Алексей Олейников - Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник)
1 мая 1915 г., свыше 1000 неприятельских пушек, до самого большого калибра включительно, зарокотали на пространстве от Вислы до Бескид, протяжением около 80 километров. В короткий срок наши окопы и проволочные заграждения были сравнены с землею. С нашей стороны на этом участке находились части только двух корпусов, в состав которых были введены ополченцы. 2 мая противником произведен был прорыв у Горлице, а на следующий день он овладел Тарновым. При отходе в особо трудном положении оказался наш 24-й [корпус], одной из дивизий которого[89] командовал Лавр Георгиевич Корнилов,[90] имя которого впоследствии прогремело далеко за пределами России. Раненный в руку и захваченный австрийцами, генерал Корнилов, как известно, бежал потом из плена и поспешил вернуться к родным знаменам.
Боевые успехи, сопровождавшие действия германо-австрийцев над нашими истомленными войсками, лишенными к тому же боевых припасов, развились настолько быстро, что уже к середине мая армии нашего Юго-Западного фронта оказались отошедшими за Сан и к Днестру. Здесь была надежда отстояться, но новый толчок неприятеля к югу и северу от Перемышля повел к оставлению нами названной линии и к дальнейшему отходу из Галичины. 22 июня был оставлен нами Львов, и, вслед затем, войска Юго-Западного фронта были поставлены в необходимость разделиться на двое. Одна часть должна была удерживать неприятеля на фронте между Вислой и Припятью, базируясь на пути к северу от Полесья; другой, меньшей части – оставалась задача, по возможности удерживая наступление противника, выполнить отход к пределам Киевского военного округа.
В этот же период времени наши западные союзники, англо-французы, не преминули использовать отвлечение части германских сил на восток и приступили, в конце апреля или начале мая, к подготовке собственного наступления в Артуа, севернее Арраса. Генерал Жоффр, осведомленный Великим князем о серьезности нашего положения после германского прорыва, начал свое наступление уже 9 мая. Развернувшиеся на западе бои продолжались с довольно большим, впрочем, перерывом по середине, до конца июня. Но эти наступательные действия не остановили и даже не ослабили напора враждебных сил против нас. Германское командование было уверено в прочности своих позиций на западе и продолжало безбоязненно усиливать свои войска на восток.
Неблагоприятно складывалась для Держав согласия и обстановка в районе Дарданелл; затягивались также безнадежно переговоры о выступлении Румынии. Что касается Италии, то, хотя правительством [А.] Саландры[91] и было подписано политическое соглашение в конце апреля, но Италия выговорила себе месячный срок для вступления в войну, которое, таким образом, отодвигалось до 26 мая. Наш министр иностранных дел С. Д. Сазонов, в письме от 27 апреля на имя нашего посла в Лондоне, горько сетовал на позицию, занятую в переговорах с Италией союзной дипломатией вообще и английским министром иностранных дел [Э.] Грэем[92] в частности, сославшимся на слишком широкие требования Италии. «Результат подобного ведения переговоров налицо, говорит он, и его нельзя назвать иначе, как полною капитуляцией трех великих держав (Россия, Англия и Франция) перед предъявленными им Италией требованиями, причем не удалось даже обеспечить достаточно скорое выступление последней».
Ради каких же военных результатов была принесена Державами согласия эта политическая «капитуляция»? Италия открыла военные действия против Австрии, действительно, 26 мая. Но ее наступление на восток замерло в пограничной же полосе на реке Изонцо.
Это было большой неожиданностью для Конрада, который всегда держался мнения, что одновременное наступление Италии и России создаст неразрешимую для Австро-Венгрии задачу войны на два фронта. В стремлении избежать таковой, в австро-венгерском Генеральном штабе, как нам позже стало известно, обсуждалась даже мысль о заключении с Россией сепаратного соглашения, с уступкой последней восточной части Галичины, как раз по линии рек Сана и Днестра, но под условием свободы действий Австрии в западной части Балканского полуострова. Эти настроения австрийцев, по-видимому, даже создали временное колебание в планах генерала Фалькенхайна, который одно время думал о приостановке дальнейшего наступления против России и о повороте германских войск на юг, в сторону Балкан, для установления надежного сообщения с Турцией. Лишь колеблющаяся политика болгарского правительства, не выражавшего еще окончательного решения стать на сторону Держав согласия, временно, до осени, оставила германскую стратегию на прежнем пути и при прежней задаче – наступления против России. Предоставив в распоряжение Австрии альпийский корпус – для обороны Тироля и еще три дивизии – для наблюдения за Сербией и Румынией, германское командование облегчило тем самым австрийцам задачу сосредоточения необходимых сил против итальянцев. В результате, с русского фронта было переброшено австрийцами на границу с Италией лишь минимальное количество войск (по некоторым источникам, всего 2 дивизии) и, таким образом, выступление Италии также не дало русскому фронту сколько-нибудь осязательного облегчения.
