал свежий воздух, и удивленно смотрели на диск неба, усыпанного звездами, который виднелся в овальном проеме люка, пока лодка ритмично покачивалась на волнах.
Но многие из этих юнцов все еще маялись морской болезнью и, содрогаясь рвотными спазмами, лежали по койкам, мечтая лишь о смерти. Напичканные официальной пропагандой с ее сказками о могучих и мужественных воинах, громящих врагов, они и представить себе не могли, что война может иметь такой вид. Теперь деться им было некуда; они были пойманы и заточены в этом зловонном погребе, бок о бок с бесчувственными и безжалостными людьми, которые, казалось, стремились лишь к одному – пересекать море за морем, уходя все дальше и дальше от дома, вместо того чтобы спешить к уюту и безопасности земли.
Бедные парни испытывали несказанные душевные муки. Если бы только они могли удрать – просто выбраться на палубу и прыгнуть за борт! Но вместо этого они были заточены в этой глухой и вонючей железной трубе. И зачем только они вызвались добровольцами! Все их мысли стремились к далекому дому, к оставленным на берегу друзьям. Здесь у них друзей не было. Они были нагло обмануты. Их выманили из дому и бросили сюда, где их ждет жалкий и бессмысленный конец. Тех, кого продолжала корежить морская болезнь, освободили от всех обязанностей на борту, но остальным дел более чем хватало. Когда лодка оставила за кормой Азорские острова, командир и старший механик приступили к программе подготовки. Первый лейтенант и артиллерист взялись за матросов, а командой машинного отделения отдельно занимался старший механик. Затем всему экипажу объявлялась учебная боевая тревога; например, с мостика слышалось: «Воздух!» Лодка уходила на полной скорости, рулевой крепко держал штурвал, а артиллерийский расчет расчехлял пушки. И тут внезапно командир приказывал: «Срочное погружение!» Все, кто был на верхней палубе, стремительно ныряли в люк, который тут же задраивался. Открыты клапаны балластных цистерн, и лодка с легким дифферентом на нос уходит под воду. Сначала на небольшую глубину, а затем все глубже и глубже; вахтенный механик выравнивал ее, перекладывал рули, и лодка начинала набирать скорость под электромоторами, после чего снова всплывала.
В одну из ночей, когда «U-516» прокладывала путь среди зыбей срединной Атлантики, она поймала сообщение от адмирала Деница. Командир получил приказ продолжать движение к Панамскому каналу, где он, приступив к патрулированию в районе Колона, получал свободу действий.
К тому времени лодка была в море уже шесть недель – в первые дни войны это считалось долгим патрулированием, но сейчас, в 1943 году, этого времени еле хватало, чтобы выйти к месту активных действий. За это время молодежь на борту стала оправляться и проявлять какой-то интерес к своему окружению. Они начали понимать, что в пределах лодки для них открывается новая жизнь, они все реже и реже оглядывались на тот мир, что оставили у себя за спиной. Здесь, в этом скученном пространстве, каждому из них нашлось нужное дело, и по мере того, как, исполняя свои обязанности, они проникались чувством ответственности, молодые моряки забывали сетовать на судьбу.
Слегка сменив курс, «U-516» двинулась на юго-запад. Через несколько дней ей предстояло пройти проливом Доминика на Карибских островах.
По ночам в этих местах можно было оставаться на поверхности от восьми до десяти часов, и команда машинного отделения по очереди, по четыре человека, пользовалась этим – стоя под открытым люком рубки, они позволяли прохладному ветерку овевать их лица. В такие минуты они завидовали вахтенным, которые под куполом бескрайнего неба наблюдали за далеким горизонтом. Сами они, едва только ступив на борт лодки, попрощались с внешним миром и теперь месяцами жили лишь в окружении своих машин и механизмов, в тусклом искусственном свете, вдыхая всепроникающие запахи дизельного топлива.
С 1943 года подводники начали чувствовать, что они не просто изолированы, а отрезаны от нормального мира. В каком бы месте семи морей они ни поднимались на поверхность, тут же превращались в добычу, которую гнали и травили до самой смерти. Поэтому они обретали особую ментальность – они называли ее психологией таксы: пресмыкаясь, ползти на брюхе, в то же время ловя момент огрызнуться на своих преследователей, чтобы они побаивались подводников. Поэтому они одновременно опасались погони и в то же время гордились своим положением.
После пятой недели пребывания в море свежие припасы подошли к концу, и экипажу «U-516» пришлось перейти на консервы. Теперь, в сущности, все – хлеб, картошка, овощи, мясо, яйца, замороженная пища – извлекалось из жестяных банок.
Пока жалоб не поступало, но вот уже несколько дней по лодке расползался какой-то странный запах, отличавшийся от привычных. Похоже, он шел откуда-то из машинного отделения. Там хранились запасы консервов, и, когда запахи превратились в зловоние, пришло время выяснить, что происходит. Было решено обыскать все закоулки на лодке. Необходимость таскать и перетаскивать с места на место все ящики и коробки доставила куда больше хлопот, чем предполагалось, но результатом стараний стало очень неприятное открытие: половина консервов пришла в негодность и подлежала уничтожению.
Выяснилось, что все испортившиеся консервы – французского производства. Всем тут же пришла в голову мысль о саботаже. «Они решили, что мы не вернемся, – шли на лодке мрачные разговоры. – Но им лучше поостеречься, когда мы за них возьмемся!»
Кто они? На этикетках были простые слова: «Fabrique en France»…
Месяц «U-516» провела у Карибских островов. Она не погружалась днем, не всплывала по ночам, и блаженный ветерок позволял справляться с почти невыносимой духотой в лодке – до 140 градусов по Фаренгейту. Все были залиты потом, который разъедал кожу, как кислота; в промежности и между пальцев рук и ног высыпала болезненная сыпь. Соприкосновение с соленой водой доставляло мучительные страдания, а пресной воды на борту практически не было.
В этой влажной и душной жаре волосы превращались в спутанную, пропитанную потом и грязью шапку; не лучший вид имела и борода. Глаза были налиты кровью и постоянно болели; мышцы лица дергались в непроизвольном тике.
Самочувствие команды соответствовало ее внешнему виду, и стоило выпасть свободной минуте, как моряки в полубессознательном состоянии валились на койки. Даже стоя на вахтах, они испытывали головокружение, поскольку существовали в сумеречном мире.
Большинство команды страдало от нарывов, главным образом на руках и на ногах, и избавиться от них не удавалось. Сначала кожа воспалялась и обретала болезненную чувствительность, а через несколько дней на этом месте вспухали нарывы – порой не меньше восьми или десяти. Спустя какое-то время они исчезали сами по себе, оставляя синеватые пятна, которые могли держаться годами.
В этот период подводная лодка действовала в районе Панамского канала. Глубина прибрежных вод позволяла командиру днем подкрадываться вплотную к берегу и ждать появления одинокого судна, идущего из Колона. В перископ была ясно видна странная жизнь на берегу, от которой они уже отвыкли: люди шли на работу, играли дети, у обочин дорог паслись кони, пролетали машины. Видно было, как на берегу рыбаки растягивают и латают свои сети.
Каждый член команды, который изъявлял такое желание, мог приникнуть к перископу и полюбоваться жизнью на твердой земле. Но это зрелище доставляло скорее боль, чем радость. У подводников эти мирные картинки вызывали мысли об их жалкой судьбе, о тщете их существования. Внезапно вспыхивала ненависть к окружающим лицам, и каждый, кто имел такую возможность, разряжал свое раздражение на подчиненных, в которых он видел причину своего глубокого и горького разочарования.
