Александр Омельянович - В тылу врага
Пошёл дождь с мокрым снегом, в ветвях деревьев бушевал ветер. В лесу время от времени слышались какие-то жуткие завывания и вопли. Спирт согревал тело и прибавлял бодрости. Ожили воспоминания. Тони был москвичом. Он тосковал по московским бульварам и какой-то Ольге, сомневался, останется ли она ему верна, не получая от него столько времени писем.
Андрей был родом из Крыма. Все завидовали тому, что он живёт в этом чудесном солнечном крае, в одном из прекраснейших уголков мира, а он с гордым видом затянулся дымом папиросы и попросил минуту внимания.
— Как только кончится война, я приглашаю всех вас к себе, — сказал он с улыбкой на смуглом лице. — Отец мой садовод, мать и брат тоже. У нас отличный домик на склоне горы. Оттуда открывается вид на море. Если бы вы только знали, как хорошо у нас в Крыму!.. Я не умею рассказывать. Чтобы описать всю эту красоту, надо быть Пушкиным. Для всех место найдётся. Тебя, Тамара, с Тони, чтобы вы не ругались, помещу в красивой беседке в саду.
Тамара запротестовала, а все разразились смехом. Андрей продолжал:
— Генрик, ты тоже приедешь. Будешь почётным гостем. Мы друзья навсегда. Ты понимаешь русское слово «навсегда»? Объездим весь Крым.
А Тамару такая перспектива явно привела в мечтательное настроение.
— Послушайте, — сказала она. — Генрик приедет в Ленинград, по дороге заберём Тони и других и нагрянем к тебе, Андрей, все вместе. Наймём яхту и поплывём по Чёрному морю…
Сергей, выполняя обязанности тамады, снова наполнил кружки. Андрей, едва не пролив спирт, обнял Генрика за шею:
— Генрик, выпьем за дружбу навсегда.
Чокнулись кружками так, что они даже звякнули, и всем вдруг захотелось обнять Генрика. В результате чуть было не сбили палатку. Он, немного смущённый этим коллективным проявлением дружбы, благодарил всех, точно не зная за что.
Тони, который был уже навеселе, умолял разрешить ему спеть. К его просьбе присоединились и другие. Генрик и Андрей выглянули наружу. Ветер и дождь со снегом ворвались в палатку. Тамара и Наташа затянули «Тёмную ночь», остальные подхватили. Слова песни как нельзя лучше передавали атмосферу этой ночи в лесу. Долго палатки гудели, как ульи. О том, что они находятся на вражеской земле, далеко от своих, что повсюду их подстерегает безжалостная, беспощадная смерть, все, казалось, забыли.
Где-то после полуночи легли спать. Закутавшись в плащ-палатки и полушубки, первыми захрапели Андрей и Сергей. Генрик не спал. Не мог понять, то ли выпитый спирт, то ли недавние беседы и песни шумели у него в голове. Яростные порывы ветра рвали брезент палатки. Генрик перевернулся несколько раз с боку на бок, подложил поудобнее руку под голову и начал прислушиваться к стонам бушевавшего ветра. Мысленно возвратился на родную Сувальщину, к своим, обошёл все уголки родного дома в Немцовижне. Вспомнил, что окна в комнате, где он спал с братьями, выходили в лес. Раньше в такие ночи, как сегодня, он любил, погасив свет, отдёрнуть занавеску на окне и всматриваться в таинственно шумевший бор. Мысли побежали дальше. Кристина… Сувалки уже освобождены от немцев. Интересно, что она сейчас делает? Предчувствует ли, что с ним происходит? Думает ли о нём временами? От этих размышлений сон не приходил, и он невольно вернулся мыслями к действительности. Начал вспоминать, что сделано ими с того момента, как они покинули Каунас: наблюдение за шоссе и железной дорогой, вылазки в Гижицко и Венгожево, встреча с жандармами в Круклянках, фельдфебель, шестеро самокатчиков. Много или мало? Скорее всего, мало. Что бы ещё сделать? Он хорошо знал своих разведчиков. Каждый был смел до безрассудства и находчив. А что, если попытаться организовать налёт на какой-нибудь штаб?… Захватить документы, планы… Кого-нибудь из высокого начальства… Но как? Кого? Где? Мысли перескакивали с события на событие, с одного лица на другое. В голове рождались различные проекты, реальные и фантастические. Помехой в реализации многих из них было установившееся затишье на фронте, отсутствие наступательных операции. Неизвестно было самое главное: когда придут наши? Здесь, в этих редких лесах, если немцы организуют крупную облаву, долго не продержаться.
Он заснул лишь под утро.
12
Палатки стояли всё ещё сдвинутыми, как в прошлый вечер. Сидели, сбившись в кучу, склонившись над картой. Рассуждали вслух, на каком участке шоссе Голдап — Бане Мазурске — Венгожево устроить засаду — то ли между деревнями Глувка и Бочвинка, то ли между Бочвинкой и Сурминами. Опасность тут и там была одинаковой. Пришли к выводу, что до леса ближе всего от деревни Глувка и что лучше всего организовать охоту в её окрестностях.