Трудность изолированной борьбы с соединенными силами германо-австрийцев увеличивалась еще крайне недостаточным развитием в нашем тылу рокадных железнодорожных линий. Подкрепления с Северо-Западного фронта могли прибывать только «малыми пакетами», и немедленно же расходовались генералом Ивановым на подкрепление передовых линий. Попытки организовать контрманевр при таком способе расходования резервов, естественно, не удавались, и вновь прибывшие части быстро сгорали в общем огне пожара, не принося коренного изменения в обстановке.
Наконец, 7 июля, по инициативе генерала Жоффра, в Шантийи был собран междусоюзный военный совет, имевший задачей обсудить меры помощи России. По донесению А. П. Извольского, нашему министру иностранных дел генерал Жоффр, открывая заседание, сказал, приблизительно, следующее:
– В августе и сентябре 1914 г. Русская армия перешла в наступление в Восточной Пруссии и Галичине, чтобы облегчить положение французов и англичан, вооруженные силы которых отступали перед напором почти всей германской армии. Нынешнее положение в России требует таких же действий с нашей стороны. Это необходимо с точки зрения как военной чести Франции и Англии, так и собственных их интересов.
Все присутствовавшие присоединились к словам, выраженным в столь трогательной форме генералом Жоффром, и наш представитель (граф Игнатьев) счел необходимым благодарить собравшихся за намерение предпринять наступление, имеющее целью облегчить наше положение на Восточном фронте. Но действительность оказалась сильнее слов и желаний. Новое англо-французское наступление в Шампани и Артуа началось лишь 25 сентября. Наступление же итальянцев, как я уже сказал, не развилось далее реки Изонцо. При таком положении самостоятельное выдвижение ослабленной и обескровленной сербской армии являлось, конечно, нецелесообразным. Русские армии, предоставленные себе, обречены были на дальнейший отход.
12 июля началось наступление неприятеля и на Наревском фронте. Будь у немцев побольше свободных сил в описываемый период времени, уже тогда могло бы со всей силою выявиться грозное значение восточно-прусского района. Известно, что по вопросу о «направлении» германского наступления из этого района среди немецких военачальников возникли серьезные разногласия. Немецкое командование Восточным фронтом было сторонником глубокого удара на Ковну и развития затем широкой наступательной операции в направлении на Вильну и на Минск. Удар этот, своевременно организованный, мог создать, конечно, очень трудное положение для наших отступавших севернее Полесья армий. Но генерал Фалькенхайн, не сочувствовавший столь широкому размаху, может быть по недостатку сил, и все еще опиравшийся на авторитет императора Вильгельма, ограничил первоначальное наступление из Восточной Пруссии направлением к нижнему Нареву.
Это решение, несомненно, способствовало в значительной мере благополучному выполнению русским командованием очень трудного вытягивания наших войск из польского мешка. В начале августа нами была эвакуирована Варшава, а в последней трети того же месяца – крепость Осовец.
Что же стало с Новогеоргиевском, в котором был оставлен гарнизон в составе до 100 000 человек при огромном количестве орудий? По поводу этой крепости напомню, что в 1910 г., при пересмотре системы инженерной подготовки нашей западно-пограничной полосы, Новогеоргиевск был единственным пунктом на Висле и Нареве, за которым было решено сохранить значение крепости. Главным основанием к такому решению было стремление несколько успокоить общественное мнение нашей союзницы Франции и местного населения, взволновавшихся неправильным освещением вопроса о мерах, принимаемых в связи с новым планом войны, и видевших в упразднении некоторых крепостей доказательство оставления русской Польши, в случае войны, на произвол судьбы. Но независимо от этого мотива, характера скорее политического, Новогеоргиевская крепость могла иметь также некоторое военное значение. Она заключала в себе постоянные мостовые переправы через Вислу и Нарев, удержание которых в первый период войны имело для нас существенное значение.
