Жак Сустель - Ацтеки. Воинственные подданные Монтесумы
Когда по очереди три хозяина оказывались вынуждены избавиться от него, раб вставал перед лицом самой ужасной перспективы, возможной в его положении: с этого самого момента его могли купить, чтобы принести в жертву. Почтека и ремесленники, которые не могли захватывать военнопленных, обеспечивали себя жертвами таким вот образом. Саагун описывает эти печальные процессии рабов, медленно, с трудом бредущих по дороге навстречу своей смерти, вымытых, согласно ритуалу, роскошно одетых и украшенных, оглушенных выпитым «божественным» теооктли, чтобы закончить свою жизнь на камне перед статуей Уицилопочтли. И тем не менее они не восставали: такая смерть казалась не только нормальной и неизбежной для древних мексиканцев – раз уж те, кто был рожден под определенными знаками, были обречены на такую судьбу, – но даже почетной. Рабы, в перьях и украшениях, на пороге смерти были физическими воплощениями богов: они были богами. Презренный изгой заканчивает свою жизнь обожествленным.
Но в действительности для раба было мало шансов умереть такой смертью. Видимо, подавляющему большинству рабов либо удавалось освободиться из неволи, даже если это случалось только после смерти их хозяина, либо они вели жизнь, по крайней мере, безопасную и далекую от нищеты. Это были, главным образом, люди, которые отказались от своих прав и обязанностей свободного человека.
Никакой военной службы, никаких налогов, никакой барщины – никаких обязанностей по отношению к государству или своему кварталу. Я повторю: с ними хорошо обращались. Более того, считалось, что они находятся под покровительством Тескатлипоки, будучи «его любимыми детьми». Знак се микицтли был священным для великого бога, и в этот день рабам дарили подарки, и никто даже не осмеливался бранить их, боясь попасть в рабство из-за гнева Тескатлипоки. «Хозяева рабов давали всем домашним строгие наказы не сердить раба никоим образом. Говорили, что если кто-нибудь укорял раба в один из этих дней, то он навлекал на себя бедность, и болезни, и несчастья и заслуживал того, чтобы попасть в рабство за плохое обращение с любимым сыном Тескатлипоки… И если случалось, что раб становился свободным и богатым, а владелец раба, в свою очередь, становился рабом, говорили, что такова была воля Тескатлипоки, который услышал молитвы раба и пожалел его и наказал хозяина за его суровость по отношению к своим слугам». Таким образом, верования, законы и обычаи соединялись вместе, чтобы защитить раба, сделать его положение легче и увеличить его шансы на освобождение.
В начале XVI века число тлатлакотин стало явно увеличиваться, что объясняется возросшим количеством податей, ростом торговли с отдаленными регионами и разницей в уровне жизни. В сложном обществе, чья древняя организация почти совершенно разрушилась, восхождение к власти и богатству одних имело в качестве противовеса падение других: бедные и неприспособленные к жизни люди опускались на дно жизни, на самый низший уровень, ниже которого не было ничего. И все же справедливо будет повторить еще раз, что даже это низшее из низших положение было не безнадежным.
Богатство и бедность: уровень жизни
В «Кодексе Теллериано-Ременсис» богатство символизируется плетеным сундуком, петлакалли, заполненным зелеными камнями. И действительно, идея материального имущества все более и более принимала податливую форму кусочков нефрита, золота или тканей. Движимое имущество, следует сказать, вытесняло недвижимое. Однако все же в XVI веке в глазах правящего класса земля, пахотная земля, тем не менее оставалась основой всего благосостояния. По мере того как сановник поднимался вверх ранг за рангом, он приобретал права на все большие и большие площади недвижимого имущества.
Теоретически никто не был собственником земельного участка. Земля принадлежала либо коллективному владельцу, кальпулли, либо общественным учреждениям, таким, как храмы, либо самому городу. Не существовало частной собственности на землю, была коллективная собственность с индивидуальным правом использования. «Эти земли, – пишет Зурита, имея в виду земли каждого квартала, – не являются частным владением каждого жителя квартала, а совместным владением кальпулли, и отдельный человек не может распоряжаться ими; но он пользуется ими в течение своей жизни и может оставить их в наследство своим сыновьям и наследникам». Ясно, что мы имеем дело с наследственным правом пожизненного пользования чужим имуществом и доходами от него.