Восемь разведчиков с наступлением вечера отправились в путь. Вышли на опушку леса, кустарником вдоль небольшого ручейка добрались почти до самой Глувки и свернули влево. В стороне фронта на небе были видны вспышки от снарядов зенитной артиллерии и лучи прожекторов. Откуда-то сверху доносился гул моторов советских бомбардировщиков. Они шли волна за волной на запад, сопровождаемые прожекторами и огнём артиллерии. От этого притаившимся в кустах разведчикам стало как-то теплее на душе. Они почувствовали себя на вражеской земле менее одинокими. Там, в небе, были их боевые товарищи — с той лишь разницей, что, выполнив задание, они уже сегодня пересекут линию фронта и вернутся на базу, домой, а разведчики после выполнения задания останутся в тылу врага. Не вернутся к своим ни сегодня, ни завтра. А когда же?… Об этом они не хотели думать. Только Андрей, толкнув локтем Генрика, спросил полушутя, не хотел бы он полететь с лётчиками к своим? Генрик невольно вздохнул. Они подползли к самому шоссе. Уже видны были силуэты столбов и деревьев. То ли из-за появления советских бомбардировщиков, то ли по другим причинам движение на нём было небольшим. Время от времени мимо них проезжали грузовики, бесшумно промчалось несколько легковых автомашин — и всё. Более оживлённым было движение на железной дороге. С грохотом один за другим непрерывно шли эшелоны. Не составляло особого труда подложить под рельсы мину, но партизан удерживал строгий запрет совершать диверсии.
После полуночи поднялся ветер и начал порошить снег. Серп луны, который время от времени бросал из-за туч скупой свет, скрылся, наступила полная темнота. Отгоняя сон, разведчики шептались между собой, поджимая и вытягивая онемевшие ноги. Примерно в два часа ночи услышали гул самолётов. Это возвращались с ночной бомбёжки советские бомбардировщики. Шли легко, освободившись от смертоносного груза. Тони приложил пальцы к губам, посылая, как девушка, лётчикам воздушный поцелуй.
Прошёл ещё час. От холода, вынужденной неподвижности, долгого ожидания и нервного напряжения пришла страшная усталость, а в голову лезли мрачные мысли. И вот, когда они уже было усомнились в успехе операции, со стороны Голдапа вначале неясно, а затем всё более отчётливо донеслось тарахтение мотоцикла. Сергей, который мог безошибочно определить по звуку марку любого мотоцикла, шепнул Генрику, что это двухцилиндровый «БМВ», а значит, наверняка с коляской. Поскольку до рассвета оставалось недолго и вскоре им надо было возвращаться на базу, решили воспользоваться этой последней возможностью.
Тони и Максим бросились с тросом на другую сторону шоссе и прикрепили его к столбу. Тарахтение мотоцикла нарастало. Спустя минуту со стороны Глувки замелькал тусклый огонёк фары. Проводили его взглядом. Ещё немного… Ещё секунда… Удар!
Раздался скрежет и грохот железа о камни. Мотоцикл тёмным силуэтом перевернулся несколько раз в воздухе и упал на левую сторону шоссе. Трос выдержал удар. Из-под опрокинутого мотоцикла доносились стоны.
В коляске оказался укутавшийся в полушубок офицер. Мёртвый солдат-водитель лежал на земле. Генрик осветил фонариком лицо немца и расстегнул его полушубок, под которым виднелись погоны майора. Заткнув немцу рот, Максим поставил его на ноги. Из коляски вынули набитый документами портфель, опрокинули на тело водителя мотоцикл, взяли майора под руки, и спустя минуту вся группа скрылась во мраке пущи.
13
Тёмная морозная декабрьская ночь стояла над Гижицко. Недалеко от вокзала, в парке, где в голых ветвях деревьев пронзительно завывал ветер, расположился двухэтажный особняк, отрезанный от внешнего мира иглами высокой железной ограды. Закутавшись в полушубок, с переброшенным через плечо автоматом вокруг особняка мерно расхаживал часовой, посматривая на бурую немецкую овчарку, бегавшую от дерева к дереву. Из одинокого особняка не долетало ни единого звука, окна его были наглухо зашторены. Лишь стоявшие у входа автомашины указывали на то, что в нём кто-то есть.
Небольшой зал на втором этаже, обитый дубовыми панелями, был обставлен стильной мебелью, привезённой сюда из далёкой Франции. Красивый письменный стол, книжные шкафы, два сейфа, огромная карта Восточной Пруссии, мягкие кожаные кресла и даже электрическая кофеварка. Писк одного из многочисленных телефонов оторвал на минуту от бумаг писавшего что-то офицера. Нахмурив брови, он снял телефонную трубку и, взглянув на часы, произнёс:
