Энн Эпплбаум - ГУЛАГ. Паутина Большого террора
В административном, материальном и даже психологическом смысле первые лагеря для заключенных, занятых на Беломорканале, были порождением СЛОН. Лагеря канала были организованы по соловецкому образцу, укомплектованы соловецкими кадрами, и в них использовалось соловецкое имущество. Едва начались работы, руководство немедленно перебросило на эту стройку многих заключенных из подразделений СЛОН на материке и на самих Соловецких островах. Некоторое время старая администрация СЛОН и новая администрация Беломорканала, возможно, даже конкурировали за контроль над проектом — но канал победил. В конце концов СЛОН перестал существовать как независимая единица. Соловецкий кремль был превращен в «спецтюрьму», а Соловецкий лагерь стал одним из подразделений Белбалтлага. ОГПУ перебросило с Соловков на канал некоторое количество охранников и ряд видных начальников, в том числе, как было сказано, Нафталия Френкеля, который возглавлял работы на Беломорканале с ноября 1931 года до их завершения.
Согласно воспоминаниям бывших заключенных, хаос, царивший на строительстве канала, был просто баснословным. Из экономии вместо металла и цемента использовали древесину, песок и камень. Где только возможно, изворачивались, стараясь снизить расходы. После долгих споров канал решено было вырыть на глубину 5 метров, чего едва хватало для морских судов. Поскольку современная техника была слишком дорога или недоступна, к работам, длившимся двадцать один месяц, привлекли огромное количество неквалифицированной рабочей силы — примерно 170 000 заключенных и «спецпереселенцев», чьими главными орудиями были лопаты, незатейливые ручные пилы, кирки и тачки.[263]
На фотографиях, сделанных в то время, эти инструменты и приспособления, конечно, выглядят примитивными, но лишь более пристальный взгляд позволяет понять, насколько они примитивны. Некоторые из них можно увидеть сейчас в Медвежьегорске, который был в свое время главными воротами канала и «столицей» Белбалтлага. Ныне захолустный карельский городок, он приметен только своей огромной, пустой, изобилующей тараканами гостиницей и маленьким местным историческим музеем. Там можно видеть кирки — кое-как заостренные куски металла, притянутые к рукояткам полосками кожи или веревками. Пила — металлическое полотно с грубо вырезанными зубьями. Чтобы разбивать большие каменные глыбы, заключенные вместо динамита пользовались кувалдами и железными клиньями.
Все — от тачек до строительных лесов — изготовлялось вручную. Один заключенный вспоминал, что «техники не было никакой. Даже обыкновенные автомашины были редкостью. Все делалось вручную, иногда с помощью лошадей: вручную копали и вывозили на тачках землю, вручную бурили скалу и вывозили камни».[264] Даже советская пропаганда хвалилась тем, что камни вывозят на «беломорских фордах» — тяжелых деревянных площадках, положенных на четыре деревянных катка.[265]
Условия жизни на канале, вопреки усилиям начальника ОГПУ Генриха Ягоды, несшего политическую ответственность за проект, были столь же примитивными. Он, по-видимому, искренне считал, что для того, чтобы стройка была окончена вовремя, жизнь заключенных нужно сделать сносной, и он неоднократно побуждал лагерное начальство лучше с ними обращаться, «чтобы заключенные были своевременно накормлены, одеты и обуты». Начальство как могло слушалось. Например, в 1933-м начальник Соловецкого лагеря требовал от подчиненных, помимо прочего, устранить очереди в столовой, ликвидировать воровство на кухне и ограничить время вечерней поверки одним часом. Официально пайки были в целом выше, чем несколько лет назад, заключенным рекомендовалось давать колбасу и чай. По правилам им раз в год полагался новый комплект рабочей одежды.[266]
Тем не менее чрезвычайная спешка и плохое планирование неизбежно приводили к огромным человеческим страданиям. По ходу работ вдоль канала надо было строить все новые подразделения лагеря. Прибывая на каждый из этих новых участков, заключенные и ссыльные, находили голое место. Прежде чем начинать работу, они должны были построить себе бараки и организовать снабжение продовольствием, и случалось так, что жестокий холод карельской зимы убивал их раньше, чем они успевали это сделать. Согласно некоторым оценкам, на канале погибло более 25 000 заключенных, не считая отпущенных из-за болезни или увечья и умерших вскоре после освобождения.[267] Выдающийся ученый А. Ф. Лосев писал жене из Свирлага, где он находился перед отправкой на Беломорканал, что «многие с сожалением вспоминают Бутырки, так как набиты мы (в мокрых и холодных палатках) настолько, что если ночью поворачивается с боку на бок кто-нибудь один, то с ним должны поворачиваться еще человека 4–5…». Отчаянно звучит рассказ человека, который мальчиком в составе семьи ссыльных «раскулаченных» оказался в одном из поселений, только что построенных вдоль канала:
«Мы попали жить в барак с двумя ярусами нар. Из-за малых детей нашу семью поместили на первый ярус. Бараки были длиннющими и холодными. Печи топили круглосуточно, благо с дровами в Карелии был полный достаток. <…> Наш кормилец-отец получал на всю нашу ораву в день третью часть ведра зелено-бурой баланды, где в мутной жиже плавали 2–3 зеленых помидора или огурца, пара кусочков мороженой картошки да болтались 100–200 крупинок перловки или чечевицы».