Земельный реестр распределения участков постоянно велся главой кальпулли: он вместе со старейшинами следил, чтобы каждой семье был выделен земельный надел, который ей был нужен. Если человек не обрабатывал свою землю в течение двух лет кряду, ему делали строгий выговор. Если он не обращал на это внимания, то на следующий год он лишался своего права, и земля, которая была у него, возвращалась в общий фонд. То же самое происходило, когда семья покидала этот квартал или вымирала. В собственность кальпулли входила вся земля внутри его границ, даже та, которая не была обработана. Не было ничейной земли, земли без владельца. Глава квартала и его совет старейшин могли сдавать землю в аренду людям, которые не жили в этом кальпулли, но арендная плата поступала в общий котел, а не частному лицу.
Но хотя собственность и была коллективной, право пожизненного пользования чужим имуществом и доходами от него было индивидуальным. Каждый взрослый женатый мужчина имел право, неотъемлемое право получить земельный участок и обрабатывать его. Как только он женился, его вписывали в реестр, и, если он уже не унаследовал право на обработку земли своего отца, кальпулли был обязан обеспечить его земельным наделом. А после своей смерти он оставлял своим детям не земельный участок, а право его обрабатывать.
Таким был первозданный закон мексиканского города, закон демократичного племени: каждый свободный человек получал участок земли и должен был его обрабатывать. Со временем, по мере усиления дифференциации социальных функций, в древнем правиле возникли многие исключения: вельможи, чиновники и жрецы не обрабатывали поля, которыми они владели по праву; торговцы и ремесленники были освобождены от ручного труда. Кроме того, пахотная земля на островках озера была чрезвычайной редкостью в Мехико, и только на его берегах масеуальтин могли получить свои земельные клочки. Многие жители Мехико вели абсолютно городской образ жизни.
Однако надо признать, что случаи, когда у семьи отбирали ее земельный надел, были очень редки. Одно и то же маисовое поле, один и тот же огород из поколения в поколение оставался в руках одной и той же семьи. Без сомнения, кальпулли сохранял за собой право собственности, но на практике горожанин, который наследовал своему отцу и деду в одном и том же земельном владении, на самом деле чувствовал себя там как дома. В период, непосредственно предшествующий вторжению испанцев, продажа земли была предусмотрена законом. Частная собственность находилась в процессе возникновения, проистекая из традиционной коллективной собственности.
Эта эволюция становится яснее, если рассматривать владения других общин и городов, нежели кальпулли. Рост власти монарха и завоевания мешика и их союзников являются двумя связанными между собой фундаментами для этой эволюции, так как они привели к возникновению разнообразных земельных владений с различным регулированием: альтепетлалли, принадлежавших городу, текпантлалли, или земель, отведенных для дворца, тлатокамилли, или полей «военного командования», и йаойотлалли, полей «войны».
Во всех этих случаях нас интересуют поместья, которые обрабатывали либо рабы, либо простолюдины завоеванного города и чья продукция шла «на нужды республики». Например, индейцы из долины Толука обрабатывали поле длиной 1600 ярдов и шириной 800 ярдов для мексиканского императора. Таким образом, значительная часть земли находилась в распоряжении императора и союзных ему владык, и они могли выделять доход либо храму, либо в качестве платы чиновнику, судье или военачальнику. В обществе, где не существовало денег, плата состояла, главным образом, из дохода от земельного надела. Есть много примеров того, когда поместья раздавались воинам в качестве награды за их подвиги.
Во времена, о которых идет речь, появлялось важное новшество: хотя теоретически собственность находилась все еще в общем пользовании, на деле земля, приписанная текутли в пожизненное пользование, передавалась им своим наследникам. Эти поместья затем становились пиллалли, то есть «землей, принадлежащей пилли». То есть сыновья сановников, которые уже благодаря своему происхождению имели нечто вроде приоритетного права на высокие назначения, также получали преимущество получать унаследованные доходы. Частное владение строилось за счет общественного достояния. Было бы преувеличением сказать, что император и сановники были крупными земельными собственниками, так как в действительности чувствовалось, что основной закон совместной собственности существует. Но в равной степени было бы ошибкой утверждать, что на практике признавался только один этот закон.