Он вспоминал, что отец, строивший жилье для поселенцев, получал 600 граммов хлеба, сестра — 400 граммов. Этим должна была довольствоваться семья из девяти человек.[268]
Тогда, как и позднее, некоторые из этих фактов получали отражение в официальных бумагах. На заседании расширенного пленума парткома Белбалтлага в августе 1932-го звучали жалобы на плохую организацию питания, на грязные кухни и на растущую заболеваемость цингой. Ответственный секретарь парткома выразил опасение, что сроки строительства будут сорваны.[269]
Но большинство не могло позволить себе такую роскошь, как сомнение. В письмах и отчетах людей, отвечавших за те или иные участки строительства, слышны панические ноты. Сталин потребовал построить канал за двадцать месяцев, и те, на кого эта задача была возложена, прекрасно понимали, что от ее своевременного решения зависит их благополучие, а может быть, и сама жизнь. Для ускорения работ лагерное начальство взяло на вооружение методы, уже опробованные в «свободном» трудовом мире — «социалистическое соревнование» между бригадами, «штурмовые ночи», когда заключенные «добровольно» работали двадцать четыре, а то и сорок восемь часов подряд. Один заключенный вспоминал, что работы шли круглосуточно при тусклом электрическом свете.[270] Другой в награду за хороший труд получил 10 кг муки и 5 кг сахара. Он отдал муку на пекарню. Там ему испекли белый хлеб, и он его ел один.[271]
Наряду с соцсоревнованием начальство насаждало культ «ударников». «Ударники» из числа заключенных за перевыполнение нормы получали добавочную еду и некоторые другие привилегии, в том числе право (немыслимое в более поздние годы) на новый костюм раз в год и на новую рабочую одежду раз в полгода.[272] Лучших работников кормили гораздо лучше, чем прочих. В столовой они получали еду через отдельное окно выдачи, над которым висел плакат: «Лучшим — лучшее питание». А над другим окном — другой плакат: «Здесь получают пищу худшие: отказчики, прогульщики, лодыри».[273]
Хорошие работники могли, кроме того, рассчитывать на раннее освобождение: за три дня стопроцентного выполнения нормы срок заключения уменьшался на день. В августе 1933-го, когда строительство было завершено вовремя, 12 484 заключенных были выпущены на свободу. Многие получили ордена и медали. Один бывший «каналоармеец» вспоминал, что его и других освобождаемых встречали хлебом-солью и криками: «Ура строителям канала!» На радостях он принялся целовать незнакомую женщину. Потом он всю ночь просидел с ней на берегу канала.
Строительство Беломорканала примечательно во многих отношениях. Его отличали всеобъемлющий хаос, колоссальная спешка, важность, которую ему придавал Сталин. И поистине уникальна была сопровождавшая его риторика: Беломорканал был первым и единственным проектом ГУЛАГа, на который были направлены все яркие прожекторы советской пропаганды как в Советском Союзе, так и за границей. Человеком, избранным для того чтобы объяснить, оправдать и прославить эту стройку на родине и за рубежом, стал не кто иной, как Максим Горький.
В этом нет ничего удивительного. К тому времени Горький стал полноценным и преданным членом сталинской иерархии. После триумфального плавания Сталина по только что оконченному каналу в августе 1933-го Горький возглавил такое же путешествие ста двадцати советских писателей. Писатели (по крайней мере, по их словам) были настолько воодушевлены, что едва могли держать в руках блокноты — дрожали пальцы.[274] Те, кто решил участвовать в написании книги о канале, получили и неплохое материальное вознаграждение, включавшее в себя «невероятный обед в банкетном зале ленинградского ресторана „Астория“».
